Молодой бог

Глава 45

Я не ошибся. Квартира моей матери влияла на меня ужасно. Я видел её призрак по ночам, бродящий по коридорам и комнатам. Призрак со сломанной шеей и пробитым поездом черепом. Она сидела у моей кровати, и самое страшное — я не мог воззвать ни к образу Джима, ни к Майкрофту в те моменты. Эти двое были со мной днём, но оставляли по ночам. И я ничем не мог объяснить свои видения. Почти.

Лишь чувством вины. Я перестал перечитывать дневник, перестал даже прикасаться к нему. Теперь это был не источник ответов, а грустная история о несчастной судьбе одной девушки, которая мечтала вершить правосудие, но связавшись с семьёй Мориарти, стала обречена на вечные страдания. И даже после смерти.

Единственное, что меня успокаивало — мысль, что со мной всё наоборот. Меня связали с Мориарти кровно, я связался с ним по своей воле, но теперь я жажду вершить правосудие.

Легавым я быть не собирался. Большинство ими становятся, чтобы получить власть и право судить. Часть одержима какими-то своими личными фантазиями, и лишь малый процент посвящает отлову преступников весь свой потенциал и жизнь.

Но мелочь криминального мира пусть прибирает к рукам Скотланд Ярд. Меня интересовали те, кто входил в число богатых злодеев категории «Д». Алчные, эгоистичные, думающие, что им всё сойдёт с рук, раз у них карманы набиты купюрами. Они были токсичными заводами, нефтяными вышками, что наносят вред планете. Они наносят вред моей стране. Поэтому я хочу избавить от них Англию.

А ещё потому, что считаю их недостойными представителями истинного криминала. Абсолютное зло, чистое. Оно белого цвета, а не чёрного, как все считают. Тем оно и незаметно невооружённому глазу. Ему доверяешь, пока не станет поздно.

Я согласился с предложением Императрицы, понимая, что только его и ждал. Этого я и хотел. Жарить жалких чертей на вертеле, не трогая демонов и самого Сатану. Не потому, что они настолько могущественны, что противостоять им было бы ошибкой. Нет. Просто я понял, что сам являюсь демоном. Или двуликим богом Янусом.

Так вот. Мне было невыносимо совестно смотреть на сломанный образ матери, которая умерла из-за меня. Не я столкнул её под рельсы, но если бы меня не было, она смогла бы лучше спрятаться, не думать о благополучии сына, а подумать о себе.

Я ныл Майкрофту в трубку, когда он мне звонил, что мне очень плохо. Он пару раз «угрожал» прислать Стоун, но я хотел видеть лишь его или не видеть больше ту квартиру. Я ощутил, что практически остался без контроля, так как Холмс на пару дней улетел на конференцию «WHO{?}[Всемирная организация здравоохранения]» в Вену. За мной следили лишь пара охранников, полиция три раза в день патрулировала весь район Сохо, а ещё все камеры магическим образом обратили свои головы на дом, в котором я находился. Было похоже, что я в какой-то очень хорошо благоустроенной тюрьме для психически нездоровых. Но тем не менее, даже с ресурсами Майкрофта, он не смог бы проникнуть в мой разум и установить там датчики и видеонаблюдение. Я был ментально волен делать всё что захочу.

То, что я теперь знаю о том, что внутри меня, не даёт того эффекта, на который я рассчитывал. Имя моего демона не помогло мне его изгнать. Напротив, я задумался о дружбе.

Однако, я не воспринимал эти мысли серьёзно. Они были чем-то вроде бредовой фантазии перед сном. То, чего уж точно никогда не произойдёт, но что дозволено проецировать в воображении. Всё началось с фразы «А что, если…». Что, если план Джима сработает? Что, если я переступлю черту? Что, если я снова убью человека? Что, если я создам свою империю Зла, чтобы посмотреть чем она будет отличаться от паутины дяди?

Лишь голос Майкрофта, когда тот звонил, складывал все эти мысли в ящик «Бредовые бредни». Но я позволял им каждую ночь выползать из этой коробки и гулять по моему разуму. Я был двуликим богом Янусом.

Иногда я думал над тем, чтобы всё-таки отомстить Джиму. Не убить его, но отплатить той же монетой. Моя травма постепенно превращалась в фантазию о мести.

Folie à deux или с французского «безумие на двоих». Я нашёл это выражение в книжке по адвокатуре, которую недавно прикупил. Так писали о деле «Бонни и Клайда». Но у них безумие было другого рода. Мне больше по вкусу Джокер и Харли Куин.

Что, если то же можно было сказать о нас с Джимом? Что, если то же можно сказать о нас с Джимом? Мы теперь порознь, но всё ещё связаны. Связаны чем-то большим, чем кровь. Идеей. Он оставил её во мне. А потом оставил меня, чтобы это проросло, распустилось и в конце концов дало плоды. Штука в том, что лишь мне решать, давать ли этому волю. И по ночам я хотел дать.

Майкрофт позвонил спустя день, как вернулся в Лондон. Он сказал, что нашёл решение, что теперь мне не придётся торчать пол ночи на улице, боясь зайти в квартиру. Политик отправил мне сообщение с адресом, куда он сказал мне подойти. Это меня сильно удивило. Он хотел, чтобы я подошёл к «Молодому богу».

Клуб располагался между улицами Хантли и Говер. Мне пришлось проехаться на такси, потому что нужного автобуса я мог и не дождаться. Пока перед моими глазами мелькали улицы, я гадал, зачем Холмс позвал меня в место, которое откровенно презирал. Все теории оказались ничем перед истиной.

Только я свернул к клубу, как увидел стоящих рядом Майкрофта и Императрицу. Они совершенно невозмутимо ждали меня под выключенной вывеской клуба. Я не дошёл до них, а остановился в ступоре. Моё замешательство было очевидным. Холмс жестом поторопил меня. Я нехотя с настороженным выражением лица двинулся к ним.

— Какого чёрта? — я указал на политика, затем на Бриттней.

В дневном свете и без вуали Императрица походила на обычную почитательницу образцовых английских нарядов. Никаких шалей, длинных рукавов, эльфийских платьев и ожерелий из магических камней. Лишь наряды отдающие дань образу Дианы{?}[Диа́на, принце́сса Уэ́льская. С 1981 года по 1996 год первая жена принца Уэльского Чарльза, наследника британского престола.]. А её прорывающийся тёмный цвет волос, который я заметил при первой встрече, исчез. Она закрасила корни.

Вообще-то, они с Майкрофтом смотрелись вместе неплохо. Не как пара супругов, а как пара политиков. Я вмиг ощутил себя ребёнком, которого подозвали к себе взрослые.

— Так это твоё решение? — приподнял брови я, не дав Холмсу объясниться.

Тот держался как всегда достойно, вежливо, очень по аристократичному. Пара дней его отсутствия в моём поле зрения начали процесс по стиранию границ. Сейчас, снова лицезря Британское Правительство во плоти, я стыдливо запихнул под кровать запретную коробку с запретными мыслями. А ещё у меня перехватило дыхание, ведь я всё ещё был в него влюблён.

Дабы скрыть все конфузы, я недовольно уставился на Императрицу, демонстрируя, что такой симбиоз мне не по душе.

— Тебе стоит выслушать предложение мисс Уэйт. — произнёс Холмс своим королевским тоном.

— Ты что с ней заодно теперь? — сразу решил осведомиться я.

Политик дёрнул бровями, глянул на женщину рядом и «любезно» улыбнулся:

— Мы побеседовали, и я пришёл к выводу, что мисс Уэйт можно доверять.

Чего? Они побеседовали? Просто побеседовали?

— А когда я вернулся от Джима, ты неделю не мог поверить в мою преданность! — припомнил я, обиженно скрещивая руки на груди.

