Моя единственная

Глава пятая

Девни

— Он просто идеален, — говорю я, держа Дикона Джеймса Эрроувуда, известного также как Диджей, на руках.

— Я уже так сильно его люблю, — улыбается Сидни, лежа в кровати после самых легких родов в истории.

Клянусь, она как будто приказала ему повиноваться, и он повиновался. Вместо многочасовых схваток Сидни проснулась, сказала Деклану, что пора, они поехали в больницу, и через пять часов он был здесь. После того, как ее беременность протекала неспокойно, я думаю, это было долгожданным сюрпризом.

— Конечно, это так. Он прекрасен.

Я слегка покачиваюсь, любуясь тем, как невинно и мило он выглядит.

— А где Деклан? — спрашиваю я.

— Он отправился с братьями на кладбище.

Возможно, кто-то не понимает, насколько это важно, но мы с Сидни понимаем. Их мать была грозной женщиной, которую они любили, как и мы. Когда она умерла, ничто не могло осветить тьму, просочившуюся в этот дом.

— Я рада, что они снова вместе. Ну, почти.

Сид кивает.

— Им было тяжело, и, хотя я считаю, что их отец был ублюдком, его принуждение к этому — дело хорошее.

— Ну, — мягко говорю я, укачивая Дикона, — Я знаю как минимум две хорошие вещи, которые произошли из-за их возвращения.

— Элли уже мечтает о ребенке.

— Могу себе представить. Ей было не по себе, когда я видела ее на прошлой неделе.

Сидни зевает, а потом морщится.

— Мне так больно, и это так… странно — больше не испытывать давления.

— Давление в моих руках, да?

Я люблю детей. Они такие безупречные и неиспорченные. Ничто не причинило им боли и не испортило их. Они просто есть, и это великолепно. Однажды и у меня может быть подобное. Я хочу этого больше, чем кто-либо может понять. Когда-то это было в моих руках, но потом так же быстро исчезло. И все же я хотела бы когда-нибудь воспитать ребенка. Дикон слегка ерзает, и я крепче прижимаю его к себе, вспоминая, как Остин любил, когда его туго пеленали. Он суетился до тех пор, пока кто-нибудь не заставлял его неподвижно лежать в своем коконе.

— Дев?

— Да?

— Ты собираешься рассказать мне что-нибудь о том, что происходит с Шоном? Я была терпелива, но ты меня убиваешь. Прошло две недели с тех пор, как ты сказала мне, что он тебя поцеловал.

Я вздыхаю, придвигаясь к краю ее кровати.

— Ничего особенного. Он сказал, что это была ошибка, и что ж, он прав. Так что мы живем дальше.

Сидни смотрит на меня с минуту.

— Это нелегко — просто жить дальше. Не тогда, когда ты понимаешь, что влюблена в него.

— Я не влюблена в него.

По крайней мере, я не хочу этого. Я не могу быть влюблена в своего лучшего друга. Так не бывает. Не тогда, когда он был лучшей частью моей жизни со второго класса.

— Слушай, я не собираюсь называть тебя лгуньей, но ты не совсем честна.

— Сид, у тебя теперь есть ребенок, которого ты должна воспитывать, и тебе не обязательно делать это со мной.

Она смеется один раз, а потом вздыхает.

— Я не собираюсь становиться твоей матерью — по крайней мере, не пытаюсь. Я просто говорю, что то, что ты любишь его больше, чем друга, известно всем, кроме вас двоих. Он будет здесь еще пять с половиной месяцев, а потом, кто знает, что случится?

— Именно! — шепотом говорю я. — Он уедет, и, если мне не изменяет память, кто-то не хотел связываться с неким Эрроувудом по той же причине. И, — подчеркиваю я, — у меня нет никаких шансов забеременеть от Шона. Так что пять с половиной месяцев на… свидание… или что бы там ни было, все закончится тем, что у меня будет разбитое сердце в Шугарлоуф и Эрроувуд во Флориде. Нет, спасибо.

— Возможно, так и будет, но что, если нет? Что, если он — тот самый, а ты его отпустила?

