Молодой бог

Глава 48

Я ощущал, что что-то грядёт.

Но почему-то не предполагал, что это будет словно конец моей долбанной жизни.

Мне придётся пережить небольшое вступление в несколько месяцев, наполненное из ниоткуда взявшимся напряжением, подсказками и разочарованиями, дабы наконец-то до конца постичь свою природу. Моей ошибкой было полагать, что эта природа чем-то отлична от человеческой, поэтому я воротил нос от научной психологии. Я был чрезвычайно тщеславен. И степень этого тщеславия уже успела бы достигнуть своей вершины, если бы я не потерпел свою первую неудачу в деле, которое всегда считал для себя более чем посильным.

Короче, это история о том, как я проебался. Извините за мой «фрацузский».

Итак, группа посвящённых людей, над которой главенствовал Майкрофт Холмс, была в самом разгаре воплощения операции под названием «Ковентри». Так как я доказал свою полезность в качестве шпиона, Майкрофт доверил мне проверку одного человечка на преданность. В свете последних событий, это был немаловажный фактор. Мне всего лишь надо было прикинуться игроком другой команды и попытаться выкупить хоть какую-нибудь информацию. Это была стандартная проверка. Испокон веков Внешняя разведка подсылала своих для проверки своих же. Обычно так проверяли склонность к гомосексуализму или, что было приравнено к первому, к «двойной игре», то есть к предательству родины.

По сути, я должен был проверить этого человека на «двойную игру». И так как операция была организована очень узко, дабы исключить утечки, Майкрофт посчитал выгодным привлечь и меня. Это должно было помочь не только делу, но и скучающему мне.

Притворяться мне почти и не надо было. Я просто слегка дал себе волю, представляя, что всё ещё нахожусь на стороне Джима, и это очередное задание от дяди.

Получив данные о местонахождении моей цели, я направился в отель-ресторан на Пикадилли-стрит. Со мной была моя обычная самоуверенность и вера в безграничие моей удачи. Я шагал широко и беспечно и с лёгкой улыбкой зашёл в отель. Возможно, пройди операция в «Молодом боге», результат был бы другим. То была моя территория, где я был уверен в своей власти, и даже сильное сопротивление я встречал с лёгкостью. Я был готов ко всему, но только не к тому, что моя готовность могла оказаться иллюзорной.

Мой объект сидел в баре. По старинке. Я решил не изменять традиции и просто подсесть рядом. Однако, моё намерение стало иным, как и настроение. Я издалека разглядывал клиента, и мне почему-то стало казаться, что с ним такое не прокатит. Нужно было нечто помощнее, чем навязчивость.

Естественная навязчивость.

Я прошёл на кухню, будучи уверенным, что меня никто не заметит, ведь сегодня в зале было полно народу. Однако, меня сразу остановил какой-то дядька с серьёзным бейджем. Это было первое предупреждение.

Мне пришлось звонить Майкрофту, так как я не смог бы убедить эту преграду уйти с дороги. Я не работал здесь, я был посторонним без собственной власти.

А вот слова Холмса убедили управляющего предоставить мне свободу действий. Признаюсь, я ощутил неприятный осадок после этой стычки, поскольку бессилие без содействия Майкрофта надавило на моё эго.

Но я продолжил идти к цели. Так как теперь я был неприкосновенен, я зашёл в гардероб персонала и переоделся в костюм бармена, взяв бейдж какого-то Саймона.

Новая проблема возникла в момент столкновения с действующим барменом. Он всё никак не мог понять кто я и почему его зовёт управляющий. Его тупость поставила меня не просто в неловкое положение, я мог быть разоблачён. Но какие-то крупицы удачи всё ещё остались у меня в кармане. Он свалил, а я с улыбкой занял его место. Оставалось надеяться, что этот управляющий не такой же тупой и поймёт, что да как.

Хмурый англичанин сидел за стойкой и разглядывал почти иссякшее виски. Я взял стакан и принялся показушно протирать его, периодически кидая взгляды на свою цель, чтобы получше оценить его настрой и состояние.

— Повторите. — произнёс клиент, прикончив остаток виски. Он даже не поднял на меня глаза и похоже даже не понял, что бармен сменился.