— Там были совершенно другие обстоятельства. — стал защищаться Холмс. — Прошу, просто поверь мне.

Я не мог не поверить. Но мне не хотелось показывать это Императрице. Я ощущал от неё искры черноты, пусть и из прошлого. Но если Холмс теперь уверен, что опасаться нечего, то можно немного ослабить защиту.

Распознав на моём лице согласие, Бриттней повела меня по улице. Майкрофт сел в свою машину. Я напрягся, ожидая, что сейчас взревёт мотор, и он уедет. Однако, машина не тронулась с места. Видимо, он дождётся конца разговора.

— Я хочу помочь тебе, Эдвард. — таким было начало.

Мне эти слова ничего конкретного не сказали. Возможно потому, что я нуждался в помощи сразу по куче пунктам.

— Мистер Холмс рассказал мне, что тебе неуютно в вашей с Элизабет старой квартире. Я это итак знала.

Наверное узнала по картам. Как иначе.

— У меня есть к тебе предложение, которое, я уверена, устроит обе стороны.

Обе стороны. Меня и её или же мою плохую и хорошую?

Мы обогнули клуб и подошли к заднему двору. Здесь был чёрный вход в задние. Императрица прошла мимо него.

— Ты можешь занять квартиру над моим клубом. — она указала на неприметную дверь, цвета стены, которая, как оказалась, укрылась за небольшим выступом в паре метров от двери запасного выхода. — Это отдельный вход в лофт. Я могу установить сюда несколько уровней защиты.

— И тогда эта дверь станет приманивать больше внимания, чем будь она старой деревянной дверью сельского сортира. — с усмешкой заметил я.

Бриттней улыбнулась краешком губ.

— Поверь, моя изобретательность тебя удивит.

Ага. Мне вспомнились тела её жертв. И несмотря на этот факт, я со злостью осознал, что она мне начинает нравиться.

— Попасть в лофт сможешь только ты.

Женщина достала из небольшой сумочки обычный ключ и вставила его в еле заметный замок. Затем она потянула дверь за ручку, которая представляла собой выгнутый железный нарост. Она исчезла во тьме внутри, а я слишком охотно последовал за ней. Когда я переступил порог, свет застал меня врасплох. Пришлось зажмуриться.

— Всё здесь основано на технологии «Умный дом». — продолжила экскурсию Императрица. — Свет, выключатели, автоматическая блокировка дверей…

— Я знаю, что такое «Умный дом». — с лёгким раздражением сказал я.

Бриттней моя грубость никак не задела. Она продолжила рассказывать о лофте, ведя меня сначала по железной лестнице. Мы добрались до верха, и она потянула железную амбарную дверь.

— Пол, стены, вентиляция — всё с противошумным эффектом. Звуки из клуба не потревожат тебя.

«Или звуки из квартиры не потревожат посетителей клуба» — подумалось мне.

Мы оказались в просторном помещении практически лишённом перегородок и вычурности. Я сразу одобрительно закивал. Однако, серая гамма меня тут же взволновала. Похоже на затянутые тучами небеса.

— Почему Вы не живёте здесь? — спросил я, оглядываясь.

На второй этаж, вероятно в спальню, вела слегка изогнутая лестница с перилами цвета металлик.

— Я заказала этот лофт не для себя. Сначала, признаться, я думала устроить здесь эскорт-агентство, но потом отказалась от этого.

Я понимающе закивал, не сдерживая улыбку. В этом она честная, это хорошо.

— Мне нравится. — я тоже решил побыть с ней немного честным.

Я понял, что натуральные материалы в интерьере меня привлекают. Они нетронуты, они такие, какими их сотворила природа. И они не стесняются своей естественной небрежности и недостатков, которых нет у их отполированных братьев. Холодные тона меня волнуют, а значит будут держать в тонусе. Высокие потолки дарят ощущение свободы. Стены не давят. Вот, что меня ещё привлекло.

— Хорошо. — Бриттней была удовлетворена моим соглашением. — Можешь переехать сегодня, но программирование входной двери займёт ещё пару дней…

— Я перееду сегодня. — оборвал её я. — Думаю, что парочку деньков продержусь без заумных электронных дворецких-охранников.

Женщина снова кивнула. На её ухе блеснули изумрудные серьги.

— Тогда перейдём ко второму вопросу.

Она села на удобного вида диван, лишённый выпуклостей и аксессуаров, за исключением пары декоративных белых подушечек. Я тоже сел на него и тут же ощутил себя как дома. Раскинул руки в стороны, кладя их на спинку дивана, закинул одну ногу на колено другой и расслабился.

— Вижу, это место действительно пришлось тебе по душе. — аккуратно произнесла Императрица, дабы не вызвать у меня защитную детскую реакцию. Но я не собирался отрицать, что мне понравился лофт, предложенный этой фальшивой мисс Уэйт. — Я рада. И надеюсь, что и второе моё предложение ты тоже примешь.

Я воззрился на неё, готовый его выслушать.

— Это касается работы. Мистер Холмс также упомянул, что безделье на тебе губительно сказывается. — это я тоже не стал отрицать. — Помнишь, я говорила в первую нашу встречу, что моя миссия — это защита интересов и достоинств нашей страны? Это были не пустые слова, как ты мог подумать. — я хмыкнул. — Я готова раскрыть секрет тех убийств, которым ты стал свидетелем.

Это заставило меня оторваться от стены со странными картинами-каракулями и обратить всё внимание на женщину.

— Питер Рэй, Саймон Арчер, Вивьен Нёрдлинджер, Огастас Бёрн и многие другие являлись сорняками в саду. Они высасывали жизненные соки у других, более благородных растений, за счёт чего и жили. Пока я не вмешалась.

— Вы караете нечестивых? — загадочным тоном осведомился я, слегка улыбаясь. — Звучит как идея фикс для психов помешанных на религии.

— Это не идея фикс. — возразила Императрица. — И я не психопатка и уж тем более не верующая.

Этому я усмехнулся. Разумеется, церковь не одобряет эзотерику. Всё, что не от бога, то дьявольщина.

— Я действую разумно и с определённой целью. Меня нельзя назвать рьяной консерваторшей, но я ценю традиции и прежде всего свойственное англичанам стремление к порядку. Коррупция, ложь и гедонизм во всех сферах нарушают этот порядок. Мы ведь не хотим, чтобы у нас было как в России?

Я не имел понятия, как там в России, но, судя по словам Бриттней, — не очень.

— Предлагаете мне работу киллером? — вдруг догадался я.

Но Императрица покачала головой.

— Нет. Мы с мистером Холмсом тоже заключили некую сделку. Я больше не отдаю приказы устранять цели, а направляю информацию напрямую ему. И подозреваемый уже под колпаком.

— Как это работает? — заинтригованный тем, что в деле замешан Майкрофт, я поддаюсь ближе к Бриттней.

В её зелёных глазах появляется удовлетворение. Она довольна тем, что мне интересно.

Как это работает?

Я переехал в лофт в тот же день. Мне не пришлось снова собирать чемоданы, ведь я их так и не распаковывал. Но когда я получил ключ от своего нового обиталища, то сразу принялся распихивать одежду по шкафам в гардеробной.

Я заснул с лёгкой улыбкой на губах, без призрака матери на краю постели, с мыслями о предстоящем шоу.

Я согласился с предложением Императрицы, понимая, что только его и ждал. Этого я и хотел. Жарить жалких чертей на вертеле, не трогая демонов и самого Сатану. Не потому, что они настолько могущественны, что противостоять им было ошибкой. Нет. Просто я понял, что сам являюсь демоном. Или двуликим богом Янусом.

