Неведомые земли. Том 1

В середине океана против Африки находится остров, отличающийся своей величиной. Он находится от Африки лишь на расстоянии нескольких дней морского пути. …финикияне, обследовавшие по приведенным выше причинам побережье по ту сторону Столбов и плывшие на парусах вдоль побережья Африки, были сильными ветрами отнесены далеко в океан. После многих дней блуждания они достигли наконец названного острова.[1]

Говорят, будто по ту сторону Столбов Геракла карфагеняне обнаружили в океане необитаемый остров, богатый множеством лесов и судоходными реками и обладающий в изобилии плодами. Он находится на расстоянии нескольких дней пути от материка. Но когда карфагеняне стали часто (!) посещать его и некоторые из них из-за плодородия почвы поселились там, то суфеты Карфагена запретили под страхом смерти ездить к этому острову. Они истребили жителей, чтобы весть об острове не распространилась и толпа не могла бы устроить заговор против них самих, захватить остров и лишить карфагенян счастья владеть им.[2]

…с островов Атлантического океана. Их два. Они отделены один от другого очень узким проливом, лежат в десяти тысячах стадиях от африканского берега и называются островами Блаженных (ὀνομάζονται Μακάρων νῆσοι). Редко на них идут, да и то небольшие, дожди — в большинстве случаев их освежают тихие ветры, приносящие с собой росу, вследствие чего прекрасная, тучная почва становится не только возможной для паханья и посева, но даже приносит сама собою плоды. Их очень много; они вкусны и могут без труда и забот кормить праздное население. Острова пользуются приятным климатом благодаря своей [63] температуре и отсутствию резких перемен во временах года. Дующие от нас северные и восточные ветры должны пронестись огромное пространство, вследствие чего, если можно выразиться, рассеиваются и теряют свою силу. Напротив, морские ветры, южный и западный, нередко приносят с моря небольшие дожди, слегка освежают влагою землю, при ясной погоде, и питают почти всю растительность. Вот почему даже среди туземцев успело распространиться занесенное извне верование, что здесь должны находиться Елисейские поля, местопребывание праведных, воспетое Гомером.[3]

Против выжженной солнцем части побережья лежат острова, принадлежавшие, по рассказам, гесперидам.[4]

Установлено, что, отправляясь от противоположного берега Автололов, Юба открыл острова, на которых он устроил красильню, где применялся гетульский пурпур.[5]

А дальше в море лежит остров; он богат травами и посвящен Сатурну. Столь неистовы его природы силы, что если кто, плывя мимо него, к нему приблизится, то море взволнуется у острова, сам он сотрясается, все открытое море вздымается, глубоко содрогаясь, в то время как остальная часть моря остается спокойной, как пруд (quatiatur ipsa et omne subsiliat salum alte intremescens cetero ad stagni vicem pelago silente).[11]

Можно с уверенностью сказать, что финикияне были далеки от того, чтобы совершать все те значительные мореходные подвиги, которые им приписывались раньше и часто приписываются теперь. Делалось это, чтобы объяснить некоторые примечательные факты из истории торговли, главным образом появление задолго до Гомера северного янтаря в Средиземноморье. Теперь мы знаем, что предполагавшиеся прежде регулярные морские торговые рейсы финикиян к Северному и Балтийскому морям, то есть в страны олова и янтаря, в Норвегию, Индию и т.д. должны расцениваться как чистейшая фантазия. Финикияне, по-видимому, плавали и вели торговлю в основном лишь в тех водах, которые еще до них исследовали критяне, египтяне и, возможно, карийцы.[12]

Мореходство начало развиваться у финикиян только в XV в. до н.э., когда приближалась к концу эпоха морского владычества Крита. Лишь при [65] Тутмосе III (1501—1447 гг. до н.э.) впервые упоминается о захвате нескольких финикийских кораблей.[13] Впрочем, в этом сообщении одновременно говорится, что финикияне не смогли переправить через море войско фараона и египтяне были вынуждены сами справиться с этой задачей.[14] Финикияне, видимо, без необходимости или специального задания (см. гл. 9) вообще никогда не посещали незнакомых берегов и морей. И они, пожалуй, были далеки от того, чтобы проявлять исследовательский интерес, в отличие от их дочерней колонии Карфагена, который в этом отношении кое-чего достиг (см. гл. 10 и 11). Финикияне действительно были хорошими моряками, лучшими в 1200—500 гг. до н.э., однако в блеске гомеровских поэм они предстали в слишком выгодном свете. В настоящее время можно утверждать, что в Атлантический океан финикияне проникали недалеко за Гибралтарский пролив. На протяжении многих веков крайней целью их путешествий на запад был город Тартес, достигший расцвета благодаря своим богатым запасам металлов. Под названием Таршиш этот город часто упоминается в библии. Для торговли с Тартесом финикияне в XII в. до н.э. основали Гадес (Кадис), старейший из всех современных городов Европы. Постепенно они создали между двумя городами морской путь, на отдельных этапах которого основали колонии. На этом пути важными колониями были город Утика, возле устья Баграды, основанный, по данным Мейера,[15] в 1101 г. до н.э., и Карфаген, построенный в 814 г. до н.э.

