Mondhexe

Глава 4

Первой реакцией Тосаки Рин при детальном изучении открывшейся перед ней картины было желание закрыть глаза, развернуться на сто восемьдесят градусов и выйти обратно в грязный, но понятный и логичный обычный Лондон. Второй реакцией было непреодолимое желание выругаться, причем не на изысканном немецком, который она использовала для заклинаний, а на самом грубом диалекте японского, который она подцепила в школе.

Она сдержалась. Усилием воли она заставила лицо сохранить выражение ледяного спокойствия, хотя внутри у неё бушевал шторм когнитивного диссонанса.

Культурный шок — слишком мягкое определение для того, что она испытывала. Это было не столкновение культур. Это было столкновение здравого смысла с абсурдом, возведенным в абсолют.

Косой переулок не был похож на скрытый магический квартал. Он был похож на галлюцинацию сумасшедшего кондитера, который решил поиграть в градостроение.

Хаос.

Это было единственное слово, которое могло описать происходящее.

Улица была забита людьми. Сотни волшебников и ведьм сновали туда-сюда. И все они были одеты в мантии. Длинные, волочащиеся по земле, неудобные мантии всех цветов спектра — от ядовито-зеленого до глубокого пурпурного.

«Тактическое самоубийство», — мгновенно оценила Рин. — «В бою в таком тряпье ты запутаешься через секунду. Никакой мобильности, никакой эргономики. Это не одежда мага, это театральный реквизит».

Но одежда была меньшей из проблем.

Вокруг творилось безумие. Над головами прохожих летали совы, сбрасывая в руки некоторых из них письма. Какие-то мелкие пушистые твари, похожие на клубки шерсти с глазами, катались под ногами, и люди спотыкались о них, чертыхаясь, но не удивляясь. В воздухе, нарушая все законы аэродинамики и здравого смысла, дрейфовали самолеты из пергамента, рекламные листовки и даже подносы с напитками.

Рин прижалась спиной к стене ближайшего магазина, чтобы её не снесло потоком. Её аналитический взгляд метался от одного объекта к другому, пытаясь найти структуру, логику.

Ее не было.

Это был не рынок тайных знаний. Это был ведьмин шабаш. Карнавал. Балаган.

«Расточительство», — мысленно выругалась она, глядя, как торговец в соседней лавке использует левитацию, чтобы поправить покосившуюся вывеску. — «Какое чудовищное, преступное расточительство».

В мире, откуда она пришла, магия была ресурсом. Од, Мана — всё это имело цену. Маг копил энергию годами, собирал её в кристаллы, экономил каждый джоуль, чтобы в нужный момент нанести решающий удар или провести важный эксперимент. Обильное использование магии для бытовых мелочей считалось признаком либо невероятного могущества, либо беспросветной глупости.

Здесь же магия лилась рекой.

Рин видела, как женщина использует заклинание, чтобы завязать шнурки ребенку. Она видела, как метла (обычная, садовая метла!) сама подметает крыльцо магазина.

Они тратили магическую энергию на то, что можно было сделать руками за пару секунд. Они обесценивали само понятие магии, превращая его в удобную функцию.

«Если бы мой отец это увидел, у него бы случился инфаркт», — подумала Рин с мрачной иронией. — «Использовать управление эфиром для уборки мусора… Это деградация».

Но больше всего её поразило даже не это. Её поразило время. Или, точнее, его отсутствие.

Она шла вдоль витрин, и чем дальше она продвигалась, тем сильнее становилось ощущение, что она попала в музей. Здесь не было технологий. Вообще.

Никаких электрических ламп — только свечи, факелы и магические шары света. Никаких кассовых аппаратов — только весы, гирьки и звон монет. Никаких телефонов, радио, телевизоров. Люди писали перьями на пергаменте! В конце двадцатого века, в центре Лондона, они использовали гусиные перья!

Это было не просто отставание. Это был осознанный отказ от прогресса. Стагнация, возведенная в культ.

«Они застряли в семнадцатом веке», — констатировала Рин, разглядывая витрину аптеки, заставленную банками с заспиртованными жабами и пучками сушеных трав. — «Они игнорируют науку, промышленную революцию, информационные технологии. Они построили свой маленький уютный мирок и заперлись в нем, отказавшись развиваться».

Она прошла мимо магазина с вывеской «Всё для квиддича».

Толпа здесь была особенно плотной. Группа подростков, прижавшись носами к стеклу, с благоговением взирала на предмет, выставленный на постаменте в центре витрины.

Рин остановилась, заинтригованная таким ажиотажем. Что там? Мощный мистический код? Древний гримуар?

Она посмотрела поверх голов детей.

На бархатной подушке, подсвеченная магическим сиянием, лежала метла. Полированная, с изящно изогнутой рукоятью и аккуратно подстриженными прутьями, но всё же — метла. Предмет хозяйственного обихода. Инструмент дворника.

Табличка гласила: «Нимбус-2000. Скорость, маневренность, совершенство».

Рин моргнула.

— Летать на венике? — прошептала она, чувствуя, как уголок губ дергается в нервном тике. — Серьезно?

В этом было столько абсурда, что её мозг на секунду отказался воспринимать реальность.

Полет — это мечта человечества. В её мире маги использовали антигравитационные заклинания, призывали фамильяров, создавали сложные мистерии с элементом ветра. Но здесь вершиной аэродинамической мысли была палка с веником на конце.

«Центр тяжести смещен, аэродинамика нулевая, комфорт — отрицательный», — мгновенно проанализировала она конструкцию. — «Сидеть верхом на тонкой деревянной палке на высоте? Это не транспорт. Это инструмент пыток».

Это было смешно. Это было жалко. И это идеально характеризовало местное общество. Они просто взяли предмет быта и заставили его летать, потому что так делали их предки. Никакой фантазии. Никакой инженерии.

Она двинулась дальше, стараясь не встречаться взглядами с местными. Теперь, когда первый шок прошел, она начала оценивать их не как декорации, а как потенциальных противников.

И выводы были неутешительными. Для них.

Рин скользила взглядом по фигурам прохожих. Волшебники, ведьмы, старые, молодые.

Они были слабы. Физически слабы.