Я изучил каждый угол «Молодого бога». Клуб выглядел странно без неона, лёгких облаков пара и посетителей. Он распахивал свои «райские врата» в пять часов вечера, а запирал их лишь к пяти часам утра. Половину суток здесь царила маскарадная вечеринка, нередко граничащая с дионисийской вакханалией. Ад опустел, все черти были здесь. А когда двери закрывались, то помещение становилось страшно тихим и пустым, словно кладбище.

Робин, таким оказалось имя черноволосой танцовщицы, ввела меня в курс дела. Рассказала, что в клуб не пускают бродяг, обычных студентов, короче обывателей. Клуб имел статус «элитный» за счёт своих посетителей. Всё было мне на руку, ведь именно за людьми такого полёта я и хотел охотиться. Бриттней специально создала этот клуб таким. Я и не представлял, что «Молодой бог» на самом деле не клуб по грязным интересам, а ловушка. Здесь и Джим искал клиентов определённого сорта. И находил.

Робин провела меня по всем помещениям от главного зала до подсобки с запасами спиртного и закусок. Сама она оказалась довольно интересной, и я даже стал надеяться, что мой интерес не пропадёт, после того, как она выполнит свою функцию гида за ширму «Молодого бога». Она всегда была чем-то занята. От натирания своих высоченных туфель до ведения бухгалтерии. Я удивился, узнав, что она занимается этим, потому что училась на факультете математики в Оксфорде. Её способность к запоминанию лиц, чисел, фактов делала Робин уникальной. Кончено я спросил почему она бросила престижный универ. Её встречный вопрос укрепил мою веру в нашу потенциальную «дружбу». Она спросила меня:

— А ты бы что выбрал: работать на или с тупоголовыми богатенькими ублюдками или дать своим желаниям сотворить то, для чего ты был рождён?

Её слова напомнили мне идею Джима. Довести до пика свои возможности можно не только в лаборатории или на посту президента. Всё дело в воплощении.

Несомненно Робин была любимицей Бриттней. Она так и сказала: «Люблю смышлёных девочек». Я понял, что «люблю» простиралось далеко за обычную симпатию. Они не были парой, но постоянно заигрывали друг с другом и часто уезжали и приезжали вместе, как будто Робин ночевала в доме Бриттней. Я невольно начинал тосковать по Холмсу-старшему, когда видел затуманенные эндорфином глаза Робин, обращённые на Императрицу.

Бриттней советовала не тратить попусту время, ожидая, пока Майкрофт предложит выйти за него замуж. Я же советовал ей не лезть не в своё дело. Я прекрасно понимал, что вероятность нового «сердечного» недуга высока, но если в случае с Джимом мои желания, которые казались близкими к реальности, неожиданно разбились о мыс острова «Побочек психопатии», то желания в сторону Майкрофта, которые с самого начала не подпитывались иллюзиями, почему-то оставались на месте. Может я убедил себя, что он не причинит мне боли. И даже если придётся дать «отворот-поворот», то эту операцию Майкрофт проведёт, введя мне перед этим кучу обезболивающего. Поэтому я не боялся.

Я напрашивался к политику в гости на вечер. Без ночёвок! Просто вечерок в его особняке с виски и стонами скрипок. Мы встречались всего пару раз в неделю, когда он был более менее свободен. Я рассказывал в основном о том, что интересненького происходило в клубе, о том, что я теперь хожу в спортзал через два квартала, чтобы оставаться в форме. А Холмс, в перерывах между лекциями о тех или иных вещах, вставлял пару предложений о том, что делается на базе.

Оказывается, теперь тот чел, Майкл кажется, который работал в кабинете «56», стал экспертом по безопасности, и теперь во всём МИ6 проводится генеральная уборка, так сказать. И теперь, когда появилась возможность выводить продажных Шишек на чистую воду, Разведка могла дотянуться до самый грязных углов, типа за диваном, под холодильником, и наконец-то качественно всё убрать.

Как это работает? Вернёмся к этому самому.

Свой первый «рабочий» день я начал с выпивки и бестолковых разговоров со всеми подряд. Кто бы мог подумать, что я снова шастаю по «Молодому богу», как в наш совместный с Джимом визит сюда. Только теперь я не пытаюсь «завести полезные знакомства». Я распространяю слухи.

Императрица представила меня как некий «талисман» клуба, что-то типа Красного Фреда у Манчестер Юнайтед. Но у меня был образ бога, а не дьявола. И я пил то с одним человеком, то с другим, вставляя в нужные моменты томным шёпотом:

— Меня заводит всё опасное. Ну, знаешь, криминальное. Меня трахал мой дядя, а он то тот ещё преступник.

Я трагичным голосом повествовал тем, кто мной интересовался, историю о несчастном мне, который хотел постичь все прелести тёмной стороны, а злодей-дядя пользовался мной, пользовался тем, что я был без ума от него, от его кровавых рук. И когда я понял, что он просто использовал меня, то сбежал. И теперь готов отдасться любому, у кого большой… послужной список в криминальной сфере.

Так они шли ко мне.

Похотливые, женатые, разведённые, алчные мужчины, желающие покрасоваться своими «достижениями» по ту сторону закона.

Я разыгрывал один и тот же спектакль, опираясь на наброски того, что проделал с Клинтом. Я не давал взамен ничего кроме фальшивых взглядов обожания. Но все эти чиновники, у которых штаны рвались от вида молодого тела и обещанных извращений, охотно делились своими пакостями, словно я был альтернативной версией Санты, поощряющей плохих деток.

— Финансирование экстремистской ячейки в Штатах, — не лёгкое дело. — говорил один.

— Что ты знаешь о биохимическом оружии? — спрашивал другой. — Исследования спонсируются из моего собственного кармана!

Я дарил каждому развязную улыбку, за которой я зевал, слушая всё это дерьмо. Но мне было весело потом, когда я возвращался в комнату-информатора, как называла её Императрица. Это помещение располагалось рядом с подушечным кабинетом Бриттней. Там сидел молодой техник, который, по словам Уэйт, положил на меня глаз. Я ничего такого не замечал, так что просто заключил, что либо её наебали её карты, либо она просто пытается заинтересовать меня кем-то другим.

Короче я заходил в эту комнату, снимал с себя наушник и сообщал с кем только что вёл беседу. Техник, кажется по имени Патрик, отправлял все записи в Разведку понятно кому. Всё это выглядит как афера и незаконный способ добывать доказательства, однако, никто не был в курсе, что мои манипуляции развязывали всем чертям язык. Я ведь был демоном. Нет. Двуликим богом Янусом.

Как-то Бриттней особенно сконфуженно заявила мне (после бутылки рома), что её силы не распространяются на моего дядю. Что мою безопасность гарантирует лишь объединение с Майкрофтом. Я же успокоил её, уверяя, что здесь волноваться уже не о чем.

Джим наверняка давно в курсе, что я обосновался в «Молодом боге», а значит, он больше сюда не сунется.

Он совался в это место лишь в моих снах.

Частое видение в бессознательном состоянии начиналось одинаково: я лежал в своей постели и слушал приближающиеся шаги. Медленно кто-то ступал вверх по лестнице к амбарной двери. Я не мог понять кто это до самого его появления на втором этаже у моей постели. Как я сразу не узнал дядю? Дальше сюжет менялся. Было несколько вариантов: он просто стоял и смотрел на меня, либо садился рядом и тоже смотрел, либо забирался сверху, расстёгивая свой ремень, либо забирался сверху и клал руки на мою шею. Когда сон содержал сцену удушья, я мог шевелиться. И я делал одно и то же: начинал душить в ответ. И это не было кошмаром. Это каждый раз приятно. Это мой вид эротического сна, после которого я просыпаюсь с сильной эрекцией. Куда страшнее его молчание. Тогда меня накрывает ужас, и я не могу пошевелиться. Я вынужден смотреть в чёрные глаза недвижимой фигуры.

