Молодой бог (СИ)

Глава 35. THE ICEMAN

Да, я так и не заснул. Что ж, когда тут уснёшь? А точнее, как? Руки скованы, адская боль по всему телу, всё в крови… Кошмар картина. Солнце уже давно взошло. Возможно, сейчас семь утра, а может уже обед. Я не знаю. Телефон где-то на кровати, а я сижу, прижавшись к окну и смотрю как птицы свободно порхают в небе. Мир не дрогнул, Земля не сошла с орбиты. За стенами особняка жизнь продолжала бить ключом как ни в чём не бывало. Единственное — небо просветлело. День обещал быть полным солнца, которое наконец-то вышло с отпуска и вознамерилось восполнить своё недельное отсутствие. Странно. Небо очистилось, а я нет.

Стук в дверь. Я замер, перестав дышать.

— Эдвард, это Себастьян. — раздаётся голос.

Я еле как поднимаюсь и подхожу к двери, неловко поворачиваю ключ. Моран тут же забегает внутрь. Его беспокойный взгляд падает на меня, и вот глаза киллера полны несвойственного, казалось бы, ему сочувствия.

— Держи. — мужчина протягивает мне маленький ключ.

Я смотрю на него без эмоций.

— Ты забыл, что сказал… он. — я сглатываю.

Моран вздыхает, но всё равно тянет мне ключ.

— Джим отправляет меня в Америку. На задание. Надолго. — произносит киллер. — Думаю, из-за тебя.

Я смотрю на полковника, не понимая ничего. Вообще ничего. Пусто. Но тут появляется страх, и до меня доходит.

— Нет… — мой голос хрипит сначала. — Нет! — теперь дрожит. Глаза начинают бегать по комнате, тошнота подступает. — Нет-нет-нет-нет! Он убьёт меня! — снова истерика. — Ты уедешь, и он убьёт! — я кое-как цепляюсь за полковника.

— Прости. — Себастьян опускает голову. — Не думаю, что убьёт, но… — Морану действительно жаль меня. Он быстро расстёгивает мои наручники, забирает ключ и уходит.

Я смотрю на свои синие запястья. Мне конец.

Снова приходит это волнение на грани с истерикой. Животный страх… в животе становится жарко, тошнит, ладони потеют, страх, страх, страх… Нужно срочно на свежий воздух! Я иду, почти бегу на первый этаж, даже плевать, если там Джим. Иду в сад. Воздух уже нагрелся, но он чистый, свежий. Я медленно иду вдоль дома, активно думая. Мне нужно что-то придумать.

Наплевать на всё и поехать с Себастьяном? Что ещё? Тело жутко вспотело и высохшая кровь вновь начинает течь. Я иду уже где-то под окнами Джима или своими. Мне нужно что-то сделать, иначе… Как же мне страшно. Вдруг я вижу в траве блеск. Я не знаю зачем я наклонился посмотреть. Обычно мне плевать, но тут сработала интуиция. В моих руках оказался ключ. Его уже начала съедать ржавчина, но большая часть всё ещё блестела. От чего он?

Миг, в который я всё понял, войдёт для меня в историю. Я вспомнил, что выкинул ключ от своей комнаты в МИ6, когда только приехал в этот дом. Мой взгляд переместился куда-то вдаль, ключ я сжал в кулак.

И снова в моей голове стали проноситься обрывки воспоминаний, какие-то слова, ведущие меня к пониманию.

— А вот твоё решение. — сказала Трелони. — «Рыцарь кубков»…указывает на личность дипломатичную… символизирует мужчину не старше сорока пяти лет, для которого моральные ценности и устои многое значат….

Я знал о ком речь. Точнее, этот образ сразу всплыл в моей голове, пускай невольно, но всплыл. При том ещё в тот самый момент, когда я только прочитал глупое толкование. Однако, я сразу выкинул его из головы, ведь иначе я надумал бы себе всякого, что помешало бы мне тогда. Сейчас же я со скрипом признаю, каким был Дураком. Ответ лежал на поверхности, на той, на которую я не желал глядеть, ибо не верил.