В её мире маг обязан был поддерживать тело в идеальной форме. Магия — это нагрузка. Пропуск праны через цепи требует выносливости. Ритуалы требуют твердой руки. Боевой маг должен уметь увернуться от удара, выдержать отдачу заклинания, пробежать марафон, если потребуется.

Здесь же она видела рыхлые тела, сутулые спины, дряблые мышцы. Эти люди полагались на свои палочки во всем. Они, вероятно, использовали магию, чтобы поднять ложку со стола. Лиши их этого деревянного костыля — и они станут беспомощнее младенцев.

Если начнется бой, ей даже не придется использовать драгоценные камни. Достаточно будет сократить дистанцию и использовать приемы самообороны. Одного хорошего удара в челюсть хватит, чтобы вырубить большинство из этих колдунов.

Но самым вопиющим, самым опасным и непростительным было другое.

Их ауры.

Рин привыкла к миру, где маг — это хищник, скрывающийся в тени. Ты прячешь свою прану. Ты экранируешь свои цепи. Ты делаешь всё, чтобы выглядеть как обычный человек, пока не придет время нанести удар. Скрытность — это жизнь.

Здесь же каждый прохожий сиял в магическом спектре, как новогодняя елка.

Они «фонили». Магия истекала из них бесконтрольными потоками. Они не удерживали её внутри, они расплескивали её вокруг себя. Их эмоции резонировали с фоном, их артефакты излучали сигнатуры на десятки метров.

Пройти по этой улице с включенным магическим зрением было бы всё равно что смотреть на солнце без солнцезащитных очков. Шум, гам, энергетическая какофония.

«Никакой дисциплины», — с презрением отметила Рин. — «Никакого контроля. Они как дырявые ведра, из которых вытекает вода».

Если бы здесь появился настоящий охотник на магов, он бы вырезал половину этой улицы за час, просто ориентируясь на всплески энергии. Они были открытыми книгами. Рин могла чувствовать примерный уровень сил каждого, просто проходя мимо.

Вон тот старик в зеленом — сильный, но его каналы забиты, он давно не практиковал ничего сложного. Женщина с огромной шляпой — слабая, её резерв ничтожен, она полагается на артефакты. Парень с ящиком жаб — потенциал есть, но контроль отсутствует напрочь, его магия хаотична и нестабильна.

Это было не тайное общество. Это была ярмарка.

Атмосфера вокруг напоминала средневековый фестиваль. Шумно, ярко, грязно, бестолково. Торговцы зазывали покупателей, зеваки глазели на диковинки, где-то играла странная музыка.

— «"Тайный мир"», — с сарказмом оценила Рин. — «Секретность здесь держится не на мастерстве, а на честном слове и том барьере на входе».

Она чувствовала себя чужой. Не просто иностранкой, а представителем другого биологического вида. Эволюционно более совершенного, более приспособленного, но оказавшегося в зоопарке среди шумных, примитивных сородичей.

Однако этот хаос имел и свои плюсы.

В таком бедламе никто не обращал внимания на одинокую девушку в странной (по их меркам — слишком нормальной) одежде. Её аура, плотно закрытая и контролируемая, делала её «серой» на фоне их разноцветного сияния. Для них она была пустотой. Туристкой.

Это давало свободу маневра.

Рин остановилась у перекрестка, пропуская тележку, груженную какими-то дымящимися котлами.

«Летать на метле», — снова фыркнула она про себя. — «Боже, какой позор».

Лавка алхимика — или, как гордо гласила вывеска, «Аптека Малпеппера» — выглядела именно так, как и должно выглядеть заведение, торгующее сушеными частями тел и сомнительными жидкостями в средневековом гетто. Витрина была завалена пыльными банками, в которых плавало нечто, отдаленно напоминающее внутренние органы мелких млекопитающих, а входная дверь была настолько узкой, что двум людям разойтись в проеме было бы физически невозможно.

Тосака Рин остановилась перед входом, критически оценивая фасад.

Её организм, несмотря на кратковременный отдых и магическое самолечение, всё ещё работал в режиме энергосбережения. Магические цепи гудели тихим, фоновым шумом, требуя подпитки, а физическое тело напоминало о том, что оно не железное. Ей нужен был стимулятор. Не кофеин и не сахар, а что-то, способное воздействовать на метаболизм мага напрямую.

Алхимия семьи Тосака специализировалась на драгоценных камнях, но основы изготовления снадобий входили в обязательный курс обучения любого уважающего себя мага. Рин знала, что искать. Ей нужен был катализатор для ускорения выработки Од или, на худой конец, качественный энергетик, способный заглушить усталость на ближайшие пару часов.

Она толкнула дверь.

Колокольчик над головой звякнул, но звук потонул в плотной, удушливой атмосфере помещения.

Запах ударил в нос с силой физического воздействия. Это был не тот «букет» из паба, где пахло человеческими пороками. Здесь пахло смертью и химическими реакциями. Острый, резкий аромат серы — «тухлых яиц», как сказали бы профаны, — смешивался с пряным, пыльным запахом сушеных трав, плесени и формалина.

Рин поморщилась, но не отступила. Для мага неприятные запахи — это часть работы. Другое дело, что здесь лабораторию не проветривали как минимум месяц.

Она вошла внутрь, стараясь дышать неглубоко.

Помещение было тесным, заставленным стеллажами от пола до потолка. Освещение, как и везде в этом странном мире, оставляло желать лучшего: несколько тусклых масляных ламп, которые скорее коптили, чем светили.

Рин скользнула взглядом по полкам.

Ассортимент впечатлял своей… натуралистичностью. Здесь не было аккуратных пластиковых упаковок с таблетками или стерильных ампул. Здесь были ингредиенты в их первозданном, грубом виде.

Пучки сушеной белладонны, свисающие с потолка, словно гирлянды. Банки с глазами жуков (Рин прищурилась — да, это были именно глаза, расфасованные по размеру). Мешки с порошком из костей. Склянки с кровью, слизью и ядом.

— Отвратительно, — прошептала она, разглядывая банку с надписью «Селезенка летучей мыши».

Современная магия стремилась к экстракции, к выделению чистой эссенции. Использовать сырые органы было неэффективно. Это добавляло в ритуал слишком много лишних переменных, «грязи», которая снижала точность заклинания. Но местные маги, похоже, не заботились о чистоте формул. Они варили суп из летучей мыши, а не создавали лекарства.