Я не делился этими снами со Стоун. Когда мы встречались в её офисе (не на базе), то наши беседы скорее походили на игру в прятки. Я больше не желал впускать её к себе в голову, не давал анализировать. Дело было не в том, что она меня чем-то обидела или ранила. Просто она больше была мне не нужна. Я ходил к ней только чтобы политик был спокоен.

Однако я охотно делился с ней своими достижениями на поприще шпиона. Мне было интересно, что она скажет. Я ведь стал пользоваться более основательной житейской психологией, чтобы понять, чего и почему хотят люди. Но Стоун больше интересовалась зачем я всё это делаю.

— Я беру у них маленькие сувениры. — говорю я, слегка улыбнувшись. — Запонку, галстук, монету из кошелька. Любую мелочь короче. И складываю в особую коробку.

— Ты их коллекционируешь? — уточняет психолог.

— Что-то вроде.

— Тяга к собиранию говорит об одержимости, тревоге, навязчивых мыслях, стремлению контролировать хоть что-то в неконтролируемом мире. — без заминки выдаёт Стоун.

Я усмехаюсь, отводя глаза в сторону.

— Может быть. Но для меня эти трофеи значат победу над лицемерным злом.

— Лицемерным?

— Абсолютное зло я могу вынести, а вот то, чем занимаются те, кого ловлю я — отвратительно.

Я позволил этим словам выйти, и обнаружил, что мне нравиться когда на лице Стоун появляется лёгкое беспокойство. Фраза про абсолютное зло довольно странная, согласен. Но я действительно не мог найти аргументов против него. Разве что, оно тоже вредит людям. Но разница лишь в том, что не ради денег или собственной выгоды. Зло ради зла. Иногда я не мог не сравнивать это с чем-то вроде искусства.

Иногда я пел. Садился прямо на барную стойку, ожидая пока смолкнет громкая музыка. И начинал петь своим голосом, которому помогали инструменты.

Это были нередкие ночи живой музыки, которые всегда кричали своей театральностью. Нередко мы ставили небольшие мюзиклы. Зрителям нравилось, когда я изображал юного бога. Орфея, к примеру. Мои песни, мой наряд из лёгкой ткани и золотой венок в светлых волосах к удивлению вписывались в атмосферу клуба. Дело было в том, что божественная античность здесь искусно переплеталась с модерном. И я был современным богом с нужной внешностью и нужным голосом, чтобы перенести толпу из реальности в нечто более похожее на миф.

Это так же помогало привлекать «клиентов». Чаще они подходили сразу после моего выступления. Сначала давали свой восторженный отзыв, затем предлагали выступить на каком-нибудь благотворительном мероприятии под их началом, а потом настаивали на уединении в одной из комнат.

Я понимал, что все мои заигрывания с целью выуживания информации должны к чему-то естественно привести. Но я не спал с ними, даже не давал себя касаться. И они в итоге переставали настаивать, потому что я всегда говорил одно и то же:

— Если вы коснётесь меня, мой дядя вас убьёт.

В довесок к тому, что имя Джима обладало нехилой репутацией, я показывал шрамы от ножа на пояснице. Инициалы Мориарти на моей коже тут же отшивали всех претендующих на мой зад или рот. Я обманывал их, я лгал им, но насчёт Джима никогда.

Может я просто напридумывал себе всякого, но мне почему-то казалось, что дядя следит за тем, что происходит в клубе. Не лично, но, быть может, через какие-нибудь камеры. Он не собирался больше выходить со мной на связь напрямую, но он точно не оставит меня без наблюдения. Ведь ему интересно, что со мной будет. Кем я стану без него?

Я не имел понятия будет ли он хоть как-то вмешиваться в мою жизнь, как тогда, когда он убил тех кадетов. Что ж, время покажет.

Бурный месяц. Всё шло гладко. Я даже удивился тому, что никаких крупных проколов не возникало. Однако, всех, кого я изобличал в обмане, каких-то противозаконных действиях, не ждала жёсткая расплата. Их не позорили по телевидению, даже в газетах почти ничего не было. Джона Гарви оправдали, он публично признался в том, что «его действия в последнее время были неразумными, но он готов исправиться». Чёрта с два! Я был уверен, что он вернётся к чёрным делишкам. Раз он связался с Мориарти, то не сможет не вернуться. Иначе он уйдёт не только из криминала, но и из жизни.

Майкрофт говорит, что если пересажать всех, кто хоть как-то вредил стране в физическом и этическом смысле, то Верхушка заметно поредеет. Меня от этого тошнило. Тошнило от этого очевидного факта. Никто не станет праведником-управителем, потому что все слишком глупы. Кроме Майкрофта, разумеется. И, по его словам, кроме небольшой кучки главенствующих людей, в которую входила леди Смолвуд и, разумеется, Её Величество. То, что Холмс ничего не сказал про Премьера, заставило меня горько усмехнуться.

— Мы направляем его, как можем. — сказал Майкрофт.

В какой-то момент мне стало жутко страшно. В каком мире мы живём! Мне пришлось уйти в мысли о философии Джима и, боже мой, в них я нашёл успокоение. Я могу перестать быть частью этой сломанной системы, выйти из неё. Но, глядя на Майкрофта, я думаю о том, что это была бы своего рода трусость.

И я продолжал, с двойным рвением, охоту на чертей. Информация об их грязном белье оставалась лишь просто уликой, которую бы незамедлительно использовали, если бы кто-нибудь из них пересёк красную черту. Это было хоть что-то. Таким образом мы нарывали всё больше и больше, а клиентов не убавлялось, ведь последствий от разговоров со мной пока не было.

Младшенький Холмс связывался со мной пару раз, звал прогуляться по местам преступления, но я оказывался. Либо был в спортзале, либо читал, развалившись на диване, либо поедал что-то в кафе. Что угодно. Гонка за преступниками по улицам выцвела для меня. Несомненно, интересные дела у Шерлока точно были, но почему-то я не хотел водиться с детективом. Это казалось мне каким-то не очень правильным. Точно не знаю почему. А вот со старшим я охотно шёл на контакт.

Медленно наши отношения вернулись к тому, что было до моего побега, а потом перетекли в нечто не совсем понятное. Посторонний, не знающий деталей человек сказал бы, что мы походили на коллег, которые не пренебрегают обществом друг друга и во внерабочее время.

В последнюю неделю политик всё чаще навещал меня. Я выходил из зала и видел перед собой чёрный правительственный Мерс. Не задумываясь, я залезал в него, кидая спортивную сумку к ногам. Почти всегда мы отправлялись перекусить. В последний раз это был ресторан «Marylebone Road», в котором, по словам Холмса, всегда было Сент-Эмилион две тысячи первого.

Такое внимание не могло не трогать меня, и я стал задумываться, не изменилось ли что-то в Майкрофте. С виду он, конечно, был всё тем же сдержанным политиком с лёгким ОКР, но я всё равно старался каждый раз углядеть в его глазах то самое.

Сегодня я взял перерыв от «Молодого бога» и снова напросился на вечер к Холмсу. Меня доставили до его особняка, и я взбежал по ступеням. Толкнув дверь, я прошёл внутрь, словно к себе домой. Дом политика я успел изучить досконально, и теперь он действительно казался мне чем-то своим.

— Твой брат мне снова написывает. — сказал я, обнаружив Майкрофта в столовой, где он по обыкновению проводил домашние вечера. — Неужели ему так уж и нечем заняться?

Голова Холмса-старшего слегка поворачивается в мою сторону, и я тут же замечаю мягкую улыбку. Сердце совершает сальто, а уши вспыхивают.