Но после того, что я пережил, кажется, я готов поверить во что угодно. И я поверил. А затем понял, что должен делать.

Бежать. Я должен сбежать. И я знаю куда.

Когда я вспомнил о Майкрофте, о МИ6, то волнение отступило, перестало тошнить, я понял, что нашёл выход. Пора бежать. Пора возвращаться.

Я не стал медлить. Поднялся на второй этаж, запер дверь, зашёл в ванную, снял с себя всю одежду, встал под душ. Я старался не кричать сильно, но боль была… болью. Следы крови на полотенце. Я лью перекись куда-то на спину, чтобы попало на порезы. Боль. В зеркало смотреться не хочется, но я всё же ловлю свой взгляд, а затем синяки на шее, запястьях, бёдрах, талии, чуть развернувшись, я пытаюсь посмотреть на поясницу. Там какие-то буквы. Зеркало всё искажает, но я напрягаю мозг и стараюсь прочесть. И тут меня тошнит. Я наклоняюсь над раковиной, но из меня вытекает только желудочный сок.

ДМ

Он вырезал свои инициалы на мне. Я холодею, тело вновь дрожит. Пол принимает меня, и я с радостью ложусь на него. Мне не хватает воздуха. Снова.

Так. Спокойно. Сейчас надо встать и свалить отсюда к чёртовой матери!

Я еле как поднимаюсь, иду к шкафу. Джинсы, ремень, футболка, спортивка. Затем беру свой телефон, достаю СИМ-карту, ломаю её и выкидываю. Я становлюсь у окна, всё ещё сжимая в кулаке ключ. Надо решить когда и как. Сейчас, прямо сейчас. Как? Не знаю. Пешком рискованно. Мне видны ворота. Около главного входа стоит машина. Рядом Себастьян кидает сумки внутрь. Он уезжает. Волна страха помогла мне сдвинуться с места. Кажется, я понял, что делать.

Выйдя из своей комнаты, я аккуратно закрыл дверь, а затем направился к другой лестнице, не той, что ведёт в гостиную, а к той, что в гараж. Я был в нём пару раз и знаю, что тут стоит пара машин и… Мотоцикл. Да. Он стоял в самом углу. Так, ключи тут, отлично.

Я надел шлем, проверил уровень бензина (нормально) и стал медленно выкатывать его. Дверь после Морана ещё не закрылась, так что я пока не привлекал лишнего внимания. Выкатить мотоцикл было незаметнее, чем выкатиться на машине, поэтому я ещё раз одобрил свой выбор. И проскочить в ворота если что смогу. Я притаился за кустом, попробовал сесть на байк. Твою ж! Как больно. Ну, ничего. Главное, я уеду прямо сейчас. И главное, чтобы руки не дрожали. Я вдохнул и выдохнул. Так, дождусь, пока ворота откроют для машины Морана, и тогда я проскачу впереди или сзади. Себастьян уже сел в машину, и та начала двигаться к воротам, а те открываться.

Вдруг я услышал его голос. Он что-то кричал вдогонку киллеру. Машина встала, ворота не до конца открылись. Может он подумал, что я решил сбежать в машине Морана? Чёрт! Сейчас или никогда.

Я повернул ключ, мотор взревел, я спустил тормоза, и байк рванул вперёд. Ну же, ну! Выехав из тени, я привлёк внимание охранников, Себастьяна, вышедшего из машины и, конечно, на меня смотрели чёрные глаза. Я ехал к цели, ветер сразу подхватил меня. Хоть бы проскочить. От волнения снова захотелось блевать, но момент был слишком серьёзный и ответственный. Почти ворота. Джим снова что-то кричит. Но я успею! Байк мощный.

— Стой! — услышал я. Ага, ну как же. Так я и остановлюсь. — Слышишь?! Ты принадлежишь мне! Ты мой!