Тем не менее, среди этого хаоса должны были быть и готовые продукты.

Рин прошла вглубь лавки, к прилавку, за которым, в полумраке, возился с весами торговец. Это был мужчина неопределенного возраста, с сальными волосами и в мантии, покрытой пятнами от реактивов. Он что-то бормотал себе под нос, отвешивая на весах порцию черного порошка.

Рин решила не отвлекать его сразу. Её внимание привлек стеллаж с готовыми зельями. Флаконы разного размера и формы, заткнутые пробковыми затычками. Никаких этикеток с составом, сроком годности или противопоказаниями. Только рукописные ярлыки с названиями, которые звучали как названия коктейлей в баре для сумасшедших.

«Бодроперцовое зелье».

«Умиротворяющий бальзам».

«Кровевосстанавливающее».

Рин взяла один из флаконов с красноватой жидкостью. «Зелье пробуждения». Она взболтала его, наблюдая за вязкостью. Жидкость была мутной, с осадком на дне.

Она принюхалась к пробке. Запах был резким, перечным, с нотками имбиря и чего-то металлического. Это было то, что нужно. Грубый, мощный стимулятор, который ударит по нервной системе и заставит организм работать на износ, игнорируя усталость. Не изящное решение, но в полевых условиях сошло бы и это.

«Подойдет», — решила она.

Она взяла флакон и направилась к кассе.

Торговец наконец заметил её присутствие. Он поднял голову, окинув её быстрым, оценивающим взглядом. Его глаза задержались на её одежде — слишком чистой, слишком современной, слишком маггловской. В его взгляде мелькнуло пренебрежение, смешанное со скукой. Очередной турист или грязнокровка, зашедший не туда.

— Пять сиклей, — бросил он, даже не поздоровавшись.

Рин поставила флакон на прилавок. Её лицо оставалось бесстрастным.

Она сунула руку в карман и извлекла сложенную купюру. Двадцать фунтов стерлингов.

— У меня нет мелочи, — произнесла она ровным тоном. — Сдачу можете оставить себе.

Она положила банкноту на деревянный прилавок, рядом с флаконом.

Реакция торговца была предсказуемой, но от этого не менее раздражающей.

Он посмотрел на деньги так, словно Рин положила перед ним дохлую крысу. Брезгливость, недоумение и откровенное презрение исказили его лицо. Он даже не прикоснулся к бумажке, словно боялся заразиться чем-то через контакт.

— Здесь не Соединенное Королевство, девушка, — отрезал аптекарь. — Здесь Косой переулок. Мы не принимаем маггловские бумажки.

Он произнес слово «бумажки» с таким пренебрежением, словно речь шла о фантиках от конфет. Он постучал грязным ногтем по прилавку, выкладывая монеты.

— Золотые галеоны, серебряные сикли, бронзовые кнаты. Вот деньги. Настоящие, весомые. А эту макулатуру оставь себе.

Рин сжала кулаки.

— Вы хотите сказать, — медленно произнесла она, — что ваша экономика базируется исключительно на драгоценных металлах? Без фиатных денег?

Торговец посмотрел на неё как на умалишенную. Половину слов он, очевидно, просто не понял.

— Семнадцать сиклей в галеоне, двадцать девять кнатов в сикле, — протараторил он заученную с детства формулу, словно объясняя прописные истины. — Это просто. Если у тебя нет монет — иди в Гринготтс. Гоблины меняют твою бумагу. Они любят золото, им все равно, откуда оно берется. А здесь — только магический металл.

Семнадцать. Двадцать девять.

Рин почувствовала, как у неё дергается глаз.

Простые числа. Они использовали простые числа для денежной системы. Не десятичную систему, не двенадцатеричную, а семнадцать и двадцать девять.

— Это… — она запнулась, пытаясь подобрать слово, которое не было бы нецензурным. — Это арифметическое варварство. Как вы вообще ведете подсчеты? Как вы вычисляете проценты?

— В уме, — огрызнулся торговец. — Или ты думаешь, мы тут совсем тупые? Если хочешь зелье — неси сикли. Нет сиклей — проваливай. У меня очередь.

Очереди не было. В лавке, кроме них, находилась только старая ведьма, выбирающая пиявок в углу. Но посыл был ясен.

Рин медленно убрала купюру обратно в карман.

— Гринготтс, — повторила она. — Белое здание в конце улицы?

— Да, — буркнул торговец, уже потеряв к ней интерес. — Иди туда. Если гоблины тебя не съедят, поменяешь свои фантики.

Рин выпрямилась. Её взгляд был полон ледяного презрения.

Она развернулась к выходу.

— Проветрите помещение, — бросила она через плечо. — У вас здесь пахнет, как в склепе, в котором кто-то умер дважды.

Она вышла из лавки, хлопнув дверью чуть сильнее, чем требовалось.

Свежий (относительно) воздух Косого переулка показался ей стерильной средой после вони «аптеки». Рин глубоко вздохнула, пытаясь успокоить нервы.

Раздражение бурлило в ней, как кислота.

Её деньги — две тысячи фунтов, неплохая сумма для обычного человека — здесь не стоили ничего. Они были просто бумагой. Пока она не доберется до банка, она нищая. Она не может купить ни еды, ни зелий, ни информации.

Это было унизительно.

— Семнадцать и двадцать девять, — прошептала она, шагая по брусчатке. — Кто придумал эту систему? Математический садист?

Это означало, что любые вычисления в уме превращаются в пытку. Сложение цен, расчет сдачи — всё это требовало постоянной конвертации в неудобные величины. Это замедляло торговлю. Это усложняло бухгалтерию. Это было неэффективно.

«Зато это объясняет, почему они так гордятся тем, что считают в уме», — подумала Рин, — «Если ты можешь быстро поделить 493 кната на 29, ты, наверное, чувствуешь себя гением. Хотя на самом деле ты просто тратишь вычислительные ресурсы мозга на бесполезную ерунду».

Тосака Рин шла по брусчатке, стараясь не смотреть на верхние этажи зданий, чтобы не травмировать свое чувство равновесия. Дома здесь нависали над улицей, изгибались, подпирали друг друга, игнорируя гравитацию и здравый смысл. Это была эстетика хаоса, торжество «магии» над инженерией. Волшебники, очевидно, считали, что если стена не падает, то неважно, под каким углом она стоит к горизонту.