И вот во время своих плаваний в Гадес или, если прав Диодор, путешествуя вдоль побережья Марокко, финикияне якобы были однажды отнесены непогодой в океан и обнаружили там большой остров на расстоянии «нескольких дней пути». Согласно исследованиям Банбери,[16] это могла быть только Мадейра. Такое предположение превращается в уверенность, если для толкования скупых указаний Диодора привлечь подробные сведения Аристотеля. Лесистость, плодородие, реки — все это описание прекрасно подходит теперь, как подходило и в древности, к вновь открытому в XIV в. итальянцами, а в 1419 г. португальцами острову Мадейре и только к нему одному.[17] Еще до Банбери Мюлленгоф подчеркивал, что вряд ли приходится сомневаться в «раннем» знакомстве финикиян с группой Мадейры и с частью [66] Канарских островов.[18] Вивиен де Сен-Мартен писал даже о «достоверном» знакомстве финикиян с Канарскими островами.[19]

Несмотря на это, некоторые исследователи сомневались в том, действительно ли древние народы знали Канарские острова и Мадейру. Ведь эти группы островов на протяжении целого тысячелетия — с III по XIII в. — были совершенно неизвестны, если не считать нескольких упоминаний их названий у Птолемея. Такие сомнения совершенно необоснованны. Еще Гумбольдт неоднократно указывал, что Мадейра, Тенерифе и другие острова Атлантического океана упоминаются в древних литературных источниках.[20] Но не только приведенные выше цитаты из античных авторов свидетельствуют о том, что сведения об упомянутых островах имелись уже со времен Гомера. Можно привести еще много других примеров из древних трудов.[21]

Посещение восточных и центральных Канарских островов и группы островов Мадейра — это, видимо, единственное географическое открытие, которое довольно достоверно можно приписать финикиянам (не считая плавания вокруг Африки по поручению фараона Нехо) (см. гл. 9). Возможно, впрочем, что и это открытие было сделано уже критянами, морские походы которых еще за 2000 лет до финикиян простирались на всю западную часть Средиземного моря,[22] вплоть до океана. Если финикияне достигли этих островов, то весьма убедительно предположение Киперта,[23] что позднейшее греческое название μακάρων νῆσοι, то есть острова Блаженных (Insulae Fortunatae), — это лишь эллинская перефразировка финикийского названия островов Макара (или Мелькарта, бога города Тира). Специалисты по древним языкам отрицательно отнеслись к такому толкованию, но оно психологически весьма вероятно. Мюлленгоф также считает название μακάρων νῆσοι «древнефиникийским».[24]

Но если финикияне хоть раз попали на Канарские острова, то постоянные плавания туда должны были стать для них особенно заманчивыми. Ведь [67] в древности было мало хороших красителей, а на этих островах представлялась особенно удобная и столь желанная возможность получения устойчивых лакмусовых красителей. Производство славившегося в древности тирского пурпура всегда было окружено тайной, по сей день не раскрытой. При помощи одной пурпурницы (Purpura haemastoma), известной и доступной другим средиземноморским народам, финикияне не смогли бы производить свои прекрасные в техническом отношении и славившиеся повсюду пурпурные ткани. Между тем на Канарских островах имелся лишайник, так называемый орсель (Roccella tinctoria), содержащий краситель весьма высокого качества и в очень большом количестве. Даже в технике крашения средневековья этот лишайник под названием «трава оризелло» играл большую роль как ценный товар. Еще раньше высказывалась мысль,[25] что лишайник с Канарских островов, содержащий высококачественный краситель, как-то связан с секретом тирского пурпура. Следует добавить, что Канарские острова, кроме орселя, поставляли еще один, хотя и менее ценный краситель — «кровь дракона», представлявший собой смолу своеобразного драконова дерева (Dracaena draco). Даже значительно позже древние придавали большое значение красителям с океанских островов. Это особенно подтверждается тем, что любитель торговли высокообразованный мавританский царь Юба II незадолго до нашей эры основал на Канарских островах собственную пурпурокрасильню[26] и что эту группу при Юбе и Плинии прямо называли «Пурпурными островами» («Purpurariae»).[27] Одновременно сообщается, что царь Юба не нашел на островах жителей, но обнаружил там остатки старинных строений. Это также подтверждает освоение в древности Канарских островов финикиянами и карфагенянами.