Я не успел показать средний палец, потому что проехал за ворота и вырвался таки! И тут я прибавил газу что мочи. Гони! Гони прочь! Ветер хлестал моё лицо. Плевать. Зад и спину сжигала боль. Плевать. Солнце светило в глаза. Плевать.

Я нёсся прочь и сердце кричало, чтобы я ехал ещё быстрее. Мне было страшно, что за мной кинутся. Не было времени посмотреть назад. Вперёд. Вперёд!

Я никогда ещё не ощущал такую необходимость бежать от чего-то. Сейчас на кону была моя жизнь. И я летел туда, где меня бы спасли.

Сердце разрывалось от уже привычных противоречий. Я люблю его, но он предал меня! И боль от предательства победила сантименты. По крайней мере пока побеждала.

Когда я въехал в Лондон, гнать на такой скорости и петлять среди машин стало сложнее. Где-то за мной увязалась полиция. Ох, а знаете что? Вот и хорошо! Я не остановился, ехал в определённом направлении, к определённой цели. Темза вилась сбоку от меня. Я был уже близко.

Вот оно. Вот. Я ехал к воротам. И тут со мной случилось нечто страшное. Я сбавил скорость, но не до конца. Ворота МИ6 были ещё закрыты. Мне сигналили сзади. Я нёсся прямиком в решётку. Мир вокруг стал болезненно чётким, стал сужаться.

Если я остановлюсь, он меня поймает. И я проиграю.

В паре метров от ворот я потерял все пять чувств, а следовательно равновесие, и упал с байка, который боком проехался по асфальту и стукнулся о ворота. Я же приземлился на землю и перестал дышать.

○ ○ ○

Сколько раз за последние дни я разочаровывался, когда понимал, что остался жив? Много. В этот раз сознание ко мне вернулось, сопровождаемое пикающими звуками. Мои глаза вроде бы начали открываться. Всё такое мутное, слава богам не чёткое. А, вот я вижу потолок и лампу на нём. Та горит противным тускло-тёплым светом. Может уже вечереет? Так, я лежу, не чувствую почти тело. Мои глаза видят приборы измерения пульса, всякие провода. Но тут на руках, точнее на запястьях, я ощущаю нечто холодящее кожу. Как только мои глаза идут на разведку и видят, что я пристёгнут наручниками по обеим сторонам, тело тут же просыпается и обливается холодным потом. Паника как по команде обрушивается на меня. Нет! Только не снова! Я же сбежал! Правда?! Я стал вырываться, тянуть изо всех сил. Несколько датчиков сорвалось с меня, началось длинное пищание. В палату вбежало два медбрата и двое полицейских. Те, что были в халатах стали прижимать меня к койке, но я продолжил по-звериному стремиться к освобождению. Один стал рыться в ящиках, скорее всего, чтобы найти шприц с успокоительным. В следующую секунду в свете лампы блеснула тонкая игла, которая крепилась к флакончику с жидкостью внутри. Полиция стала оказывать содействие и взялась держать меня. Доза предположительного транквилизатора была вколота мне незамедлительно. Однако, шок, в котором пребывало моё тело и разум, не позволили препарату вступить в полную силу, так что я продолжал метаться по койке, пока судорога не схватила каждую мышцу. Медбрат переглянулся со вторым, а затем достал второй флакончик.

Я не был лошадью, но только со второго захода моё тело обмякло, голова опустела, а в глазах спасительно потемнело.

Следующий мой подъём случился через неизвестное мне количество минут. Я снова пожалел, что смог приоткрыть глаза. За глазами последовал рот. Я приоткрыл его как рыба, выброшенная на берег. Убийственная сухость. Как только я смог ощущать и осознавать эту самую сухость, в сознание вернулся и образ других вещей. И почему-то в первых рядах были наручники. Они по прежнему делали из меня и койки одно целое. Тело содрогнулось, меня затошнило, кишки неприятно сжались, казалось, сейчас я испущу дух. Я мечусь взглядом по комнате и тут…

Моё сердце замирает, от лица отливает кровь.