Улица расширилась, образуя небольшую площадь, и там, в точке схода перспективы, возвышалось Оно.

Здание.

Это был монолит. Белоснежный мрамор, сияющий даже под пасмурным лондонским небом. Колонны, уходящие ввысь, идеальные пропорции, строгая симметрия.

На фоне покосившихся лавок, торгующих жабами и метлами, это здание выглядело как космический корабль, приземлившийся посреди средневековой деревни. Оно доминировало над пейзажем. Оно подавляло окружающее пространство своим весом, своей белизной и своей подчеркнутой, агрессивной нормальностью.

«Гринготтс», — идентифицировала Рин.

Ей не нужно было читать вывеску, чтобы понять, что это. Архитектура говорила сама за себя. Это был храм. Храм порядка, и, что самое главное, капитала.

Единственное здание во всем этом квартале, которое выглядело дорого. Не в смысле «украшено золотом и бархатом», а в смысле фундаментальной стоимости материалов и работ. Мрамор такого качества стоил целое состояние. Его доставка и обработка требовали ресурсов, недоступных мелким лавочникам.

Это было заявление.

«Мы здесь власть», — говорил этот фасад. — «Мы здесь закон. Пока вы играете в свои волшебные палочки, мы держим фундамент этого мира».

Рин почувствовала невольное уважение.

Она подошла ближе, и её внимание переключилось с архитектуры на персонал.

У массивных бронзовых дверей, отполированных до зеркального блеска, стояли стражи.

Это были не люди.

Низкорослые, коренастые существа. Кожа смуглая, лица умные, но хищные. Длинные пальцы, несоразмерно большие ступни. Это были те самые создания, одного из которых она видела в пабе мельком, но теперь могла рассмотреть в деталях.

Гоблины.

В мире Рин встреча с представителем фантазматических видов обычно означала одну из двух вещей: либо ты нашел редчайший ингредиент для ритуала, либо ты сейчас умрешь. Волшебные существа ушли на обратную сторону мира сотни лет назад, уступая место человечеству. Встретить их в центре Лондона, стоящими на страже, было нонсенсом.

Но эти гоблины не выглядели как монстры из легенд.

Они были одеты в униформу. Алую с золотым шитьем. Идеально подогнанные мундиры, начищенные пуговицы, прямая осанка. Они не скалились, не рычали, не прятались в тени. Они стояли с достоинством гвардейцев Букингемского дворца.

Их магический фон отличался от человеческого. Он был плотнее, «землистее». Но этот фон был жестко контролируем. Никаких утечек, никаких спонтанных выбросов.

Эти существа были опасны. Рин видела это по тому, как они держали алебарды, по цепкости их взглядов.

Рин подошла к дверям.

Гоблин-швейцар, стоящий справа, повернул голову. Его черные глаза-бусинки встретились с взглядом Рин.

Она ожидала чего угодно: требования предъявить пропуск, рычания, проверки на наличие оружия. Но гоблин сделал то, чего она ожидала меньше всего.

Он поклонился.

Это был не глубокий поклон слуги. Это был короткий, сдержанный кивок профессионала, приветствующего клиента. Уважительный, но полный собственного достоинства.

Рин, рефлекторно следуя этикету, которому её обучали с детства, ответила легким кивком головы. Не кланяться в ответ было бы грубостью, а грубость с теми, кто держит ключи от твоих денег (или денег, которые ты хочешь получить), — это плохая стратегия.

Она прошла мимо них, чувствуя спиной их внимательные взгляды.

За бронзовыми дверями находился тамбур, ведущий ко вторым дверям — на этот раз серебряным. Белый мрамор ступеней под ногами был безупречен. Ни пылинки, ни царапины.

На серебряных створках была выгравирована надпись. Рин остановилась, чтобы прочесть её.

Входи, чужак, но берегись,

Коль в сердце алчность и корысть.

Кто брать привык, но не трудиться,

Сполна обязан расплатиться.

Раз ищешь в недрах под полом

Ты клад, добытый не трудом,

Вор, помни наш завет простой:

Здесь ждет не только клад златой.

«Поэзия», — взглянула Рин на надпись. — «Как банально».

Но за банальной рифмой скрывался четкий смысл. Это было не просто предупреждение. Это была декларация условий граничного барьера.

В магии слова имеют вес. Надпись на входе — это часть контракта. Входя внутрь, ты соглашаешься с правилами. Нарушишь правила (попытаешься украсть) — сработает проклятие или ловушка.

Рин проанализировала текст с точки зрения магии.

«Сполна обязан расплатиться» — принцип эквивалентного обмена, возведенный в абсолют. Вероятно, речь идет о жизненной силе или магии.

«Здесь ждет не только клад златой» — наказание для того, кто нарушит правила.

Это была серьезная защита. Куда серьезнее, чем барьер отвода глаз на входе в «Дырявый Котел». Там была магия, скрывающая объект от профанов. Здесь была магия, убивающая воров.

Это вызывало уважение. Наконец-то она видела место, где к магии относились серьезно. Где её использовали не для мытья посуды, а для создания неприступной крепости.

Она толкнула серебряные двери. Они открылись бесшумно, на идеально смазанных петлях.

И Рин вошла в главный холл.

Пространство расширилось. Потолок уходил ввысь, теряясь в полумраке, где висели огромные хрустальные люстры. Стены были облицованы все тем же белым мрамором, создавая ощущение холода и стерильности.

Зал был огромным. Он мог бы вместить небольшой стадион. Вдоль длинных стен тянулись высокие конторки, за которыми сидели десятки, если не сотни гоблинов.

Звук здесь был иным. Не хаотичный гул улицы, а шум большого, сложного рабочего процесса. Стук штампов, звон монет, скрип перьев, тихий шелест переворачиваемых страниц гроссбухов.

Атмосфера деловой активности. Бюрократия в её высшем, почти сакральном проявлении.

Рин медленно пошла по центральному проходу, стараясь не привлекать слишком много внимания.

Гоблины работали. Они не обращали внимания на посетителей, пока те не подходили к стойке. Они были погружены в свои расчеты.

