Моя единственная

Глава тринадцатая

Девни

Я лечу сквозь холодный воздух, позволяя ему обжигать мое лицо и легкие. Я люблю зиму. Запах снега и свежесть, которая витает в воздухе. Больше всего на свете я люблю кататься на Симбе, когда вокруг меня порхают хлопья снега. Земля покрывается обещаниями нетронутой земли. Это прекрасно и вселяет надежду.

Я слышу, как позади меня приближается квадроцикл, и пускаюсь галопом.

— Давай, Симба, — подбадриваю я его.

Я приближаюсь к тому месту, где оставила Зака и детей, но слышу позади себя все более громкий звук мотора квадроцикла. Проклятье. Я не могу проиграть. Шон — очень обидчивый проигравший, но он еще хуже, как победитель. Я никогда не переживу этого, и я уверена, что он найдет способ заставить меня заплатить. Как только я достигаю Зака и детей, я толкаю Симбу чуть сильнее и пролетаю мимо них с улыбкой на лице и смехом в воздухе позади меня.

Я кружусь на месте, а дети смеются.

— Ты победила его, тетя Дев.

— Конечно.

— Спорим, я смогу тебя победить! — Хэдли дразнит Остина.

— Ни за что. Я лучший наездник. У меня всю жизнь была лошадь, а ты — девчонка, — Остин произносит последнее слово с усмешкой, словно это проклятие.

О, эти двое либо безумно влюбятся, либо убьют друг друга. Хэдли не желает пропускать оскорбление мимо ушей.

— Ты глупый мальчишка и не знаешь, как хорошо я управляюсь с лошадью. Я лучшая среди всех, правда, дядя Шон? Ты думаешь, я могу управлять лошадью лучше, чем Остин, не так ли? Все девочки лучше мальчиков.

Я смотрю на Шона, который, похоже, с трудом преодолевает это минное поле.

— Шон, что ты думаешь? Девочки лучше мальчиков?

— Умм…

— Не отвечай, приятель, — предупреждает Зак.

Шон снова начинает говорить, но потом останавливается.

— Думаю, нам всем пора возвращаться, верно?

— Но здесь так хорошо. И моя лошадь такая счастливая, — говорит Хэдли, надув губы.

Здесь не хорошо, здесь чертовски холодно.

Я прочищаю горло.

— Я бы хотела, чтобы мы могли остаться, но у Остина завтра большой турнир, и мы не можем гулять так поздно. Не говоря уже о том, что наши пальцы могут скоро отвалиться от такого холода. У Шона завтра тренировка с Джаспером. Ну, он помогает, или как они там это называют.

— Что за игра? — спрашивает Зак.

— Я играю в бейсбол, как и Шон. Я тоже кэтчер.

— Правда? Логан играет, но он питчер. Как и я.

— А сколько ему лет?

— Ему почти одиннадцать, и у него есть кое-какие навыки.

Я улыбаюсь.

— У Остина то же самое с мастерством. Через несколько месяцев ему исполнится десять, но в этой лиге все двенадцатилетние дети, и он был создан, чтобы играть с ними.

Шон подходит к моей лошади и гладит Симбу по шее.

— У него настоящий талант даже в этом возрасте.

— Звучит знакомо, да? — спрашивает Зак.

Боже. Мальчишки и их бейсбол. Все мое детство как будто вращалось вокруг Шона и его игр. Если я хотела быть рядом с ним, то шла на жертву. Никто не мог знать, что это приведет его к такой жизни.

— Я прекрасно помню, как мне приходилось слоняться по полю, если я хотела увидеть тебя. Это было весело, ведь я любила смотреть, как ты играешь.

— Мне нравилось, что ты там, — признается он. — Долгое время я думал, что ты — мой талисман удачи. Не могу сказать, сколько раз я мечтал, чтобы ты была на стадионе в те вечера, когда ничего не получалось. Если бы я только мог увидеть тебя…

Мое сердце замирает, когда мы смотрим друг на друга. Он говорит вещи, которые я до сих пор не понимаю. Неужели это тот самый мальчик, который говорил мне, что я тупая? А теперь он говорит, что хотел бы, чтобы я была рядом, когда у него был плохой день. Как будто два мира столкнулись и вывели все из равновесия. Когда мой мир рушился, я хотела, чтобы он был рядом со мной, так что я хотя бы понимаю его чувства.