Гесиоду[28] и Гомеру,[29] кроме того, был известен горный великан (Атлант) на крайнем западе, о котором Гесиод говорит, что он стоял «прямо против Гесперид». Геспериды, как известно, упоминаются еще в мифе о Геракле, более древнем, чем эпос Гомера. Они охраняли на дальнем западе золотые яблоки, добывая которые Геракл совершил один из своих 12 подвигов. Геспериды всегда связывались с океаническими островами на западе. Плиний один раз[30] упоминает даже собственно Hesperidum insulae [острова Гесперид. — Ред.]. Убедительным кажется предположение Шультена,[31] что основанием к возникновению легенды о «яблоках» гесперид могли дать замечательные по виду и вкусу плоды Канарского земляничного дерева (Arbutus canariensis). Эти оранжево-желтые плоды величиной с мелкую сливу похожи [68] на кизил (Achras sapota). Вблизи гесперид, согласно легенде, находится поддерживающий небо, то есть особенно высокий,[32] Атлант, которому «ведомы моря все глубины»[33] (видимо, он поднимается непосредственно из моря). Очень убедительна версия специалиста по древним языкам Иделера, поддержанная Гумбольдтом,[34] что древний Атлант — это вершина Пик-де-Тейде на острове Тенерифе, которая как бы поднимается прямо из моря на огромную высоту (3710 м). Согласно Гумбольдту,[35] в ясные дни эта гора видна даже с береговых холмов материка близ мыса Бохадор. Атлант, таким образом, был якобы самым западным из столбов, которые, согласно представлению древних египтян, позже перенятому семитами[36] и эллинами, поддерживают небесный свод у края земного диска «вокруг» (ἀμΦίς),[37] то есть во всех направлениях розы ветров. Но это толкование, получившее, видимо, всеобщее признание географов и историков,[38] отрицается большинством филологов,[39] хотя и без особо убедительных доводов.

Стихи «Одиссеи» об Атланте считаются позднейшей вставкой. Но и в этом случае приведенное выше доказательство остается в силе. Как показывает обзор отрывков, и в «Одиссее» и в других произведениях упоминаются прекрасные острова на западе с пышной растительностью и превосходным климатом. Правда, наличие очень ранних сведений об островах в океане к западу от Гибралтарского пролива нельзя доказать совершенно безоговорочно, но оно достаточно правдоподобно.[40] [69]

С полной уверенностью автор присоединяется к следующему весьма решительному высказыванию Шультена: «На принципиальный вопрос, известен ли был западный океан грекам времен Гомера и Гесиода, нужно, безусловно, ответить утвердительно, так же как на него отвечали и в древности… Около 1000 г. до н.э. сведения об океане должны были дойти и до греков, ибо такие открытия нельзя утаить».[41]

Что же касается того, что под островом Огигия понималась Мадейра, то это толкование было одобрено еще Хереном[42] и Гумбольдтом.[43] Такое толкование неоднократно подтверждалось географическими, историческими, языковыми, навигационными и общими культурно-историческими данными. Оно представляется весьма правдоподобным.[44] Действительно, мы вряд ли можем отказаться от предположения, что певец «Одиссеи» за 700 лет до нашей эры имел некоторые сведения о прекрасных островах на западе. В то время финикиянам уже были известны эти острова, а также древний Атлант на острове Тенерифе, который, по-видимому, упоминается и Гесиодом.[45] Так как Гесиод писал в VIII в. до н.э., то это время следует считать terminus ante quern [датой, до которой. — Ред.] финикияне достигли Канарских островов, а также и Мадейры. Впрочем, к тому времени острова, по всей вероятности, были уже давно открыты. На это указывает древность легенды о путешествии Геракла к гесперидам. Возможно, что острова были обнаружены еще задолго до 1000 г. до н.э. Несмотря на то, что летом море там обычно спокойно, это открытие было большим достижением. Оно представляется особенно значительным, если учесть, что и в средние века эти острова были открыты вторично лишь в первой половине XIV в. (см. гл. 134). В свете современных исследований доисторического периода совершенно непонятно, почему специалисты по древним языкам и археологи в течение ряда веков не хотели поверить в знакомство древних греков и их современников с Западным Средиземноморьем и граничащей с ним частью океана. Прежняя точка зрения ex oriente lux [свет с Востока. — Ред.], согласно которой все завоевания культуры пришли с Востока, совершенно несостоятельна, хотя она еще и теперь иногда находит защитников.[46] [70]