Рин бросила взгляд на ближайшего клерка.

Гоблин держал в руках весы. На одной чаше лежала горка золотых монет — тех самых галеонов, которые показывал аптекарь. На другой — крупный, необработанный рубин.

Глаза Рин, глаза наследницы магии драгоценных камней, мгновенно оценили камень.

Чистота — высокая. Природная форма позволяет использовать его как накопитель средней емкости. Цвет насыщенный.

В её мире такой камень стоил бы миллионы иен. И еще больше — в эквиваленте магической полезности.

Гоблин что-то записал в огромную книгу, затем взял камень пинцетом и поднес к глазу, в который была вставлена сложная система линз — ювелирная лупа, усиленная магией.

Он проверял не только физические дефекты. Он проверял магическую структуру.

Они знали цену вещам. Они понимали суть материи.

Она прошла дальше.

За следующей стойкой гоблин пересчитывал гору драгоценных камней. Изумруды, сапфиры, топазы. Они сыпались из кожаного мешка, звеня друг о друга. Это был звук, который для ушей Тосаки Рин был слаще любой музыки.

Это были аккумуляторы. Сотни, тысячи аккумуляторов энергии.

Вся экономика семьи Тосака строилась на том, чтобы скупать подобные камни, годами наполнять их праной, а затем использовать как расходники чудовищной мощности. Это был долгий, дорогой и мучительный процесс.

Здесь же эти камни лежали россыпью.

Рин втянула носом воздух, отгоняя искушение дотронуться.

Здесь пахло не так, как в аптеке. Здесь не пахло тухлятиной. Здесь пахло металлом, пергаментом. Запах денег. Запах власти.

В этом зале концентрация маны была еще выше, чем в пабе, но она была другой. Структурированной.

Сама архитектура зала работала как гигантский магический круг. Колонны, расположенные согласно определенной схеме, направляли потоки энергии. Мраморный пол гасил лишние вибрации. Это было идеальное место для проведения ритуалов обмена и сохранения.

Рин чувствовала себя здесь почти как дома.

Она посмотрела на посетителей. Волшебники и ведьмы, которые на улице казались ей клоунами, здесь вели себя тише. Они подходили к стойкам, говорили шепотом, с уважением ждали, пока гоблины обратят на них внимание.

Власть.

Гоблины держали этих людей за самое чувствительное место — за кошелек. И это давало им авторитет, с которым приходилось считаться даже самым заносчивым магам.

«Вот оно», — подумала Рин. — «Единственное место в этом нелепом мире, которое работает правильно».

Здесь не было места сентиментальности. Здесь не было места «бытовым чарам» ради удобства. Здесь была жесткая математика. Дебет, кредит.

Она уважала это.

Богатство было видно повсюду. Не в пошлом золоте статуй (хотя золота здесь хватало), а в самой сути происходящего. Труд сотен существ. Оборот колоссальных ценностей. Магия, поставленная на службу экономике.

Рин остановилась в центре зала, позволяя потокам энергии омывать её.

Её финансовое положение было плачевным. Две тысячи фунтов — это смешная сумма на фоне того, что лежало на этих весах. Она была нищей в храме богатства.

Но это не унижало её. Наоборот, это мотивировало.

Она видела цель. Она видела стандарт, к которому нужно стремиться.

Если она хочет выжить и преуспеть в этом мире, ей нужно стать частью этой системы. Или научиться использовать её.

Она окинула зал взглядом, фиксируя пути отхода (профессиональная привычка), расположение охраны (еще несколько гоблинов у стен, вооруженных короткими мечами) и акустику помещения.

Всё было серьезно. Всё было по-взрослому.

«Наконец-то», — мысленно прокомментировала она. — «Хоть кто-то здесь не играет в сказки».

Рин Тосака сделала шаг к свободной стойке.

Стойка, за которой восседал гоблин, была слишком высокой. Это был тщательно продуманный психологический прием. Клиент, будь он хоть трижды чистокровным волшебником в шелковой мантии, был вынужден смотреть снизу вверх, задирать голову, чувствовать себя просителем перед лицом финансового авторитета.

Гоблин перед ней был стар. Его лицо напоминало печеное яблоко, сморщенное и покрытое пигментными пятнами, но глаза, скрытые за толстыми стеклами очков-половинок, были живыми и острыми, как алмазные резцы. Он писал что-то в огромном гроссбухе длинным, скрипучим пером, демонстративно игнорируя присутствие человека.

Это была проверка. Тест на терпение.

Рин выждала ровно три секунды — время, необходимое для соблюдения минимальных норм вежливости, — а затем заговорила.

— Добрый день, мне нужно обменять валюту, — произнесла она.

Её голос был твердым, лишенным вопросительных интонаций. Это была не просьба. Это была декларация намерения совершить транзакцию. Она говорила на английском, четко артикулируя звуки, чтобы исключить малейшее недопонимание.

Гоблин замер. Перо перестало царапать пергамент. Он медленно, с театральной неторопливостью поднял голову и посмотрел на неё поверх очков. В его взгляде читалась смесь скуки и профессионального цинизма существа, которое видело падение империй и девальвацию валют, но всё ещё было вынуждено обслуживать розничных клиентов.

— Валюту, — повторил он. Его голос был сухим, похожим на шелест сухих листьев. — Какого рода?

— Фунты стерлингов, — ответила Рин.

Она не стала тратить время на лишние движения. Её рука скользнула в карман, пальцы сомкнулись на пачке банкнот. Она отсчитала нужную сумму на ощупь — тактильная память работала безупречно.

Пятьсот фунтов. Почти четверть её «трофейного» капитала.

Она выложила деньги на мраморную поверхность стойки. Купюры с портретом королевы легли веером, нарушая стерильную белизну камня своей бумажной вульгарностью.

Гоблин посмотрел на деньги так, словно Рин положила перед ним дохлую крысу. Но, в отличие от аптекаря, в его взгляде не было иррационального отвращения. Только холодная оценка. Для гоблина деньги не имели запаха, даже если они были сделаны из бумаги и прошли через руки лондонского бандита.