— Думаю, он хочет вовлечь тебя в свои расследования, чтобы надавить на Мориарти. — выдвигает такую теорию политик.

Я хмурюсь, но без сильных эмоций.

— Вряд ли таким образом можно надавить на Джима. — пожимаю плечами я, отводя взгляд к окну.

Майкрофт замечает это, и его улыбка тает. Теперь он слегка обеспокоен, ведь это для меня неприятная тема.

Дабы не разводить мрачность, я натягиваю улыбку и опускаю на столик картонную коробочку. Политик опускает на неё взгляд.

— Что это?

Он итак понял, что это, но всё равно задаёт вопрос. Интересно. Единственное моё предположение, — он хочет развить эту тему. Зачем?

— «Мелт{?}[ «Melt» — шоколадный бутик на Ноттинг-Хилл, Лондон]». — объявил я, приподняв подбородок. — Специально заехал в Ноттинг-Хилл за подарочком для тебя.

Лицо Холмса напряглось, но лишь потому, что он сдерживал улыбку. Мне нравилась эта комната тем, что освещение никогда не позволяло точно определить цвет моего лица. Огонь в камне любил поиграть с оттенками.

— Благодарю. — глаза политика поднялись на меня, и я вдруг заметил в них лёгкую печаль. — Но я решил, что пора бы мне отказаться хотя бы на время от… таких излишеств. — теперь в голосе звучало сожаление.

Я фыркнул.

— Ты что к Шерлоку ездил? — догадался я.

Холмс-старший поджал губы. Да, точно ездил. А это значит, что замечания по поводу веса были неизбежно озвучены.

— Вы блин меня иногда поражаете. — всплеснул руками я. — Кидаетесь друг в друга колкостями, словно они имеют хоть какую-то силу.

Я сел на подлокотник второго кресла, лицом к политику. Тот отвёл свой взгляд в сторону.

— Разве имеют? — тихо спросил я, ощущая, что жизненно необходимо дать понять Майкрофту, что он не должен из-за этого париться.

— Наши отношения с Шерлоком больше похожи на соперничество врагов. — отзывается политик, всё ещё смотря куда-то в угол. — По крайней мере, так их мой братец воспринимает.

Я задумчиво уставился на коробку «Мелта», разглядывая аппетитные узоры. Мне точно не понять природу их взаимоотношений. Можно даже не пытаться. Но я могу постараться показать Майкрофту, что я то, по крайней мере, ценю всё, что он делает. Ну, или на пути к этому.

Но вырвалось у меня совершенно не то, что я хотел:

— А наши отношения на что похожи?

Глаза Майкрофта тут же поползли ко мне, а я так и не смог заставить себя отвести ради приличия свои. Политик чуть заметно вздохнул, а затем поднялся с кресла.

— Ты не будешь против посмотреть со мной кино? — неожиданно поинтересовался он.

Я опешил, всё ещё ожидая хоть какого ответа на свой вопрос. Ну, может и хорошо, что он оставил меня без ответа. Может это и есть обезболивающее. Благодатное неведение.

— Не против.

Конечно, я был готов на всё.

Мы спустились на первый этаж и зашли в комнату, напоминающую библиотеку. Точнее это и была библиотека. Пока я рассматривал книги, Холмс настраивал плёночный проектор. Я наклонил голову вбок, смотря на него.

— И что ты предпочитаешь?

Майкрофт поднял вверх небольшую вещицу, напоминающую коробку DVD дисков. Я выудил её из рук политика. Какой-то нуар. Стоп. Что? Я смотрю на Майкрофта, не скрывая удивления. Тот немного смущён. Кто ещё на этом свете знает, что Майкрофт Холмс смотрит такое кино? Никто. Ну, может Шерлок.

Я обвожу комнату взглядом. Уютно. На экране начинается кино, которое Майкрофт по всей видимости очень любит, так как на его лице сразу образуется улыбка, и он быстро занимает место в большом кресле. Я сажусь в соседнее, перекидывая ноги через один из подлокотников. Холмс не делает мне замечания.

Смотрит он на всё это дело с какой-то невероятной увлечённостью. Я же немного задремал, вздрагивая при звуках выстрелов.

Чёрт. Вот снова.

Реплики какого-то инспектора или высшего чина Холмс повторяет наизусть. Кажется, этот персонаж ему нравится, так как по характеру они в принципе похожи. Немного. Ну, этот тоже циничный любитель всё контролировать и наблюдать. Но там какой-то гетеросексуальный подтекст. Будь на месте этой дерзкой леди молодой парень…

— Надо бы снять версию с нам, м? — дёргая ногой от удовольствия, что подарила мне эта фантазия, намекаю я. — Я буду на месте этой леди, а ты… — я не заканчиваю, захлёбываясь в приятном ощущении.

— Я понял. — отзывается Холмс без негатива, но и без яркого позитива. — Только вот не уверен насчёт своих актёрских навыков.

— Отчего это?

Мне нравится проникать в его душу, постигать каждый его круг. Снова же это напоминает мне Джима. Однако, Майкрофт словно охотнее идёт на откровения и не фонтанирует загадками.

— Как то в школе я играл леди Брэкнелл.

— Это та циничная дама из «Как важно быть серьёзным»? — удивлённо уточняю я.

Холмс кивает, и я не сдерживаю смеха. Не злого, не насмехающегося, а смеха человека поражённого и изумлённого.

— Хочу это видеть. — еле успокоившись, произношу я, будучи действительно искренним.

— Боюсь, — на губах политика снова мягкая улыбка, поддёрнутая ностальгией. — ты на пару десятков лет опоздал.

Мы продолжаем улыбаться, обращая взоры снова на экран. Кажется, этот забавный факт из биографии Майкрофта заставил меня любить его сильнее. И то, кем я был сейчас, разительно отличалось от того, кем я становился в своей квартире над «Молодым богом» и в самом «Молодом боге». Я — двуликий бог Янус.

Когда кино закончилось, я не испытал желания подняться. Майкрофт выключил проектор, и мы погрузились во тьму на некоторое время, пока он не зажёг свет лампы.

Пока политик вынимает плёнку, складывает всё на место, я нахожусь на войне. Причём меня разрывает на обе стороны.

— Миссис Стоун выражает беспокойство по поводу тебя в последнее время. — неожиданно начинает тему политик.

Я пожимаю плечами, не зная, что на это сказать. Холмс заканчивает уборку и поправляет слегка задравшийся жилет. Меня гипнотизирует его поблёскивающая цепочка, конец которой исчезает в кармашке.

— Она говорит, что ты снова закрылся. — продолжает развивать разговор политик.

— Я не закрылся. — возражаю я, хотя это неправда.

И Майкрофт это считывает. Он слегка настороженно вглядывается в моё лицо, стоя на против. Я занимаю то же положение в кресле.

— Тебя беспокоит то, что ты делаешь в клубе? — пытается докопаться Холмс.

Я вздохнул и покачал головой. Майкрофту я мог всё сказать. Но всё-таки чуть-чуть побаивался, что тот попытается лишить меня той свободы, которую я получил. Поэтому я решил выдать смягчающий вариант правды.

— Если бы можно было вернуться в тот день в суде, я бы поступил так, как поступил. — я смело поднимаю взгляд на политика. — Потому что без всего, что произошло, я бы ничего не понял. Может, не сбеги я тогда, остался бы на базе и, как ты говорил, сдал бы экзамены и на первой миссии погиб бы по собственной глупости. Или из-за меня погибли бы другие. А в последнем случае меня бы выкинули из программы, и тогда я точно и безоговорочно перешёл бы на сторону зла. Как Себастьян Моран. Возможно, последствия от моего побега куда меньше, чем от того, если бы я не сбежал.

— Но какова вероятность? — тогда спрашивает Холмс.