Только сейчас я осознал, что если я не успею завершить свою миссию к моменту, когда сюда нагрянет кто-то за вычурным коктейлем, то меня ждёт провал, ведь я никогда серьёзно не брался за готовку коктейлей. Однако, то, что я понятия не имел что нужно повторить, сыграло мне на руку.

— Извините, сэр, — я снова улыбнулся, убирая пустой стакан. — не могли бы вы повторить свой предыдущий заказ?

Наконец-то на меня подняли глаза. Складки на лице мужчины разгладились, но взгляд продолжал весить несколько тонн.

— «Чивас». Пустой.

Я кивнул и налил ему порцию, продолжая улыбаться. У него моя улыбка вызывала раздражение. Разумеется, если человек в плохом настроении, то счастье другого его бесит. Но таков был мой план.

Пара минут тишины, и он наконец-то спросил:

— Что вас так веселит?

Его стакан был снова пуст. Я подъехал с ещё одной порцией. Пока алкоголь лился по тонкой трубочке в стакан, я ответил:

— Люди.

Мой ответ вызвал ожидаемую реакцию: клиент огляделся, а затем вернулся ко мне взглядом. Я натолкнул его на беспечную беседу. Возможно, ему хотелось выговориться, так что он принял мой мяч.

— И что же в них такого весёлого?

Я начал заливать про то, что они упускают из вида возможности, что цепляются за социальное чувство и губят свои задатки. В качестве альтернативы и, собственно говоря, решения, я привёл в пример свободные умы преступности. Лёгкая, почти шуточная форма не могла вызвать подозрений, но обязательно отложилась бы в сознании человека.

— Вот к примеру, будь у меня в руках какой-нибудь правительственный секрет, я бы обязательно его использовал в своих целях.

— Это было бы совершенно опрометчиво. — вдруг заявил мужчина.

Мне стоило бы тут же подавить его возражение, но я поддался какому-то любопытству, поэтому спросил:

— Почему?

Мужчина усмехнулся и отставил в сторону стакан, пресекая будущие порции.

— Зачем вообще тогда идти на госслужбу? Ты клянёшься работать ради общего блага, а затем предаёшь свой народ. В чём смысл? Ответь, а?

Я бросил тряпку в сторону и упёрся руками в стол.

— А если всё, что ты с этого получаешь — это пинки под зад?

Глаза моего испытуемого сузились. Второе предупреждение.

— Если делаешь работу хорошо, то и пинков не будет. За работу во благо не осуждают.

Я ощутил, как горят уши. Мой контроль начинал слабеть.

— Если только это приносит удовольствие. Но многие недовольны своим положением. Им не нравится роль пешки.

— Ты кто такой? — вдруг спросил мужчина, привстав со стула.

Я ухмыльнулся, понимая, что меня раскрыли. Ладно, пускай раскрыли. Я всё равно хотел что-то довести до конца.

— Я — твоя возможность стать чем-то большим, чем то, что ты есть сейчас.

— Меня устраивает то, кто я и где. — судя по интонации и поведению клиента, он понял, что я не работаю здесь и что за ним, похоже, следят.

— Как и овец устраивает их стадо. — вырвалось у меня.

Я осознал, что тряпка снова в моих руках и что я закручиваю её в форму верёвки.

Мужчина кинул на стойку фунты и стал быстро удаляться. Я же остался совершенно неудовлетворённым. Боже, ну вот надо было всё снова перевести на себя! В клубе это работало, потому что я общался с уже испорченными людьми, которым было плевать на какую тему я говорю.

— Бля… — тихо сказал я, опустив голову.

— Лонг-Айленд, пожалуйста. — вдруг раздалось рядом.

Какая-то дама стояла напротив меня, требовательно хлопая ресницами. Мне уже было плевать, поэтому я сорвал с груди бейдж и выкинул его.

— Я здесь не работаю. — буркнул я и удалился.

Раздался звонок Майкрофта. Я его проигнорировал. Мне вообще захотелось выкинуть телефон и запереться в своём лофте. Мне было стыдно, а ещё я злился, что не смог убедить мужика перейти на тёмную сторону. Зачем мне это? Не знаю. Может мне просто хочется показать и доказать этим людишкам какие они грешные. Снова же, зачем? И снова я не знаю. Напрашиваются слова: «оправдание для себя», но кто ж его знает.