Зак смотрит на Шона, потом на меня.

— Вы, ребята… вместе?

— Нет.

— Скоро, — одновременно говорит Шон.

Зак хихикает.

— Что ж, это все проясняет.

Шон проводит рукой по шее Симбы, все это время наблюдая за мной.

— Видишь ли, я поцеловал ее, и это ее напугало. Девни хочет, чтобы все осталось как есть, но шансов на это очень мало, так как я решил, что скоро мы снова это повторим.

Я задыхаюсь.

— Правда? Ты такой осел. Да, мы поцеловались, но я ничего не почувствовала, а он не может с этим смириться.

— Ничего, да?

Я скрещиваю руки на груди и приподнимаюсь в седле.

— Нет.

— Тогда что было во второй раз, когда ты пыталась залезть на меня, как на дерево?

Зак поворачивает голову в мою сторону.

Я убью его.

— Я не пыталась залезть на тебя, как на дерево! Я пыталась снять тебя с себя.

— Схватив меня за волосы и прижав мои губы к своим?

Я смотрю туда, где Хэдли и Остин выгуливают своих лошадей, а затем бросаю на него взгляд, сохраняя низкий голос.

— Ты свинья и бредишь.

— Жаль, что я не записал это, чтобы вы могли увидеть, то, что я вижу, — говорит Зак себе под нос.

Конечно, не хотелось бы, но я не могу этого не сказать. Нет, я должна это сделать.

— Только для того, чтобы Шон увидел, что у меня нет к нему чувств, я не хочу целовать его снова и не намерена иметь с ним ничего, кроме дружбы. У меня есть еще одна неделя, чтобы доказать это.

Неделя, в течение которой я не буду жалеть, что не могу прижать его к стене, взобраться на него, как на лошадь, и делать с ним грязные вещи. До сих пор это было абсолютной пыткой, и не помогало то, что Шон расхаживал по дому голым при любой возможности. Но я выдержала. Я могу продолжать это делать. Может быть.

Шон смотрит на него, приподняв бровь, как бы говоря: «Видишь. Она несет полную чушь».

— Я пойду проверю детей, Креветочка. Продолжай кормить себя той ерундой, которую ты несешь.

Я смотрю ему вслед, пока он уходит, насвистывая. Такой великолепный, неотразимый засранец.

Я вздыхаю и снова поворачиваюсь к Заку.

— Извини за это.

Он смеется.

— Не стоит. Ты немного напоминаешь мне меня и Пресли.

— Это та девушка, о которой ты говорил раньше?

Он кивает.

— Около семнадцати лет назад я ушел от нее. Это…это была самая большая ошибка в моей жизни. Мы были вместе еще со школы и так любили друг друга, что казалось, ничто не сможет нас разлучить. Она была моей лучшей подругой.

— Похоже на Деклана и Сидни, — размышляю я.

Глаза Зака слегка сужаются.

— Прости, Деклан — брат Шона, и они были школьными возлюбленными… и так далее, и так далее, и так далее.

Зак тихонько смеется.

— Ты говоришь как мой брат.

— Он кажется хорошим парнем.

— Так и есть, он так считает, когда мы говорим обо мне и Пресли. Эта история стара как мир, да? Два человека, которые поняли друг друга и которым нужно разобраться в себе.

Я смотрю в сторону Шона.

— Да, а иногда не получается.

— Трагические истории заканчиваются именно так.

— Это трагическая история?

— Зависит от того, с какой стороны посмотреть, — отвечает Зак.

Отлично. Мне не нужна еще одна версия неудачных отношений между друзьями, даже если все закончится хорошо, то середина — нет. Это то, что удерживает меня от того, чтобы снова засунуть язык ему в рот. Я лучше справлюсь с тоской, которая останется на всю жизнь, чем с болью от потери.