— Майкрофт. — мой слабый голос нарушает тишину.

Холмс старший сидит на стуле чуть поодаль от кровати и смотрит на меня. Я замираю, позабыв о главной своей на данный момент проблеме. Передо мной некто, чьё лицо так знакомо, но ощущение, что прошёл не один десяток лет. И дело не в том, что это лицо постарело. Всё дело в воспоминаниях, которые так или иначе обнаруживаются все в пыли, забытые. И от этого мне хочется расплакаться. Я чувствую подступающие слёзы, горло сдавливает хватка горечи.

Политик не меняется в лице. Тогда моё сознание переключается на наручники, и новая, хоть и слабая волна паники заставляет меня с силой дёргать руки. Бесполезно. От этой безысходности меня таки прорывает, и из груди вырывается всплеск отчаяния. Теперь к дрожи от ужаса присоединяется дрожь рыданий. Голова идёт кругом, инстинкт самосохранения пробивает дамбу успокоительного, и я снова впадаю в бешенство.

Одеяло, которым я был укрыт слетает, мой обезумевший взгляд впился в Майкрофта.

— Пожалуйста! Пожалуйста! Убери!

Только сейчас я замечаю, что Майкрофт выглядит весьма обескуражено, и он даже привстал, кидая взгляд на дверь.

— Прошу, Майкрофт, убери их! — продолжал верещать я, вытаращив глаза на политика.

Тот стоял, чуть приоткрыв рот. В комнату влетели мои старые мучители. Я выгнулся и со всей силы дёрнулся.

— Ладно, — вдруг раздался голос Майкрофта. — снимите одни. — сказал он опешившему полисмену.

Полицейский с сомнением смотрит на Холмса.

— Но не положено…

— Под мою ответственность. — с напором произносит Майкрофт.

И один браслет тут же слетел с меня. Так, одна рука свободна, отлично, я не беспомощен. Паника чуть отступила, но пришла жуткая головная боль. Я весь измученный откинулся на подушку.

— Оставьте нас. — я уже и забыл этот голос.

Все, кроме Майкрофта покинули комнату. Я окончательно проснулся и вроде отошёл от шока, хотя оставшиеся наручники напрягали. Боже… Я действительно вернулся. И я снова вижу Майкрофта. Сколько мы не виделись? Сколько вообще прошло? Холмс опускается обратно на стул, я наклоняю голову, чтобы видеть Холмса. Что же сейчас будет?

Но ничего не происходит. По крайней мере, если со стороны посмотреть. Мы просто молчим. Майкрофт просто глядит на меня, и я вижу его лицо в тот день в суде, его лицо, когда я сбежал в лифт, когда закрывались двери.

Слёзы одна за другой катятся из моих глаз, и я чувствую себя самым уязвимым человеком в мире. А ещё глупым. Очень-очень глупым.

— Прости. — выдавливаю я, и слова обращаются в реку слёз и всхлипов.

Холмс-старший молчит. От этого я ещё глубже погружаюсь в омут ненависти к себе. И мысли ничем не заглушить.

— Знаешь, — Майкрофт наконец-то жалеет меня и даёт своему голосу поглотить меня. — из всех твоих проделок, эта — поразила меня больше всего.

Ещё бы. И мне очень стыдно. Хочется сказать: впервые, за всю историю моих проделок, за эту мне действительно стыдно как никогда. Но я молчу, потому что боюсь услышать кое-какие слова.

— Ты понимаешь, что ты сделал?

Я киваю. Мне всё ещё сложно посмотреть ему в глаза. Майкрофт молчит дальше, и я всё же кидаю на него трусливый взгляд. Он смотрит на меня с совершенно разочарованным выражением. Я прикрываю глаза.

— Прости. — снова мой жалкий лепет.