Он протянул руку. Его пальцы были длинными, узловатыми, с когтями, которые выглядели ухоженными, но опасными. Он взял одну из купюр, поднес её к глазам, а затем сделал странное движение — потер бумагу между большим и указательным пальцами.

Рин напрягла зрение, переключаясь на магическое восприятие.

Гоблин не использовал ультрафиолет или водяные знаки. Он использовал магию. Тонкий, едва заметный импульс энергии прошел от его пальцев сквозь бумагу. Это был структурный анализ, мгновенная проверка подлинности материала и печати.

— Подлинные, — пробурчал он, возвращая купюру в стопку.

Он сгреб деньги одной рукой и небрежно бросил их в ящик под стойкой, словно это был мусор. Затем он открыл другой ящик, поменьше, обитый изнутри бархатом.

Звон.

Тяжелый, чистый, мелодичный звон металла о металл.

Гоблин достал горсть монет и высыпал их на весы, стоящие рядом.

Это было золото.

Рин почувствовала, как у неё перехватило дыхание. Не от жадности — она видела достаточно драгоценностей в сокровищнице Тосака, — а от физического присутствия благородного металла.

Монеты были крупными. Они сияли теплым, насыщенным желтым светом, который не могла имитировать ни одна подделка. По краю шла вязь рун, которые Рин пока не могла прочесть.

Галеоны.

— Курс на сегодня, — произнес гоблин, сверяясь с таблицей, висящей на стене позади него, — составляет четыре фунта девяносто семь пенсов за один галеон. Округлим до пяти для удобства счета, учитывая комиссию за малый объем.

Рин моргнула. Её мозг, привыкший к сложным вычислениям, завис на секунду, пытаясь обработать эту информацию.

Пять фунтов за галеон.

Она посмотрела на монету на весах. Если это чистое золото, то её вес составлял не меньше унции. Возможно, полторы. В мире магглов, в 1993 году, цена тройской унции золота колебалась в районе трехсот пятидесяти — четырехсот долларов.

Пять фунтов. Это меньше десяти долларов.

— Вы шутите, — вырвалось у неё.

Гоблин посмотрел на неё поверх очков. В его глазах мелькнула искра интереса.

— Гринготтс не шутит с курсами, — ответил он сухо. — Это официальный курс обмена, установленный договором с Министерством Магии в 1754 году и скорректированный с учетом инфляции маггловской валюты.

— Но это… — Рин запнулась, пытаясь сформулировать мысль так, чтобы не выдать своего потрясения. — Это экономический абсурд. Золото стоит дороже. Намного дороже.

— Магическое золото стоит столько, сколько за него дают, — философски заметил гоблин. — Оно имеет иной состав. В вашем мире оно не будет иметь цены. В нашем — имеет. Мы не торгуем металлом как сырьем. Мы торгуем валютой. Галеон — это платежное средство, защищенное гоблинской магией от переплавки, копирования и трансмутации. Вы не сможете продать его магглам как лом. Вы можете использовать его только здесь.

Арбитраж.

Слово вспыхнуло в мозгу Рин огненными буквами.

Если бы она могла снять с них магическую защиту (а она, как наследница Тосака, знала толк в разрушении чар), отфильтровать примеси и переплавить в слитки… Прибыль с продажи в обычном Лондоне составила бы тысячи процентов. Это была бы величайшая финансовая афера века. Она на секунду потеряла контроль выражения лица.

Гоблин, словно прочитав её мысли, оскалился.

— Не советую даже думать об этом, мисс, — прошипел он. — Заклятия Гринготтса не ломаются. Попытка повредить монету приведет к тому, что она испарится. Вместе с пальцами того, кто пытается это сделать.

Рин медленно кивнула. Конечно. Гоблины не идиоты. Они контролируют финансовую систему столетиями. У них должны быть меры защиты от инфляции и спекуляций.

Тем не менее, покупательная способность этих денег внутри магического мира была колоссальной. Если курс фиксирован искусственно, это означало, что цены на товары здесь тоже подчиняются своей внутренней логике.

— Пять фунтов за галеон, — повторила она, принимая правила игры. — Пятьсот фунтов. Значит, сто галеонов.

Гоблин кивнул и начал отсчитывать монеты.

Его пальцы двигались с невероятной скоростью. Золотые диски перелетали с чаши весов на мрамор стойки, выстраиваясь в аккуратные столбики по десять штук.

Дзынь. Дзынь. Дзынь.

Звук был гипнотическим. Это был звук чистой, концентрированной власти.

Сто монет. Десять столбиков.

— Ваше золото, — гоблин сдвинул монеты в её сторону одним движением ладони.

Рин протянула руку и взяла одну монету.

Тяжелая.

Неожиданно тяжелая. Золото — плотный металл.

— Благодарю, — сказала она.

И тут возникла проблема, о которой она, в своей стратегической эйфории, забыла подумать.

Логистика.

У неё не было кошелька. У неё не было сумки. У неё не было пространственного кармана или сундука с чарами незримого расширения, о которых она слышала краем уха.

Перед ней лежала куча золота, а у неё были только карманы плаща.

Гоблин, заметив её заминку, не предложил мешочек. Сервис Гринготтса заканчивался там, где заканчивалась транзакция. Тара — проблема клиента.

Она начала сгребать монеты. Золото отправилось в карманы плаща.

Рин чувствовала, как её одежда становится тяжелее, как она начинает слегка тянуть плечи вниз.

Монеты бились друг о друга при каждом движении, издавая характерный звон.

«Иду, звеню, как копилка», — подумала она с раздражением.

Рин выпрямилась. Вес был ощутимым. Это меняло центр тяжести, это ограничивало подвижность. В бою это могло стать фатальным недостатком.

Но вместе с тяжестью пришло и другое чувство.

Удовлетворение.

Это был вес ресурса. Вес возможностей.

Она посмотрела на гоблина. Тот уже вернулся к своему гроссбуху, потеряв к ней всякий интерес. Для него она была лишь строчкой в отчете за день.

— Спасибо за услуги, — произнесла Рин. На этот раз вежливость была искренней. Банк выполнил свою функцию безупречно. Никаких вопросов, никакой бюрократии, только чистая математика.

Гоблин не ответил, лишь дернул ухом.

Рин развернулась и направилась к выходу.