— Расскажи мне историю о тебе и твоей лучшей подруге.

Зак кивает.

— Ну, во-первых, я нас сломал.

Это все, чего я боюсь.

— Понимаю.

— Но все, что было сломано подлежит восстановлению. Все, что тебе нужно — это связь, любовь и много гребаного терпения. Она научила меня этому. Нам пришлось потратить семнадцать лет, чтобы разобраться во всем, прежде чем мы смогли стать теми, кто мы есть сейчас. В этом мире нет ничего, чего бы я не сделал ради нее — ради нас. Видишь ли, в этом и заключается дружба. В основе всего этого лежит то, что она всегда была и остается моей лучшей подругой.

То, как он говорит о ней, вселяет в меня надежду, что наша с Шоном дружба достаточно сильна, чтобы выдержать любую бурю.

— И ты думаешь, что этой дружбы достаточно?

Зак улыбается, и его взгляд переходит на Шона, когда он возвращается к нам.

— Я думаю, что без нее у вас нет ни единого шанса стать чем-то большим. Он любит тебя, независимо от того, какие недостатки ты в себе находишь. Черт, если бы я мог предположить, я бы сказал, что он любит тебя больше из-за них.

Это почти полностью описывает мои чувства к Шону. Он может быть угрюмым, глупым и упрямым, но я люблю его до самой глубины души. Мы пережили времена счастья и самые мрачные дни. Но я не знаю, значит ли это, что мы можем быть больше, чем просто друзья. Это большая проблема. Тем не менее он поспорил со мной, что я не продержусь и двух недель, и у меня нет ни единого шанса выиграть. С каждым днем мне все труднее и труднее сопротивляться тяге к нему. Я хочу его. Не так, как всегда, а как нечто гораздо более глубокое и значимое. У меня не так много времени, чтобы разобраться в этом, и именно это меня пугает. Если это просто влечение, то с этим можно справиться. Но если это нечто большее, то я не знаю, можно ли от этого отказаться. Время — вот что мне нужно. Еще одна неделя — вот что у меня есть, прежде чем наше пари закончится, и он снова станет никем.

— Что ж, несмотря ни на что, у нас есть еще неделя, в течение которой я буду просто его лучшей подругой, не более того.

Его улыбка наполняет холодный воздух.

— Ложь, которую мы говорим себе.

— Что за ложь? — спрашивает Шон, останавливаясь рядом с нами.

— Просто поговорил с Девни о чувствах.

Шон ухмыляется, в зеленых глазах пляшет озорство.

— Не волнуйся, Зак. Она может пытаться отрицать это, но я всегда видел ее насквозь. У нее есть чувства ко мне, просто она не готова их принять.

— Доброе утро, солнышко.

Я вскакиваю и оборачиваюсь, чтобы увидеть Шона, стоящего в дверном проеме кухни без рубашки.

— Что у тебя за отвращение к одежде?

Он ухмыляется.

— У меня его нет. Я просто знаю, что тебя раздражает, когда на мне меньше одежды.

Прошло два дня с тех пор, как Зак уехал, и с тех пор Шон сделал своей миссией сводить меня с ума. Вчера вечером он сказал, что ему нужно постирать, что означало снять с себя все, что на нем было надето, кроме нижнего белья. Я очень надеялась, что к этому времени перестану пускать слюни по его невероятному телу, но, похоже, чем больше я его вижу, тем больше хочу. Поэтому следующие пять дней сопротивляться ему будет очень тяжело.

Каламбур.

— Я не нервничаю, — отрицаю я и поворачиваюсь, чтобы закончить делать свой сэндвич.

— Нет?

— Нет.

Я слышу его приближающиеся шаги, и мое тело напрягается.

— Даже когда я делаю это?