— Встретить своего дядю в клубе тоже было почти нереально. — заметил я. — Но это произошло. И то, что сейчас перед тобой, — последствия всех этих нереальных совпадений. Я был на грани смерти много раз, и именно это дало мне понять, что я такой же хрупкий, как и остальные. — я ощутил свой шрам на коже.

— Ты был в абберации. — сказал политик, наливая себе скотч. — И лишь близость смерти помогла тебе открыть глаза. “Правда не добродетель, но страсть. Отсюда — никогда ей не быть милосердной”. — процитировал он.

Я слегка ухмыльнулся, понимая, что пора признаться.

— Тогда почему когда я с тобой, правда становится милосердной, а когда нет, — она оборачивается страстью?

— Какая правда? — Холмс смотрит прямо в мои глаза, и я понимаю, что он снова хочет услышать то, что итак знает.

Джим заставлял меня приходить к чему-то самостоятельно, пытаться родить это, чтобы натренировать разум думать в его стиле. А Майкрофт хочет услышать мои мысли. Может, чтобы проверить, — не вру ли я. Или заблуждаюсь.

— Правда о том, — я подбираю выгодное лицо для признания. — что я могу думать головой.

Политик сглатывает и отводит взгляд. Он надолго погружается в свои мысли, а мне остаётся лишь сидеть и гадать.

Было уже относительно поздно. В это время я обычно покидал дом Холмса. И этот раз тоже не должен был стать исключением. Но почему-то именно эта прогулка до двери далась мне тяжелее всего. Я понял, что не хочу уезжать, что хочу остаться как в те первые разы.

Мы молча стояли у двери. Я уже третий раз открывал рот, чтобы что-то сказать, но так и не проронил ни единого звука. Майкрофт выглядел странно. Он неотрывно глядел на меня, и его ноздри слегка раздувались.

В итоге, почесав затылок, я махнул ему рукой и вышел за дверь. Прохлада ночи остудила моё лицо, но не нервы. Я медленно плёлся до машины, пару раз оглядываясь. Холмс не закрыл дверь, а смотрел на меня из уюта дома, словно следил, не натворю ли я чего.

Мне даже показалось, будто мы хотели одного и того же, но я сел в машину. Я сел в машину и, когда та тронулась, тут же вытащил телефон, открывая чат с политиком. Я гипнотизировал его, придумывая различные варианты сообщений. Мне не было ясно, что именно я хотел ему написать, но цель оставалась прежней.

Мне так страшно ехать

ночью через всё графство.

Я не придумал ничего лучше. Это было и просто откровение и одновременно намёк. Майкрофт ответил сразу.

Я могу велеть полиции

встретить тебя на полпути.

Ну зачем же их беспокоить?

Просто мне кажется, что у меня

начинается старый психоз.

Всё такое слишком чёткое,

и я начинаю беспокоиться за

безопасность твоего водителя.

Я откровенно лгал, но все сообщения были пропитаны соусом знакомой нам с Майкрофтом игры.

Что ж, тогда тебе придётся вернуться.

Мои глаза широко распахнулись, а губы тут же растеклись в обе стороны. О боже.

— Извините, мы должны вернуться. Кажется, я кое-что забыл у мистера Холмса. — взволнованно сообщаю я водителю, чувствуя, как сердце бьётся о рёбра.

— Как скажете, сэр.

Мы проехали не так много, так что возвращение заняло меньше пяти минут. Я выскочил из машины и понял, что меня переполняет странное волнение. Я снова чувствовал смущение и неловкость. Но топтаться у входа не хотелось, поэтому я подошёл к двери, собрался с духом и отворил её.

Холмс ждал меня на первом этаже около лестницы. Его руки скрывались в карманах брюк, а подбородок был чуть вздёрнут, так что я не понял бы, что он слегка улыбается, если бы не глаза.

— Привет. — выпаливаю я, пытаясь отдышаться, словно обратный путь я пробежал на собственных ногах. — Давно не виделись.

Холмс ухмыляется и опускает голову. Я ещё немного неловко мнусь на месте, а потом подхожу к Майкрофту, несмотря на то, что дышать становиться труднее.

— Уже поздно. — он глядит на старомодные часы, которые выудил из кармашка пиджака.

— Да, — соглашаюсь я, предварительно прочистив горло. — наверное, пора спать.

Выдох даётся мне труднее, чем вдох. Это обжигает лёгкие.

Мы поднимаемся на второй этаж. Я указываю на знакомую дверь.

— Пожалуй, я останусь в знакомом месте.

Холмс кивает. Я пытаюсь сказать то, о чём думаю последние пять минут. У меня снова нет одежды.

— Я дам тебе то же, что в прошлый раз. — Холмс избавляет меня от неловкого вопроса.

— Спасибо.

Я стою в душе. Капли стекают по кафелю, от пара потеют стёкла. Мне хочеться подрочить. Всё это вечернее напряжение опустилось на мой член. Я стою полностью голый в доме Майкрофта. Этот факт никогда не перестанет меня будоражить.

Я упираюсь лбом в стену. Прикусываю губу от осознания, что я делаю это в его доме. Очередная улыбка рождается на моём лице. Чувствую себя подростком мастурбирующим в душе, пока родители как ни в чём не бывало смотрят телек. Надеюсь Майкрофт не услышит моих вздохов. Конечно, не услышит. Только если он не стоит прямо за дверью. Хочу, чтобы стоял. Чтобы слышал. Улыбка. Дыхание совсем сбивается, частые, очень частые движения. Что бы он сказал на это? Отвёл взгляд? От голого меня? Мой смешок превращается в стон. Я кончаю.

Пока моя голова сохнет, я напяливаю чистую одежду. Знакомая ткань приятно гладит кожу. Я снова выгляжу нелепо, но теперь мне это даже нравится.

Мы пожелали друг другу спокойной ночи, и я нехотя вернулся в свою комнату. Нужно придерживаться приличий. Он дал тебе снова поспать в своём доме, дал свою одежду. Нужно быть вежливым и радоваться тому, что теперь он не на расстоянии в пятьдесят миль, а всего в паре метров. Этого достаточно.

Я лёг в постель, выключил свет и закрыл глаза.

Мои фантазии унесли меня на порог сна, но как только в них появился Майкрофт, глаза открылись. Я вздохнул и перевернулся на спину. Тёмный потолок показывал мне искажённые образы всяких ужасов, но между ними проскакивал светлый образ политика.

Я сел в кровати и включил телефон. Едва полчаса прошло. Боже, да как же мне заснуть?

Не делай этого. Помнишь, что было когда ты так же в полночь пошёл в комнату Джима? Да. Мы занялись сексом.

Я встал и вышел в коридор. Дом был тих, дом был пуст. Почти.

Перед тем как постучать в дверь комнаты Британского Правительства, я отругал себя за такое поведение. А затем легко постучал.

Наверняка он уже спит, а я его разбужу и буду последним засранцем.

Что мне сказать? Что мне приснился кошмар? Что я снова не могу уснуть? Ох, какой же я идиот.

Неожиданно я услышал голос за дверью. Он звучал отдалённо и было непонятно, что именно было сказано, но в любом случае я уже стал отворять дверь.

Сначала я удивился, увидев пустую расправленную постель. Но, заметив раздуваемый ветром тюль, понял, что политик на балконе.

Дверцы были распахнуты до предела, и я сразу увидел спину Майкрофта. Он стоял в халате возле перил. Я едва слышно подошёл к нему и пристроился сбоку. Он смотрел на огни города впереди, а я на него.

Звёзды прекрасно различались в этой местности, а месяц луны был слегка задёрнут облаками. Ночной воздух тут же взбудоражил меня, проник в лёгкие, смешался с организмом, и заставил меня поверить, что всё возможно.