Всё закончилось, не успев начаться. Я засел в туалете, переваривая свои ужасные ощущения. Майкрофт продолжал настойчиво звонить и писать сообщения, что в конце концов заставило меня совсем выключить телефон. Я знал, что он тут же бросится к камерам отеля, начнёт искать меня, может даже найдёт запись нашего с клиентом разговора. Для моего эго это всё стало шоком. Другой сказал бы: «С кем не бывает? Мы все увлекаемся, но важно учиться на ошибках». Но я заострился на том, что моя удача мне изменила, что будь дело серьёзнее, последствия были бы тоже серьёзнее.

Это был единственный случай. Дело в том, что я перестал брать на себя любые задания. Страх перед провалом впервые осел в моей голове. Поэтому я старался избегать всего, что связано с этим.

Моя рутина стала примерно такой: я спал до обеда, шёл в спортзал, затем слушал музыку в автобусе, в котором колесил по всему Лондону, а затем я возвращался домой и смотрел всё, на что натыкался. Фильм про секс и наркотики? Я во внимании. Резня бензопилой? Ещё лучше. Титаник? Плевать, врубайте.

Я делал всё, чтобы исключить из жизни реальность. Раз уж я не мог позволить себе стать богом, а будучи «хорошим» ни на что не годился, значит, я буду влачить жалкое существование в своём мирке. Я начал снова воздвигать стены.

Разумеется, Майкрофт это без внимания не оставил. После провала со своим агентом, он пожаловал ко мне домой, но я не открыл ему. Он, конечно, был требователен, но не более. Не получив от меня никакого ответа, политик просто уехал. На самом деле я надеялся, что он выбьет дверь, ну или взорвёт её. Мне хотелось, чтобы он спас меня из башни. Но я был одновременно и принцессой, и драконом.

Второй визит состоялся на следующий день. Он поймал меня в автобусе. Я еле подавил желание по детски убежать. И следствием этого подавления стал серьёзный разговор. Я нёс всякую чушь в своё оправдание. Холмс это понимал, но продолжал меня слушать.

— Я не сержусь, Эдвард. — сказал он в самом конце, перед тем как я всё-таки ушёл.

— Меня беспокоит не это. — единственная правда из моих уст.

Наверняка это ужасно утомительно слушать про мои метания и сомнения. Дело в том, что это не простая и довольно скучная история. Так я думал в минуты душевного подъёма, когда мне казалось верным отбросить весь негатив и ринуться в бой с полной осознанностью. Но по большей части я пребывал в своего рода депрессии. В книжке по психологии я вычитал, что являюсь невероятно тщеславным гандоном, что делает меня обузой общества. И что моя депрессия — всего лишь защитная реакция на комплекс неполноценности. Не знаю верить ли этой книженции… Но если я поверю, то это всё равно ничего не изменит. Я ощущаю себя бессильным без того самого огня.

Моё состояние воздвигало стены не только от реальности, но и от Майкрофта, который был моим связующим звеном. У меня возникло предположение, что это всё ради того, чтобы дать себе разрешение наконец-то сойти с ума. Если я потеряю своего наставника, значит, потеряю всё. Мне будет нечего терять, а это, в свою очередь, приведёт к тотальной ликвидации всех более менее добрых установок.

Стоун тоже пыталась до меня достучаться, но я не хотел с ней болтать. Я просто принял за истину, что никогда не смогу измениться. Я никогда не смогу побороть эгоизм и обрести гармонию с человечеством. Я не хотел, чтобы Майкрофт во мне разочаровался, поэтому я делал вид, что просто переживаю ещё одну фазу становления себя.

Прошёл целый год. Год мать вашу с того момента, как всё начало стремительно меняться. Мой день рождения. Мне уже двадцать лет. И это у меня не вызывает совершенно никаких эмоций. Просто ещё один биологический час миновал.

Судя по моему настрою в последний месяц, Робин поняла, что лучше ни о каких вечеринках, да и вообще о значимости этого дня не говорить. Всё выглядело как обычный день за исключением того, что Императрицу не было видно уже несколько часов. Я принял это за подарок судьбы и засел в баре без опасения быть настигнутым толковательницей.

— Пьёшь с самого утра?

— Ага. — я сделал большой глоток мартини прямо из бутылки.

Робин присела на барный стул по другую сторону стола.

— Понятно. — это было её «избитым» словечком. — Не знаешь, где Бриттней?