Каждый шаг теперь сопровождался тихим, мелодичным позвякиванием. Её плащ стал тяжелым. Но эта тяжесть была приятной.

У неё есть деньги. Настоящие, местные деньги. Теперь она может покупать.

«Нужен все же кошелек, или рюкзак, на худой конец» — подумала Рин, раздраженная шумом от плаща.

Мысль о кошельке заставила её ускорить шаг. Ходить, звеня как рождественский олень, было ниже её достоинства.

Рин вышла из банка, щурясь от яркого света Косого переулка. Солнце (или что бы там ни светило в этом зачарованном месте) отражалось от белого мрамора ступеней.

Она остановилась на крыльце, оглядывая улицу с высоты своего нового положения. Положения человека, у которого есть капитал.

Она спустилась по ступеням, готовая потратить свои первые галеоны.

Звон золота в карманах начинал действовать на нервы. Каждый шаг Тосаки Рин сопровождался мелодичным, но предательским перезвоном, превращая её в ходячую мишень для любого карманника с достаточно острым слухом.

Ей нужна была тара. И не просто мешок, а контейнер, соответствующий магическим стандартам этого места. Если здесь существуют пространственные карманы, значит, их можно купить.

Рин скользила взглядом по вывескам, игнорируя лавки со сладостями и подержанными мантиями, пока не наткнулась на витрину, заставленную сундуками, чемоданами и сумками из кожи самых разных оттенков. Вывеска гласила: «Саквояжи и кошели».

Она толкнула дверь. Внутри пахло дубленой кожей и воском. За прилавком стоял невысокий волшебник в кожаном фартуке, который при виде клиентки расплылся в профессиональной улыбке.

— Добрый день, леди! Ищете что-то? У нас есть отличные сундуки из дуба, или, может быть, новая коллекция рюкзаков с облегчением веса?

— Мне нужен кошелек, — перебила его Рин. Ей не нужны были маркетинговые уловки. Ей нужен был функционал. — Компактный. Прочный. И с максимальным коэффициентом пространственного расширения.

Торговец моргнул, оценивая её серьезный тон и тяжелые карманы, которые явно оттягивали ткань плаща.

— О, понимаю. У вас… тяжелая ноша? — он понимающе подмигнул. — Тогда позвольте предложить вам вот это.

Он извлек из-под стекла небольшой мешочек из темной, зернистой кожи. На вид в него можно было положить горсть монет, не больше.

— Кожа венгерской хвостороги… ну, скажем так, рептилии, близкой к ней по свойствам, — быстро поправился он. — Наложены чары Незримого расширения высшего класса. Вмещает много, но внешне остается плоским. Плюс чары снижения веса и привязка к владельцу — если выроните, он начнет громко пищать.

Рин взяла мешочек в руки.

«Strukturanalyse», — мысленно произнесла она, пропуская через кожу слабый импульс праны.

Работа была… интересной. Структура заклинания была вплетена в саму материю кожи, создавая стабильный пространственный карман. Это не было временной трансформацией, это был полноценный артефакт. Грубоватый, без изящества, свойственного мастерам, но надежный, как кирпич.

— Какова цена? — спросила она.

— Десять галеонов.

Это было дорого. Пятьдесят фунтов за кожаный мешочек. Но учитывая магические свойства, цена была оправдана. В её мире артефакт с пространственным карманом стоил бы на порядок дороже, так как требовал бы редких материалов и работы высококлассного специалиста. Здесь же это был товар широкого потребления.

— Беру, — кивнула Рин.

Она выложила десяток монет на прилавок. Торговец смотрел на это с благоговением.

Затем она начала сгружать свои запасы в кошелек. В конспирации не было необходимости, 90 галеонов — не такая уж большая сумма, а вот взять продавца на горячем, если кошель поведет себя нестабильно — было хорошей идеей.

Монеты исчезали в горловине, словно падали в бездну. Мешочек не раздувался, не становился тяжелее. Пространственная магия работала безупречно.

Когда последний галеон покинул её карман, Рин почувствовала невероятное облегчение.

— Потрясающая вместимость, не правда ли? — гордо произнес торговец, пересчитывая свои десять монет. — Лучшая работа в Лондоне! Вы не пожалеете, мисс. Этот кошелек прослужит вам долго.

Рин затянула шнурок и взвесила мешочек на ладони. Он весил не больше носового платка.

— Приемлемо, — сухо оценила она. — Благодарю за сделку.

Она спрятала кошелек во внутренний карман и вышла на улицу.

Косой переулок жил своей жизнью. Толпа стала еще гуще. Волшебники и ведьмы сновали между магазинами, обсуждая покупки, новости и сплетни.

Рин замедлила шаг, переходя в режим наблюдения. Теперь, когда её не отвлекали физический дискомфорт и финансовые проблемы, она могла сосредоточиться на анализе местного магического социума. И первое, что бросалось в глаза, — это инструменты.

У каждого. Абсолютно у каждого прохожего был при себе один и тот же предмет.

Деревянная палочка.

Они носили их в рукавах, в специальных кобурах на поясе, за ухом или просто держали в руках, как указки. Это был универсальный мистический код, стандарт, принятый в этом мире.

В её мире мистические коды были индивидуальны. Кто-то использовал драгоценные камни, как Тосака. Кто-то — другие металлы. Кто-то — книги, мечи или даже собственные волосы. Инструмент подбирался под особенности мага, под его стиль и происхождение.

Здесь же царила унификация. Деревянный стержень с сердцевиной. И всё.

Но больше всего Рин поразило то, как они их использовали.

Она остановилась у витрины кафе, наблюдая за происходящим внутри через стекло.

За столиком сидел волшебник, читающий газету. У него зачесалась спина. Вместо того чтобы почесаться рукой, он лениво взмахнул палочкой, пробормотал что-то неразборчивое, и его мантия начала сама собой тереться о лопатки, имитируя чесание.

Рядом ведьма кормила ребенка. Ложка с кашей летала от тарелки ко рту младенца сама по себе, управляемая легкими движениями палочки матери, которая в это время пила чай.

На улице дворник убирал мусор. Он не мел метлой. Он просто указывал палочкой на фантики, и те сами прыгали в урну.

Это было тотальное, всеобъемлющее использование магии для решения самых тривиальных бытовых задач.