— Почему не спишь? — спросил я.

— А ты почему?

Встречный вопрос раскалил моё лицо. Я смущался, потому что понимал, что Холмс всё прекрасно знал. Сложно не стать для него открытой книгой.

Он не терял своего достоинства и королевского вида, когда на нём не было костюма. Надень на него мешок из-под картошки, — он всё равно сможет достойно выступить перед Королевой. А если вовсе и без мешка?..

— Пытался избавиться от навязчивых мыслей. — сказал я, кидая на Холмса очередной взгляд «исподтишка». — Но мне начинает казаться, что это невозможно. — признаюсь я. — Они будто уже стали частью меня.

— Ты сам заключил, что остаётся лишь не давать им воплощения. — припомнил политик.

— Но они меня всё равно… терзают. Именно потому, что я не даю им стать исполненной идеей.

Когда Майкрофт глядит на меня с интересом учёного, мне становится легче. Словно есть лекарство. Холмс не может не придумать его. Наверняка, об этом он и думал.

Я резко сменил тему. Заговорил о созвездиях в надежде, что политик начнёт очередную лекцию. Он и начал. Рассказал о том, почему и как читали звёзды в древние времена. Мне было хорошо стоять и слушать его. Пусть бы вечность.

— Ты уже замёрз. — замечает Холмс, оглядывая меня.

Я этого не заметил, увлёкся его рассказом, который перенёс меня куда-то в поднебесье. Но как только моя душа вернулась в тело, я ощутил, что слегка дрожу.

— Слегка. — говорю я, растирая руки.

— Пора возвращаться. — мягко произносит политик.

Мы заходим обратно в комнату. Я понимаю, что мне придётся снова вернуться в свою. Холмс запирает двери балкона, а в каждом моём шаге протест. Я несколько раз оборачиваюсь, уже не скрывая своего желания. Отдал бы всё, чтобы ещё раз лечь в постель, что совсем рядом.

В темноте, слегка размытой лунным светом, я вижу блеск глаз политика. Его фигура двигается к кровати, а затем останавливается. Я делаю ещё один шаг в сторону выхода, но снова останавливаюсь. В воздухе витает неловкость и невоплощённые желания.

— Если хочешь, — раздаётся голос. — можешь принести свою подушку.

Моя реакция на эти слова совпадает с реакцией на последнее сообщение Холмса. Я киваю и, стараясь не бежать, выхожу из комнаты. Мои руки начинают дрожать, но уже не от холода. Где-то в мыслях проскальзывает интуитивное предположение, но я стараюсь не хвататься за него.

Майкрофт уже в постели. Я аккуратно сажусь рядом, накрывая ноги принесённым одеялом. Наши взгляды пересекаются, и мой по глупости ретируется. Нельзя показывать своё смущение. Нужно быть серьёзным, дать понять, что я ничего не стесняюсь и настроен решительно. Я взрослый и разумный.

Но реакция моей нервной системы и тела говорит об обратном.

Мы лежим в тишине. Глаза политика открыты и, по-моему, обращены к потолку. Мы оба словно ждём чего-то. Я начинаю путаться. Поведение Холмса странное. Я кидаю на него один быстрый взгляд за другим. Бесконтрольно.

Стоп. СТОП. Если Майкрофт всё прекрасно видит и знает, то почему он позволил мне остаться на ночь, а потом позвал в свою постель?

Волна жара и мурашек неожиданно обрушилась на меня, отчего улыбка сама собой проступила на лице. Приятная дрожь, треволнение и безумные идеи.

Когда в мой мозг поступает достаточная порция кислорода, я придумываю следующий ход.

— Помнишь, на мой день рождения ты дал мне одно желание? — я еле-еле впихиваю в свой голос фальшивое спокойствие.

— Да. — подтверждает политик.

Я сглатываю огромный ком слюней, стараясь быть тише.

— Помнится, я его так и не истратил.

Ужасно неловкий диалог, цель которого ясна обоим сторонам, но мы почему-то всё равно продолжаем вести друг друга словами.

— И чего ты хочешь?

Я улыбаюсь этому вопросу. Наконец-то улыбаюсь ему, а не закатываю глаза и не злюсь. И поэтому следующие слова я произношу легко, без преодоления своих барьеров.

— Чтобы ты поцеловал меня.

Лёгкие снова жжёт от того, что я слишком сильно напряг тело и перестал дышать. Не хочу поворачивать голову, не хочу видеть его лицо. Мне страшно.

Тишина длится секунд пять. Сейчас Холмс вздохнёт и скажет, что это невозможно по многим причинам. И главная: он никогда этого не захочет.

Я был уверен в этом, поэтому когда Майкрофт приподнялся на локтях, я прикрыл глаза, чтобы не видеть, как он уходит.

Прошло две секунды, и я ощутил, что матрас с его стороны опустел. Мне потребовалось ещё две, чтобы понять, что Холмс никуда не делся. Ощущение его неожиданной близости к моему телу, побудило меня распахнуть глаза. Политик непривычно нависал надо мной, его лицо стало приближаться. Мой мозг решил, что я, судя по всему, сплю, поэтому я сразу потянулся ему навстречу, и только когда наши губы встретились, иллюзия спала.

Я тут же перестал дышать, а моё тело свело странной судорогой испуга. Но я решил, что офигею от всего позже. Сейчас я сильнее вцепился в шею Холмса, а затем скользнул рукой к его затылку, погружая пальцы в волосы. Я прижимал его к себе, не веря в то, что когда-либо смогу отпустить. Вторая рука легла на его грудь, и только потом я смог понять зачем. Я ощущал его губы, их тепло и вкус. Но я не успел насытиться этими ощущениями, потому что Майкрофт отстранился.

Я опустил голову на подушку, совершенно ошарашенный произошедшим. Тело обдавало и жаром и холодом, органы горели, горели губы. Я заметил, что моя эрекция уже хорошо просматривалась даже под одеялом.

Холмс как ни в чём не бывало вернулся на свою половину. Молчание продолжилось. Я отвернулся к окну, чтобы он не заметил моей телесной реакции. Сердце гулко стучало, буквально ощущалось под рёбрами. Мои пальцы сами потянулись к губам и коснулись ещё влажной кожи. Я прикрыл глаза, чувствуя дрожь. Я действительно был в шоке.

Постепенно я отошёл от эмоционального потрясения и наконец-то проанализировал всю ситуацию. Он поцеловал меня. Майкрофт.

Я сел в постели, развернулся к Холмсу и без стеснения уставился на него. Тот лежал в той же позе с прикрытыми глазами.

— Ты поцеловал меня. — зачем-то констатировал я.

— Выполнил твоё желание. — пояснил тут же политик.

Я всё ещё выглядел поражённо, но нервная улыбка прорезалась на моём лице.

— Ты поцеловал меня. — я повторил это шёпотом, словно пытался свыкнуться с этим, наконец-то поверить в то, что это действительно не сон и не фантазия.

Майкрофт сдвинул брови к носу, но казался вполне расслабленным. И тут я вспомнил, что заставило меня положить руку на его грудь. Я хотел проверить его пульс, но до руки не дотянулся. А его сердце было совсем рядом.

— Тебя это взволновало. — сделал вывод я.

Политик молчал, слегка распахнув губы. Я неотрывно глядел на него, собирая пазл по кусочкам.

— Я не могу контролировать реакцию своего тела. — всё-таки сказал Холмс.

— Команды и реакции исходят из мозга. Я знаю, как это работает. — возразил я. — Если бы тебе было всё равно, то ритм бы не участился.

Мои слова заставили Майкрофта занять оборонительную позицию. Он приподнялся и тоже сел, прислонившись к спинке кровати. Готовится к бою. Похоже, никто спать не собирался.