— Ты пренебрёг всем, что я тебе дал. — политик уже начинает повышать голос. Что ж, имеет право. — Сбежал от меня прямо из суда! Пропал на тридцать с лишним дней! — значит вот сколько меня не было. Я снова смотрю на Холмса, стараясь глазами передать всю глубину моих сожалений. — И вот ты появляешься перед воротами здания государственной разведки и разносишь их к чёрту мотоциклом, а сам лежишь весь в крови на дороге. — Майкрофт поправил сбившийся галстук. — Ты возомнил, что можно нагуляться и вернуться обратно?!

Вот они. Вот эти слова, которые сотрясли всё моё существо. Надежда стала угасать.

— Прости. — бесцветно произношу я, позволяя взгляду замереть на мёртвой точке.

— Думаешь, мне что-то дают твои извинения?!

Я перестал дышать. Господи, умоляю, пусть я умру прямо сейчас.

Аппарат рядом странно запикал. О, это знамение? Как бы то ни было, это заставило политика остановить свою тираду. Он глянул на прибор, а затем снова на меня. Не знаю, как я выглядел со стороны, но внутри всё было хуже в миллиард раз. Что мне делать теперь? Если меня вышвырнут отсюда, куда мне пойти? У меня ничего нет. Вернуться? Ах, убейте.

— И я слышать не хочу твоих оправданий! — продолжил таки Холмс. — Но тебе придётся объясняться всему отделу, так что я хочу первым услышать, что ты скажешь, ибо ты можешь сделать всё ещё хуже. Так что говори.

Я поднял на него испуганные глаза. Я не знаю, что сказать! Правду? Но её так много, я не знаю какой кусок истины преподнести ему. Моя рука теребила наручник на прикованной второй, как свободное животное не понимает почему собрат не может пойти с ним.

Я вдруг подчерпнул откуда-то силы приподняться и взглянуть в глаза Холмсу.

— Сделать хуже правдой? — хрипло осведомился я.

Складка меж бровей политика выросла вдвое.

— А её ли ты используешь? — ледяной намёк на мою прошлую натуру.

Голова гудела.

— Разумеется. — выдавил я, изо всех сил поддерживая зрительный контакт с Майкрофтом. — Только я не знаю с чего начать. — признался я.

— Полагаю, — я узнал этот деловитый тон. Мне даже захотелось улыбнуться от мыслей, что я по нему, оказывается, скучал. — они захотят прежде всего узнать причину твоего возвращения.

Я невольно дёрнул бровями, дивясь словам, а затем пожиная боль, которая пришла вслед за этим ничтожным движением.

— У них есть некое представление о том, почему ты… покинул нас. — мне становится тошно от этих слов. — Но твоё появление стало неожиданностью.

Я рвано вздохнул. Правду, значит. Что ж…

— Он бы убил меня. — выпалил я и тут же подставил ладонь ко рту. Меня в прямом смысле чуть не вырвало. Озноб сменился жаром.

Майкрофт, конечно, понял о ком я, но сидел с выражением лица, которому пока нечего сказать.

Я еле совладал с рвотным позывом, сжимая ткань на животе.

— Я думаю, что убил бы. — чуть поправляю собственные слова я. — Но… — говорить сложно. Через каждое слово наружу хочет вырваться скудное содержимое желудка. Успокоительное оказало организму медвежью услугу. — дело не только в этом. — я глянул на потолок, но почти сразу сбежал глазами к политику. — Это просто стало… последней каплей, катализатором. — я взял небольшую паузу, потому что голос задрожал. Майкрофт просто ждал. — Я думал, что он…

Нет, всё-таки я снова заревел. Сокрушительные воспоминания о ещё не завядших чувствах терзали мою душу, и нервная система еле держала запасной генератор в приемлемом состоянии. Пальцы свободной руки стали тереть голову, словно это помогло бы избавиться от хлещущийся там боли.