В настоящее время особую значимость приобретают следующие слова Шухгардта:

«Не Восток, как многие еще хотят верить, а Запад, древние культуры палеолита Франции и Испании, дали Средиземноморью основные импульсы для развития».[47]

В свете современного представления нам следует наконец признать, что знакомство финикиян, а возможно, и критян с островами в Атлантическом океане близ Гибралтарского пролива весьма вероятно.

Правда, еще Мейер незадолго до своей смерти высказал сомнение в том, что критские корабли когда-либо доходили до Пиренейского полуострова.[48] Но ведь бронза, которая могла появиться только оттуда (см. гл. 13), имелась в Египте уже с VI династии (статуя фараона Пепи), то есть примерно с 2700 г. до н.э., а доставить ее в Египет могли только критские корабли.[49] К тому же на Крите найден бронзовый клинок[50] от кинжала, относящийся к тому же времени. Все это сводит на нет утверждение Мейера.

Чтобы разрешить этот важный вопрос, автор спросил мнение Шультена, который ответил 1 июля 1943 г.: «Мейер, как это с ним часто бывало, ошибся, утверждая, что критяне не достигли Испании».

Шультен собирается подробно доказать это в первой главе нового издания его прекрасного труда о Тартесе. Кроме того, в Испании найдены критские синие стеклянные бусы и древнекритский поильник, что свидетельствует о торговле Крита с Пиренейским полуостровом. Торговля, видимо, началась еще в ранней стадии владычества Крита на море. Квиринг[51], например, установил, что пиренейские рудники уже около 3000 г. до н.э. разрабатывались людьми, пришедшими с Востока, которые, по всем данным, могли быть только критянами.

Последнюю из приведенных выше цитат (Авиен) можно также условно отнести к Канарским островам, а именно к острову Тенерифе, на котором вулканическая деятельность в те времена была активнее, чем теперь. Такое предположение было высказано уже Хереном,[52] однако Гумбольдт с ним не согласился.[53] Шультен[54] недавно отнес это описание к небольшому острову [71] Берленге у мыса Корвейро, где обычный для рассматриваемого побережья порывистый северный ветер часто вызывает сильный прибой. Впрочем, еще Мюлленгоф метко подчеркивал, что сильный прибой «легко можно встретить в тех краях и у других островов»,[55] о которых, однако, не рассказывают таких странных вещей, как об «острове Сатурна».

Слова «pelago silente» [«море спокойно». — Ред.] особенно говорят о том, что описанные сотрясения острова были вызваны не волнами прибоя, а другими причинами. Географическое сочинение Авиена отличается полным отсутствием последовательности в чередовании описываемых местностей. Поэтому внезапный переход Авиена от описания северо-западного побережья Пиренейского полуострова к острову Тенерифе вряд ли может показаться странным. Само же описание больше всего подходит именно к этому острову, где вулканическая деятельность некогда была, вероятно, еще активнее. Шо совсем не думал об этом указании Авиена на остров в океане, сотрясаемый вулканическими извержениями, когда недавно выдвинул остроумное, на взгляд автора, и достойное внимания предложение объяснить десятый подвиг Геракла (коровы Гериона) вулканической деятельностью. Имя Герион происходит от греческого γηρύω [я реву — Ред.], то есть оно означает «ревун». Кроме того, собака Гериона, Орт, так же как и ее брат, адский пес Цербер, произошли от Тифона и Ехидны, так что ее следует считать «лающей пастью вулкана».[56] Шо развил дальше эту мысль и привел достойные внимания, хотя и смелые доводы.

Здесь нет возможности останавливаться на всех подробностях. Впрочем, не менее чем на трех Канарских островах — Тенерифе, Лансароте и Пальме — в исторические времена происходили довольно сильные извержения. Это придает правдоподобность догадке, что в греческих мифах здесь, как и в других случаях, в поэтической форме отражены внушающие ужас природные явления. Новое толкование убедительно подтверждается и следующим обстоятельством. Остров, на котором якобы проживал Герион, назывался Эритея (Красный), а главная причина посещения Канарских островов древними торговцами заключалась в чрезвычайном их богатстве высоко ценившимися красными красителями.