Я с наслаждением покачал головой, продолжая травить свой организм. Сейчас у меня поедет крыша, всё закружится и будет очень хорошо. И может даже мне станет плевать на всё.

— Странно. — тем временем девушка размышляла о пропаже своей покровительницы. — Её нет с самого-самого утра.

На это я даже плечами не пожал.

— Ой, ну и ублюдок же ты! — Робин вдруг разозлилась и пошла от меня прочь.

А вот теперь я пожал плечами и прикончил всю бутылку.

Может убить себя? Ну, нет. Я не хочу умирать раньше Джима и не хочу, чтобы остальные подумали: «Слабачок, взял и сошёл с дистанции». Это просто упрямство. Но лишь оно меня и держит.

Примерно в два часа дня раздался звонок. Мне снова пришлось сразиться с сомнениями и трусостью, чтобы поднять трубку.

— М? — мне не хотелось многословничать и к тому же у меня язык плохо ворочался.

— Эдвард. — голос Холмса источал беспокойство, и это заставило меня почему-то улыбнуться.

Скажи, что что-нибудь произошло. Что-то, что повеселит меня и вытащит из ямы.

— Ты должен подъехать к набережной Альберта.

Я свесил ноги с барной стойки.

— А что случилось?

— Просто приезжай. — лишние вопросы вызывали у политика раздражение.

Я истерично захихикал.

— Я не могу. — снова смех. — Мне нельзя за руль. Ну, по закону.

— Бога ради… — на том конце раздался мучительный вздох. — Пришлю за тобой машину. Будь готов через полчаса.

Он отключился.

Быть готовым через полчаса? Серьёзно? Мир плывёт перед моими глазами. Я вряд ли протрезвею за это время.

Все эти полчаса занял поход в лофт и переодевания. Перед тем как выйти к машине, я захватил ещё одну бутылочку мартини.

Стыдно ли мне было? В тот момент нет. Я ехал совершенно пьяный в правительственной машине и не отказывал себе в удовольствии пить ещё. Пусть уж это станет моим оправданием. Я не хочу ничего объяснять, рассказывать, хочу, чтобы меня оставили в покое. Или снова спасли. Да, вот такой я жалкий ублюдок.

Автомобиль остановился напротив здания МИ6, но на стороне самой набережной. Я вывалился из тачки и, еле ступая, потопал к знакомым фигурам, которые тут же разглядел.

— А тебя Робин обыскалась! — громко сказал я Бриттней. — А ты, оказывается, шляешься где-то… — я резко развернулся, оглядывая улицу. — здесь.

Бриттней и Майкрофт не изменились в лицах. То ли ожидали, что я появлюсь в таком состоянии, то ли случилось нечто похуже пьяного меня.

Часть мартини выплеснулась на землю, когда я споткнулся о свои же ноги. Подойдя к Майкрофту на почтительно дальнее расстояние, я склонил голову набок.

— И что случилось? Что такого важного, а? Я не хотел сюда ехать.

Мои глаза поплясали к зданию разведки. Стыд и срам. Стыд и срам.

— Эдвард, послушай, — начал Холмс, перенеся зонтик из одной руки в другую.

Мой взгляд остекленел, смотря куда-то вдаль, куда-то, где летали чайки. Я ощутил себя всем и никем. Приятно. Интересно, можно снова попасть в то состояние, где всё было игрой?

— Ты слышишь? — громкий голос Холмса.

Я очнулся и растерянно посмотрел на политика.

— Что?

Тот прикрыл глаза, ещё сильнее раздражаясь от моего поведения.

— Твой дядя переписал «Молодого бога» на тебя. — произнёс Холмс.

Я хмурюсь, переведя взгляд на Императрицу. Теперь ясно почему у неё вид как у льва, которого сместили с должности вожака. Губы плотно сжаты, взгляд резкий.

— Когда?

Если честно, меня этот поворот не удивил. Не то чтобы я ждал, пока дядя пошлёт этот конкретный знак внимания, но это действительно было словно само собой разумеющееся. Джим был способен на это. И в итоге сделал то, что намеривался.

— Это лежало у въезда в здание. — Холмс выудил из кармана предмет и протянул мне его. — Там была записка с твоим именем, но ничего более на ней не было.