В её мире активация мистического кода требовала затрат праны. Открытие цепей, конверсия жизненной силы в магическую энергию, формирование заклинания — всё это стоило усилий. Использовать магию, чтобы почесать спину, было бы равносильно тому, чтобы использовать ядерный реактор для кипячения чашки чая. Глупо, опасно и расточительно.

Здесь же магия лилась рекой.

— Откуда у них столько энергии? — задала Рин себе вопрос, глядя, как волшебник прикуривает трубку палочкой. — У них что, бесконечные резервы Од? Или у них у всех магические цепи ранга «EX»?

Рин присмотрелась внимательнее, вновь активируя магическое зрение на минимальной мощности.

Она увидела потоки.

Когда волшебник взмахивал палочкой, он не использовал свою внутреннюю энергию в том объеме, к которому привыкла Рин. Палочка работала не как усилитель личной силы, а как… клапан. Или, точнее, как насос.

Окружающая среда.

Косой переулок, как и весь этот скрытый мир, был переполнен маной. Атмосфера здесь напоминала плотный эфирный суп. Это был уровень эпохи богов, сохранившийся в изолированном кармане реальности.

Местным магам не нужно было генерировать энергию внутри себя. Им не нужно было выжимать свою душу досуха. Им нужно было просто открыть канал. Палочка служила ключом, который открывал шлюз и позволял внешней, атмосферной мане влиться в заклинание.

«Вот оно что», — поняла Рин. На её губах появилась усмешка, в которой смешались презрение и восхищение. — «Они не сильные. Они просто живут в теплице».

Их «бесконечные резервы» — это не их личная заслуга. Это заслуга места, где они живут. Окружающая среда брала на себя 90 % нагрузки. Магу нужно было лишь задать форму и вектор.

Это объясняло их физическую слабость. Им не нужно было тренировать тело, чтобы выдерживать отдачу. Им не нужно было экономить. Мана была бесплатной, как воздух.

«Именно поэтому они используют её для уборки мусора», — заключила она. — «Когда ресурс не ограничен, он обесценивается».

Это было удобно. Чертовски удобно. Но это делало их зависимыми. Помести любого из этих «великих волшебников» в её мир, где маны мало, и их палочки станут бесполезными деревяшками.

Но сейчас Рин была здесь. В их мире. В их теплице.

И она чувствовала эту ману кожей. Она вдыхала её. Её собственные цепи, привыкшие работать в условиях дефицита, здесь чувствовали себя как рыба, которую выпустили из банки в океан.

Если она сможет использовать этот ресурс…

Она посмотрела на свою руку. Кинжал Азота был прекрасным инструментом, но он был создан для ритуальной магии, для накопления и усиления. Он не был «клапаном» для внешней маны. Драгоценные камни были батарейками, одноразовыми и дорогими.

Ей нужен был местный инструмент.

— Палочка, — произнесла она.

Это было логично. С точки зрения науки.

Если она хочет эффективно взаимодействовать с местной магической средой, ей нужен интерфейс, адаптированный под эту среду. Использование её собственных техник здесь было бы неэффективным, как попытка подключить японский электроприбор к британской розетке без переходника.

К тому же, был и другой аспект.

Маскировка.

Девушка, которая ходит по Косому переулку и колдует с помощью драгоценных камней или ритуального кинжала, привлечет внимание. Девушка с палочкой — это норма. Палочка — это пропуск в общество. Это символ статуса «свой».

Рин решительно оглядела улицу.

Где они берут эти палки? Это не тот товар, который покупают в продуктовом. Это должно быть специализированное место. Мастерская.

Она шла вдоль ряда магазинов, игнорируя витрины с мантиями («Мадам Малкин») и книгами («Флориш и Блоттс»). Ей нужно было оружие.

И она нашла его.

Вывеска была старой, облупившейся, с золотыми буквами, которые давно потускнели. Она висела над входом в узкое, ветхое здание, которое выглядело так, словно его не ремонтировали лет триста.

«Олливандер: Производители волшебных палочек с 382 года до н. э.»

Рин остановилась.

382 год до нашей эры.

Эта дата заставила её уважительно приподнять бровь. Если это правда, то эта лавка существовала еще до основания Римской империи.

Это была Традиция. Настоящая, глубокая Традиция, передающаяся через поколения. В мире магов древность — это синоним качества и силы. Семья, которая занимается одним делом более двух тысяч лет, должна обладать артефактами невероятного уровня.

Витрина была пыльной. За стеклом, на выцветшей фиолетовой подушке, лежала всего одна палочка. Никаких рекламных плакатов, никаких скидок, никаких ярких огней. Только этот одинокий предмет, заявляющий: «Нам не нужна реклама. Вы и так знаете, кто мы».

Это был стиль, который Рин могла оценить. Минимализм уверенности.

Она уже сделала шаг к двери, собираясь войти и потребовать лучший образец их продукции, но что-то заставило её остановиться.

Интуиция? Осторожность? Или просто блеск в соседней витрине?

Рин замерла на полпути.

Спешка — враг качества. Она только что получила деньги. У неё есть время.

Врываться в лавку древнего мастера с наскока, не подготовившись, не изучив контекст — это невежливо. И неразумно. Нужно сначала осмотреться. Понять, что еще предлагает этот рынок. Может быть, здесь есть и другие производители? Конкуренты?

Она перевела взгляд на соседнюю витрину.

Это был магазин магических инструментов. Не палочек, а всего остального. Котлы, весы, телескопы, странные медные приборы с вращающимися сферами.

Рин подошла ближе, приглядываясь к позициям за стеклом.

В центре композиции стоял набор хрустальных флаконов, в которых переливались жидкости всех цветов радуги. «Набор юного зельевара: Экстра-класс», — гласила табличка. Рядом лежали серебряные ножи для нарезки ингредиентов. И, что самое интересное, небольшая латунная астролябия, на которой двигались не только планеты, но и какие-то неизвестные ей символы.

— Любопытно, — пробормотала она.

Местная алхимия. Зельеварение. Астрономия.

Рин чувствовала, как в ней просыпается жадность. Не к деньгам, а к знаниям и возможностям.

Этот мир был отсталым, нелепым и хаотичным. Но он был богат. Богат ресурсами, о которых маги её мира могли только мечтать.