— Что если? Я не могу играть в эти игры, Сид. Я больше не ребенок. У меня есть обязанности и желания. Я хочу выйти замуж, завести детей, жить своей жизнью… — Дикон начинает суетиться, и я возвращаю его на руки матери. — Я люблю тебя и знаю, что все, что ты говоришь, от чистого сердца. Я правда люблю. Но Шон — мой лучший друг. Размывание этих границ разрушит не только мое сердце, но и мою душу. Если у нас ничего не получится, мы никогда больше не сможем быть друзьями. Мы напились и поцеловались, но через несколько месяцев он вернется к своей жизни, а я — к своей.

Сидни смотрит на своего сына, а потом снова на меня.

— Да, я тоже так думала. Удачи, подруга.

Она ошибалась, и я уверена, что ошибаюсь тоже.

Я вхожу в дом в боевом снаряжении, готовая к любой войне, которую собирается объявить моя мать. Я не знаю, чем ее разочарую, но это всегда происходит.

— Вот и ты, — доносится с дивана теплый голос отца.

— Все в порядке?

— Да, все отлично. Сидни родила.

— Это здорово. Уверен, семья счастлива. Шон уже вернулся?

Я сажусь на диван рядом с ним, кладу голову ему на плечо.

— Да.

— Уверен, это значит, что мы будем часто видеться с ним?

Из-за Джаспера и Шона мало кто из мальчиков осмеливался ко мне подойти. Джаспер был плох, но Шон был просто кошмаром. Один его взгляд заставлял любого парня бежать в другую сторону. Это было неловко и раздражало, но Шон говорил, что любой парень, который не готов оттолкнуть его, не стоит и минуты моего времени. Мой отец соглашался, и Шон заслужил любовь моего отца.

— Я не знаю. Он собирается заниматься с Остином и другими местными ребятами из команды, что-то делать на ферме с коровами, а я занята, так что…

— Значит, мы увидим его, когда он не будет занят, — посмеивается папа. — Этот мальчик не может остаться в стороне, Креветочка. Ты просто слишком неотразима.

— Да, — ехидно говорит моя мама, входя в комнату.

— Мужчины, мальчики, все существа просто не могут устоять, не так ли?

Я ослабила бдительность, и теперь мне придется расплачиваться.

— Думаю, нет, мама.

— Я говорил не об этом, и мы все это знаем, — поправляет ее папа. — Не говоря уже о том, что, когда Шон был рядом, Девни больше улыбалась.

— Да, думаю, нам всем не помешает немного этого.

Другими словами, ей действительно все равно. Звонок в дверь заставляет закончить эту поучительную беседу, пока она не превратилась в уродливую. Когда я открываю дверь, мое сердце едва не замирает.

— Оливер?

— Дев, — он тепло улыбается. — Как дела?

Я бросаю взгляд в сторону родителей, а затем выхожу на улицу вместе с Оливером. Я не хочу, чтобы они подслушали все это.

— Я в порядке, а ты?

— Я в тоже.

— Не ожидала тебя увидеть, — говорю я, когда мы садимся в кресла на дальней стороне крыльца.

Оливер выглядит по-другому. Несмотря на то, что прошло всего две недели, что-то в нем изменилось. Как будто он стал… мягче. Меня охватывает чувство вины, когда я задаюсь вопросом, не были ли причиной тому наши отношения, которые его тяготили. Я знаю, что меня нелегко полюбить. Я упряма, замкнута и недоверчива по своей природе. Оливер приглашал меня на свидания почти четыре месяца подряд, прежде чем я согласилась пойти. Он был настойчив и добился своего. Я любила его так, как только могла, но этого было недостаточно. Я впускала его в очень отдаленные уголки своего сердца, но они никогда не были настолько глубокими, чтобы он мог причинить мне настоящую боль. Кто-то до него научил меня этому.

Мы оба садимся, и он вздыхает.

— Я хотел завезти несколько твоих вещей, которые ты оставила у меня, но еще я хотел сообщить тебе кое о чем.

— О?

— Месяц назад мне представилась возможность работать в компании моего отца. Я неохотно согласился.