— Я просто идиот. — мои зубы неожиданно заскрежетали, плотно стиснувшись. — И ты был прав. — слова полились из меня, как и слёзы — градом. — Во всём прав. — всхлип, я бесполезно пытаюсь вытереть щёки, которые тут же снова мокнут. — Я подумал, что смогу понять его. — я на секунду стал задыхаться как астматик. Холмс напряжённо приглядывался ко мне. — Что мы сможем стать… — я издал какой-то протяжный воющий звук. Мышцы сжимались и разжимались. — семьёй. Но только там я смог понять, что… — я взглянул на Майкрофта из-за завесы водопада слёз. — единственный мой союзник — это ты. — я только сейчас заметил, что последние секунды впиваюсь ногтями в запястье пленённой руки. — Лишь тебе я могу доверять, потому что ты никогда бы… — я снова задохнулся, хватаясь за горло.

В эту секунду я понял, что не могу больше сделать ни вдоха. Мои глаза распахнулись, застывая где-то в чёрной дыре. Пальцы сжимают одеяло. Из недр глотки вырывается лишённый всякой пользы полу-хрип полу-вдох. Майкрофт вскакивает. Я же падаю на подушку. Тело колотит дрожь. Слишком частые сокращения изводят мышцы.

Кто-то нависает надо мной, тыкая в лицо какой-то штуковиной. Мои глаза медленно закрываются.

Когда первая порция воздуха наконец-то проникает в мои лёгкие, они начинают гореть. Мысли ни на что не похожи. Всё вокруг — нечто непостижимое.

Я в третий или чёрт знает в какой уже раз выныриваю из забытья. Моё местонахождение не поменялось, но рядом уже не было ни медбратьев, ни Майкрофта. Браслет по прежнему находился на моём запястье. Металл успел нагреться. Я перевернулся на бок и уставился на блестящую вещицу. Пошёл, пошёл, пошёл ты…

Было так тихо, что я на секунду расслабился. Комната была небольшая. Большую часть пространства занимает медицинское оборудование. Ни одного окна, значит, либо я на подземных этажах, либо в невообразимо изолированной тюрьме. Справа находится ещё одна дверь, возможно, она ведёт в туалет.

Я с тоской гляжу на единственный стул, на котором сидел Майкрофт. Мне вдруг становится ужасно одиноко. Слёзы вновь маячат у краёв глаз. Я не знаю день сейчас, иль ночь, не знаю сколько на часах. Знаю лишь, что я дико устал, несмотря на то, что несколько раз вырубался. Но кто знает, может я был всего полчаса от силы в отключке.

Мы не закончили разговор. Что думает Майкрофт о моём признании? Глупо полагать, что мои слова растрогали его. Но я по крайней мере не слукавил. Вспомнить всё, через что я прошёл здесь: Майкрофт всегда был рядом, как старший брат, следил за мной. Как иронично: кажется теперь я ценю его опеку. Особенно потому что такого больше не будет. Мрачные мысли.

Я не хочу больше играть в эти игры.

Не хочу.

Я не хочу здесь оставаться.

Не хочу.

Чувство, как дождь на утро понедельника.

Как нарастающая боль…

Тихо пел я ломаным голосом.

Я в перерождении,

Как солдат на войне,

Я разрушил стены,

Я всё понял,

Я продумал

Своё возрождение{?}[Recovery — James Arthur].

Спустя долго тянущиеся пять минут я решил сомкнуть красные разящие жаром глаза. Как только картинка в голове стала однообразной, тёмной и открытой для фантазий, на ней негативом отобразилась фигура. Этот силуэт, безошибочно мной угаданный, молниеносно побудил меня поднять тяжёлые веки. Я пропал.

Ужасно желая дать телу отдохнуть, я не мог закрыть глаза. Он, казалось мне, на века отпечатался пятном от лампы на внутренней стороне век. Сколько бы раз я не моргал, как долго не смотрел бы на свет, стараясь размыть страшный силуэт бесформенным пятном, он не исчезал. Более — оказываясь в темноте — я сразу ощущал его физическое присутствие. Понятное дело, что у меня крыша поехала. Но вся жестокость душевного недуга в том, что перехитрить собственное сознание чрезвычайно сложно. А иногда и вовсе невозможно.

И у меня не вышло.

Я с ужасом пялился в стену, чувствуя, как смерть держит руку на моём плече.