Синяя бархатная коробочка. Это точно она. Та, что я обнаружил в тумбочке у кровати дяди. Что в ней на этот раз? Снова кольцо?

Я принял подарок слегка дрожащими от выпивки пальцами. Всё перед глазами плыло, и я не контролировал свою мимику.

— Ты всё знал?! — кинулась на меня Бриттней.

— Спроси у своих карт. — ответил я и поднял крышку.

Ключ. Там лежал ключ.

— Это от клуба?

— Да.

Я снова улыбнулся. Коробочку я с размаху (на какой был в данном состоянии способен) выкинул в Темзу, а ключ положил на раскрытую ладонь.

— Меня схватили какие-то… — Бриттней старалась держаться, но была очень возмущена. — Они заставили меня подписать!

Я всё ещё разглядывал ключ, будто он состоял из тысячи деталей и узоров.

— Круто-о-о-о… — задумавшись, протянул я. — Ты его видела?

— Кого? — сцепя зубы, уточнила Императрица.

— Джима Мориарти. — я поднял на неё взгляд, ощущая, что медленно, но верно трезвею.

Слегка красноватое от негативных эмоций лицо Бриттней выразило презрение.

— Нет. — её голос был холоден и твёрд.

Я хмыкнул, возвращая внимание на ключ.

— А бумаги где?

— У меня. — женщине явно не доставляло удовольствия говорить об этом.

— Это невозможно. — вдруг я услышал тихий голос политика, отвернувшегося лицом к воде. — Просто невозможно.

— Почему? — я оказываюсь рядом с ним, в его поле зрения, но он отводит взгляд.

Я хмурюсь.

— Тебе известно что-то? — спрашиваю я. — Об этом.

— Вам нужно обсудить новую политику. — вместо ответа на мой вопрос говорит Холмс. — Мисс Уэйт захочет знать, как ты поступишь.

Меня напрягло, что Майкрофт что-то утаивал, но голова была слишком поехавшей, чтобы браться за серьёзный допрос и анализ. Пока что я стал играть с мыслями о том, что я теперь владелец «Молодого бога». Это было просто забавно.

Разумеется, я не взял на себя полную ответственность. Я оставил Бриттней все её дела, управление и то, чем она в общем-то занималась. Я стал просто высшей инстанцией. И если ей вздумается продать клуб или взорвать, то она не имеет права ничего делать без моего согласия.

Эта выходка Джима не могла меня не тронуть. Я даже на некоторое время вылез из своей пещеры, размышляя над своей новой ролью и её возможностями. Но мне быстро это наскучило. Если ты владелец, то ты просто держишь это место у себя в кармане и всё. Мне не хотелось менять что-то в клубе, или менять его суть. Нет, пусть всё будет как раньше. Пока.

— Тебе двадцать. — сказал Майкрофт вечером того же дня.

Мы стояли снова на набережной, но наблюдали уже закат солнца. Это был наш с Холмсом последний разговор перед тем, как всё изменилось. Тогда я этого не знал.

Всё напоминало какую-то драматичную сцену, поэтому меня немного подташнивало. Я хотел скорее свалить из этой сцены.

— Это неважно. — говорю я. — Поехали к тебе?

Я давно не был у Майкрофта. И соскучился по его постели и саму нему, голому и нависающему надо мной.

— Больше ждать нельзя. — не меняя серьёзного тона, произнёс политик.

— Ну, тогда поехали скорее. — ухмыльнулся я.

Глаза Холмса встретились с моими, и я не увидел в них и капли веселья.

— Я не об этом. — меня уже начало волновать его настроение. Он словно что-то знал и чего-то побаивался. — Ты до сих пор не нашёл себе место.

Я фыркнул, устремляя взгляд прочь в темнеющую воду.

— Ты до сих пор не знаешь, чем хочешь заниматься. — упрекая, продолжал говорить политик. — Я уже начинаю сомневаться, было ли верным решением дать тебе свободу. Ты не умеешь ею правильно распоряжаться.

Мои кулаки сжались, а челюсти напряглись. Захотелось то ли спрыгнуть с моста, то ли просто уйти, короче, как-нибудь выказать своё недовольство и спровоцировать Майкрофта на компромисс.

— Я уже говорил тебе, что не могу до конца измениться. — пробурчал я. — Я не могу преодолеть стену.

— Это трудно, я знаю, — голос политика слегка смягчился. — но это единственный путь.