— Из-за меня?

Он улыбается и кивает.

— Я знал, что ты не уедешь из Шугарлоуф, и не собирался спрашивать тебя, поскольку знал ответ.

Боже, какой же я была сукой.

— Это… так неправильно.

— Неправильно?

— Да, Олли, это было неправильно, что ты хотел провести со мной всю жизнь и не мог попросить меня переехать с тобой. Я не должна была заставлять тебя чувствовать себя так. Это несправедливо по отношению к тебе. Мне очень жаль, что из-за меня ты не захотел принять предложение о работе, которая могла бы продвинуть твою карьеру.

— Остановись. Пожалуйста. Мне действительно не нужна была эта работа, и я думаю, что использовал наши отношения как причину для отказа. Я знал, что отец никогда не заставит меня выбирать, но теперь, когда мы не вместе, я как бы потерял этот козырь. Я не настолько благороден, как тебе хотелось бы думать.

Вот тут он ошибается.

— Нет, я думаю, что это так.

Он смеется.

— Ну, по крайней мере, один из нас так думает.

— Тем не менее, я тебе очень многим обязана.

— Я собираюсь устроиться на работу в Вайоминге.

— Так далеко? — произношу эти слова на одном дыхании.

— Он купил огромное количество земли и хочет расширить наш скотоводческий бизнес. Это разумный шаг, и если я уеду, то буду управлять этой фермой.

Он был прав, я бы не уехала. Я бы никогда не уехала так далеко. Моя семья здесь, и мне нужно быть рядом по эгоистичным причинам. С ними может быть трудно, но они помогли мне, когда я была потеряна.

— Это хорошая возможность для тебя.

Оливер берет меня за руку.

— Я думаю, это хорошо для нас обоих. Если я уеду, нам не придется беспокоиться о том, что мы столкнемся друг с другом или возникнет какая-нибудь неловкость.

Самое печальное, что рядом с ним я не чувствую себя неловко. Мне не грустно и не больно. Это была дружба, которая всегда была, между нами. Единственное, о чем я сожалею — это то, что я позволила ему думать, что наша дружба может быть чем-то большим. Теперь я собираюсь дать ему все, что смогу.

— Может быть, ты прав. Я не знаю, как бы я себя чувствовала, если бы увидела тебя с кем-то другим.

— Я не могу остаться, когда знаю, что Шон здесь, Дев. Я могу отпустить тебя, потому что люблю тебя настолько, что хочу, чтобы ты была счастлива, но я не могу смотреть на это.

Я смотрю в его глубокие голубые глаза и вижу там боль.

— Мы не…

— Может быть, не сейчас. Может быть, не в ближайшие полгода, но когда-нибудь вы будете вдвоем, а я не смогу быть здесь. Поэтому я пришел попрощаться.

— Разве неправильно говорить, что я ненавижу это?

Оливер хихикает.

— А разве неправильно, что я рад этому?

Я улыбаюсь.

— Нет.

— Тогда мы не ошибаемся.

Мы поднимаемся на ноги, и он притягивает меня к себе, чтобы крепко обнять. Я буду скучать по нему. Оливер был добр ко мне. Не было никаких секретов и лжи. Никаких пошлых встреч у шкафчиков. Он любил меня открыто. Он любил меня такой, какая я есть. И теперь я должна отпустить его — навсегда.

Я поднимаюсь на носочки и прижимаюсь губами к его губам.

— Спасибо, Олли.

Мое тело тянется вперед, в тесные объятия. Когда мы отпускаем друг друга, я поворачиваюсь, а Шон уже идет по дороге. Его руки в карманах, светло-каштановые волосы слегка свисают на глаза. Он легко улыбается, но я вижу, как напряжены его глаза, когда он поднимается по лестнице.

— Оливер, — говорит Шон, протягивая руку.

Оливер, как и подобает джентльмену, возвращает жест, а затем прочищает горло.

— Шон, позаботься о ней.

Не сказав больше ни слова, он уходит, оставляя меня с Шоном, в глазах которого читается миллион вопросов.