— И даже если бы дело было в естественной реакции, то всё равно напрашивается вывод, что я тебя волную. — продолжил атаку я.

Холмс по обыденному стал обороняться фальшивой улыбкой. А ещё он скрестил руки на груди.

— Нонсенс. Чего ты добиваешься? — напрямую спросил он.

Я пожал плечами, хотя на самом деле я добивался того, чтобы Британское Правительство признало свою зависимость. Какой бы ни была правда, его сердце выдало его волнение. Оно не бешено колотилось, как, к примеру, у меня, но чаще, чем сердцебиение в моменты спокойствия.

— Я пил виски, Эдвард. — голос политика звучал убедительно, но он мог всё легко сфабриковать. — Оно всё ещё разгоняет кровь.

— Это было слишком давно. — припомнил я, негодуя. Почему он ищет оправдания? — Хватит отпираться.

Я поддался вперёд и без разрешения пересёк его личное пространство, перебросив через его ноги одну руку. Взгляд политика метнулся к ней, а затем снова на меня. В нём блеснула строгость.

— Эдвард. — но голос был скорее уставшим, чем строгим.

— Мы же говорили об этом…

— Вот именно. — прервал меня Майкрофт. — Ты сам назвал причины почему этого не стоит делать.

Я усмехнулся. Было довольно забавно спорить в темноте, сидя в одной постели, а не в кабинете Майкрофта на базе. Я даже не понимал зачем мы это делаем. Но это всё я. Я всегда разжигаю костёр.

Мой тяжёлый вздох стёр весь воинственный настрой. Я разглядывал свои вены на руках, уже свыкаясь с мыслью, что снова первый поцелуй стал последним.

— Я тебя понимаю, Эдвард. — голос Холмса специально смягчается, так, что мне хочется лечь и уткнуться ему в бок. — Я знаю, что ты хочешь этого. Знаю, что тебе это нужно.

— Но это неправильно. — заканчиваю за политика я, поднимая на него глаза.

В глазах того настоящее сожаление.

— Неправильно. — подтверждает он.

Я дотрагиваюсь до груди. Там, где швы начинают рваться.

— Но никто ведь не узнает. — я не могу не сказать этого. — Я даже уже не кадет, и ты мне формально не начальник. — всё это я почти шепчу, гуляя взглядом по одеялу, по рукам Холмса, по своим. — Но если дело в том, что ты просто ничего не чувствуешь, то я понимаю.

Последние слова угасли вместе с последней надеждой. Угли ещё слабо переливались цветом лавы, но лишь потому, что мне не давало покоя то, что Майкрофт вообще позволил нам до этого дойти. Почему? Не для прикола же. Если бы он не хотел, он бы отправил меня либо домой в город, либо в комнату сразу после разговора на балконе. Он бы сказал, что моё желание абсурдное и выполнять его он не будет.

— Но ты поцеловал меня. — снова говорю я, пытаясь отыскать в этом ответ на все вопросы. — Меня. — я упираюсь взглядом прямо в глаза политика. — Почему?

Я придвинулся чуть ближе, подозрительно щурясь.

— Потому что ты меня попросил. — негромко отозвался Холмс, уйдя от меня глазами.

— Я тебя о многом прошу, но ты не всегда соглашаешься это выполнить.

Я перекидываю и ногу, садясь на Майкрофта. Руки того падают из защитной позиции и неловко устраиваются по бокам, напрягаются, словно он хочет приподняться. Я хватаю одну и нащупываю пульс. Чем я ближе, тем Холмс волнуется сильнее. Мои губы растягиваются.

— Всё в порядке, Майкрофт. — шепчу я уже в десяти сантиметрах от него. — Всё нормально. Это же я. Слышишь? — глаза политика постоянно ускользают, и это сильнее меня подталкивает. — Это всего лишь я. Как всегда.

Его дыхание я ощущаю у себя на щеках, а затем оно почти касается моих губ. Он слегка отворачивается, но наши взгляды сливаются. Может именно здесь я должен взять всё под контроль? Эта мысль обрушивается на меня сорокаметровой волной цунами.

— Что будет, если ты попробуешь? — спрашиваю я. — Что будет, если ты позволишь нам перестать быть одинокими?

Холмс снова опускает глаза, его губы распахиваются, и я наношу свой первый поцелуй. Легкий, не настойчивый. Рука Холмса тянется меня остановить, но замирает на моём плече. Он часто моргает, я вижу, что его грудь вздымается уже быстрее.

— Это всего лишь я. — слова тонут в новом поцелуе, уже более смелом. — Твой Эдвард.

Майкрофт наконец-то смотрит на меня. Он волнуется, сомневается. Я вижу это в глазах. Но ещё я вижу, что он почти не сопротивляется. А в случае Майкрофта это не означает отказ. Это означает почти согласие.

Поэтому я снова касаюсь его губ, на этот раз стараясь впечатать эти секунды в память, а ощущения под кожу. Моя рука на его шее, я снова проникаю на затылок.

Политик поддаётся. Его губы уже целенаправленно цепляются за мои. И от этого у меня окончательно сносит крышу.

Моё возбуждение взорвалось, как снаряд боеголовки. Я оставил позади всё. Всё кроме этой постели и Майкрофта. Руки уже сами хозяйничают, то гладят его шею, то его лицо, волосы, грудь, руки. Я понимаю, что веду себя слишком напористо, но остановить меня может лишь Холмс, который от моего давления уже почти съехал обратно на подушку. Я совсем перестаю соображать, отрываюсь от губ и начинаю целовать его шею, наслаждаясь ощущением его рук на моих плечах, на ключицах, на шее. И в голове лишь одно повторяющееся по кругу слово «Охренеть». Во мне словно проснулись какие-то первобытные инстинкты, и я не могу с ними совладать.

Совсем спятив, мои руки задирают футболку Майкрофта, и я целую его ниже. Хочу, чтобы он сорвал и мою футболку, сорвал всё остальное. Всё ведёт к этому.

— Эдвард…

Сквозь пелену безумного возбуждения я слышу хриплый голос политика. Впервые он звучит так, как сейчас.

— ЭДВАРД…

Его руки останавливают меня, заставляют подняться обратно на уровень его лица. Я тяжело дышу. Он тяжело дышит, словно только что работал на своей беговой дорожке. Мы глядим друг на друга. Холмс облизывает губы, а затем вытирает их. Футболка возвращается на место.

— Достаточно. — ещё не ровным голосом произносит Майкрофт. — Пока хватит.

Я выпрямляюсь, мой зад приземляется на его ноги. Пока я плохо соображаю, но, стоит послушаться. Взгляд политика падает куда-то ниже моего живота, а затем слишком поспешно взлетает прочь к лицу. Я не успеваю озадачиться, когда замечаю весьма заметную реакцию между своих ног.

— Ой. — выдаю я и неловко перебираюсь на свою сторону, прикрывая весь срам одеялом.

Холмс ещё какое-то время приводит себя и постель в порядок, а затем уже твёрдым голосом произносит:

— Ну, теперь-то точно спокойной ночи.

Я улыбаюсь и прижимаю в груди край одеяла.

— Спокойной.

Немного подумав, я спрашиваю:

— Всё ведь в порядке? Ты не злишься?

Майкрофт думает над ответом пару секунд.

— Не злюсь. Но в следующий раз спрашивай, прежде чем таким образом нарушить моё личное пространство.

Политик не может без замечаний. Но я рад, что не сильно напортачил.

— В следующий раз… — я цепляюсь к этому, довольно прикусывая губу. — Значит, будет следующий раз?

Со стороны Майкрофта слышится вздох.

— Спи, Эдвард.

А затем в тишине он вдруг ухмыляется.