Его руки движутся от моего запястья вверх по рукам, оставляя за собой мурашки. По телу пробегает дрожь, а его тихий смешок раздается прямо мне в ухо. Каждая частичка меня хочет повернуться в его объятиях, поцеловать его до бесчувствия и потеряться в его прикосновениях. Но со мной что-то не так. Я не хочу этого. Нет. Нет. Нет. Я хочу, чтобы он отступил и снова стал моим язвительным другом- засранцем, к которому у меня не было чувств. Это все из-за отсутствия рубашки. Так и должно быть. Меня поражает его пресс. Вместо того чтобы утонуть в его прикосновениях, я выпрямляю спину и напоминаю себе о пари. Я не уступлю, когда осталось всего пять дней.

— Извини, — говорю я настолько отстраненно, насколько могу. — Я считаю, что нам нужны дополнительные правила относительно этого твоего пари.

Тепло его дыхания скользит по моей шее, заставляя волосы встать дыбом.

— Какие правила?

Я поворачиваюсь, толкая его грудь, чтобы освободить немного места.

— Ты не можешь просто подойти ко мне сзади и начать трогать меня. Это нечестно.

Губы Шона превращаются в наглую улыбку.

— Я никогда не говорил, что буду драться честно.

— Мы не деремся!

— Нет, милая, не мы… а ты. Ты борешься с этим, со мной и с тем, чем мы могли бы быть.

Я вздыхаю и качаю головой.

— Нет, я борюсь за нашу дружбу.

— А я борюсь за большее.

Это невозможно. Я не могу сделать это с ним, потому что это закончится катастрофой, а у меня их было достаточно.

— Ты не знаешь, сможем ли мы стать чем-то большим. Это может стать… концом для нас. Это может стать гвоздем в нашем гробу, а я бы предпочла, чтобы этого не случилось.

Он делает шаг назад, проводя пальцами по волосам.

— Я знаю не больше, чем ты, но я не собираюсь бояться.

Я смеюсь.

— Ты никогда не любил женщину настолько, чтобы познать страх ее потери.

В его глазах вспыхивает гнев.

— Ты думаешь, я не знаю, что такое потеря?

— Я не так сказала. Ты терял людей, которых любил, но совсем другое дело, когда ты отдаешь свое сердце. Потерять мать — это не то же самое, и ты это знаешь.

— Нет, но я знаю, каково это — не иметь смелости попробовать. Когда ты сказала мне, что Оливер собирается сделать предложение, я думал, что сойду с ума. Как будто все вещи в моей жизни, в которых я был так уверен, вдруг перестали быть таковыми. Я все это видел, Дев. Я видел, как вся наша жизнь разыгрывалась, словно в каком-то фильме. Ты была там, в белом платье, шла под руку со своим папой, но в конце этого проклятого прохода стоял не я. Нет, это был Оливер, и я не мог этого допустить.

— Почему?

Шон поднимает руку, отводя в сторону прядь волос, выбившуюся из моего хвоста.

— Потому что это я должен ждать тебя. Я должен быть на пляже, стоять с океаном за спиной, пока ты идешь ко мне.

Мои глаза расширились.

— Почему мы на пляже?

Он наклоняется и прижимается мягким поцелуем к моей щеке, и все мое тело покалывает.

— Потому что это мечта, верно? Это то, что ты сказала мне давным-давно, и я никогда не забывал. Здесь нет правил, потому что я не играю с тобой в игры, и я использую любые средства, чтобы завоевать твое сердце.

— А что, если мое сердце не готово?

— Тогда я буду ждать тебя, Девни. Я буду ждать, пока ты не поймешь, что дело не в пари и не в чем-то другом, кроме того, что мы должны быть вместе. Я хочу и нас, и тебя, и все, что с этим связано. Я хочу целовать тебя перед сном, просыпаться с тобой рядом и любить тебя так, как ты того заслуживаешь. Поэтому я буду ждать, пока твое сердце будет готово, потому что мое готово для нас обоих.

Шон уходит, оставляя меня стоять на месте, пытаясь придумать хоть что-нибудь, чтобы отрицать, что он только что украл мое сердце из груди, и я никогда не получу его обратно.