Мне не нравились ограничения. Никогда. Рамки меня бесили. Спрашивается, для чего?! И ответ Майкрофта всегда будет один: «Для народа, для общества, для человечества».

— Это будет для тебя шоком, но ты не интересен миру, пока никак не полезен. — слова политика вызывают у меня ужасное сопротивление, но я не спорю с ним, а воюю с самим собой внутри. — Если ты думаешь, что ничего никому не должен, то… — Холмс опустил тяжёлый взгляд на мрачные волны. — то ты никогда не избавишься от своих тревог.

— Я должен. — тут же возражаю я. — Тебе.

Это я чувствовал прекрасно. Лишь помощь и оказание услуг Майкрофту не вызывали у меня отторжения.

Однако, мои слова Холмса не успокоили и не убедили.

— Ты так думаешь, потому что от меня ты ждёшь конкретных ответных действий. — объясняет политик. — Ты не задумывался, почему тебя не интересуют обычные люди?

— А тебя? — в ответ спросил я.

Майкрофт вздохнул. Его закатное лицо меня волновало.

— Ты понял, что уже можешь получить над ними власть. Они стали тебе не интересны, а твоему честолюбию необходимо постоянно покорять серьёзные вершины, чтобы самоутверждаться.

— Зачем ты мне всё это говоришь?! — вспыхнул я. — Я итак знаю, что на самом деле я полное ничтожество!

Холмс неожиданно улыбнулся мне. Не злорадно, но и не весело. С грустью, навеянной моей наивностью.

— Это говорит то же тщеславие.

Я ударил ногой нижнюю перегородку.

— Да еб твою мать. — прошипел я. — Что мне вообще тогда остаётся? Убить себя?!

Мимо проехала скорая. Я на секунду задержал на ней взгляд. Возможно, там кто-то умирает. Но я не чувствую по этому поводу сожалений. Мне плевать.

— Самоубийство — это тоже акт доминирования за счёт причинения боли кому-то конкретному. — снова обрушивает на меня этот бред Холмс.

Я уже рычу от негодования. Не в силах держать себя под контролем, я начинаю то покачиваться, держась за перила, то делаю шаги туда-сюда.

— Лишь тогда, когда мы осознаем свою принадлежность к единой человеческой семье, мы сможем идти по жизни без тревог.

— Ты — моя семья. — предпринял последнюю отчаянную попытку я.

Но во взгляде Майкрофта снова не было и намёка на тепло. Он оглядывал меня как доктор осматривает больного ребёнка. Я не понимал почему он вдруг изменил свою стратегию и вместо заботы стал колоть меня этими теориями. Может ему надоело гоняться за мной и наставлять на путь истинный?

— Я лишь твой способ выглядеть особенным и важным.

Я не сразу осознал, что он уходит. Он просто бросил мне эти слова, развернулся и зашагал прочь. Когда до меня дошло, что он действительно сказал это, а затем ушёл, мою грудь разорвала паника.

— Майкрофт! — крикнул я ему, ошарашенно глядя на его удаляющийся облик. — Это не так! Стой! — моё отчаяние сменилось гневом.

Почему он ушёл?! Он бросил меня?! Но всё, что он сказал — неправда!

— Майкрофт, вернись! — я ощущал, как злость плещется во мне.

Но Майкрофт не обернулся. Тогда у меня из глаз брызнули слёзы. Я не мог побежать за политиком. Мне хотелось, чтобы тот сам вернулся. Я не хотел проиграть…

— Майкрофт… — мой голос сорвался и стал тихим и каким-то детским.

Нет-нет-нет. Не может он просто бросить меня! Он же сам говорил!

Я был зол, недоволен тем, что меня оставили. Я был очень расстроен тем, что меня оставили. Я был испуган тем, что меня оставили.

Я стоял посреди моста совсем один. Проходившие вокруг люди были для меня декорациями, ну, или бесплотными призраками. Поэтому я был один. Майкрофт ушёл, и моё положение опасно зашаталось и накренилось к пропасти. Я не мог сделать и шага, потому что не знал куда мне теперь идти и что делать. Я застрял посреди улицы, будучи в состоянии шока и крайней степени растерянности.

Я ощущал, что что-то грядёт.

Но почему-то не предполагал, что это будет словно конец моей долбанной жизни.