Так как одна из гесперид, охранявших золотые яблоки на дальнем западе, называлась, как и остров Гериона, Эритея, то автор считает убедительным объяснение Шо: «Геспериду Эритею следует рассматривать как остров Тенерифе».[57]

Можно ли принять дальнейшие сомнительные выводы Шо, будто других двух гесперид — Эритузу и Гесперу — следует рассматривать как острова Пальма и Ферро, остается нерешенным. Многое говорит за то, что два самых западных Канарских острова вообще никогда не были известны древним грекам. Впрочем, это вопрос второстепенный и в данном случае значения [72] не имеет. Но странная легенда о том, что великан Герион был похоронен[58] под деревьями, из коры которых капала кровь, возможно, тесно связана с Канарскими красными красителями. Ибо «драконова кровь» в действительности была красной смолой, добываемой из коры драцены (Dracaena drago).

В наше время, впрочем, приведены убедительные, достойные внимания доводы в пользу того, что важнейшие острова из групп Канарской и Мадейры открыты не финикиянами, а критянами.[59] Казавшаяся некогда столь гордой слава финикиян все больше меркнет. Похоже на то, что финикияне везде шли лишь по следам более древних мореплавателей и сами вообще не были открывателями новых стран и морей. Во всяком случае, Гибралтарский пролив только после 530 г. до н.э. вследствие политических ограничений превратился в западный «конец света» (см. гл. 11, 13, 18). Раньше он служил путем сообщения и не был барьером для мореплавателей. Это подтверждается и тем обстоятельством, что до V в. до н.э. этот пролив никогда не связывали с пограничными «Геракловыми столбами». Напротив, у семитических народов его попросту называли «проливом»,[60] да и Гесиоду[61] он был известен как «Пролив океана». Часто обсуждавшийся вопрос о том, были ли Канарские острова заселены еще в далекой древности, не решен окончательно и по сей день. Поэтому здесь достаточно будет коснуться его лишь вкратце. Согласно исследованиям Верно,[62] коренными жителями островов были в основном гуанчи кроманьонской расы.[63] Но еще до гуанчей там, видимо, обитал малорослый и темнокожий народ. После них в древности туда переселились представители другой расы, вероятно семитической. Возможно, это были финикияне или карфагеняне. Почему же эти острова и их жители на протяжении более 1000 лет, до XIV в., были совсем забыты? Вероятно, это произошло потому, что гуанчи перестали заниматься мореплаванием. Саппер, очевидно, прав, утверждая, что «древнейшие жители Канарских островов, несомненно, приплыли на кораблях с Африканского материка. Но так как побережье не благоприятствовало судоходству, а территория островов удовлетворяла все потребности жителей, то они, не испытывая крайней необходимости во внешних сношениях, забыли мореходное искусство».[64]

[Дополнения и поправки из 2-го издания II тома]

[452]

[…]

К гл. 6 (изготовление пурпура и знакомство с островом Ферро)

Квиринг признал тот факт, что «пурпурные краски в древности изготовляли не только из пурпурной улитки, поскольку последняя придает тканям лиловатый, а не красный оттенок».[65] Среди различных видов сырья называли некий камень «укну». Раньше полагали, что это был либо рубин, либо ляпис-лазурь. Квиринг недавно доказал, что «укну» мог быть только реальгаром.[66] Этот полудрагоценный камень довольно часто встречается в Передней Азии. Он добывался в Ассирии, главным образом в простирающихся вдоль внутриматериковой границы горах Бикини (Эльвенд). До настоящего времени реальгар пользуется большим спросом на главном рынке в Хомдане. Сандараха, или, как его называет Плиний, камень из драконовой крови, несомненно, был реальгаром. Это тем более вероятно, что «драконова кровь» с Канарских островов, то есть смола драконова дерева, и произрастающая там орселла также охотно использовались финикиянами, посещавшими эти острова для производства пурпурных красок.

Когда были открыты древними острова Ферро и Пальма, теперь установить нельзя. В конце древнего времени западные острова Канарской группы, несомненно, были уже известны. Это вытекает из того, что меридиан Ферро, который еще в XIX в. считался нулевым, видимо, был впервые упомянут Марином Тирским и заимствован у него Птолемеем. Благодаря последнему он и получил повсеместное признание.

Так следует понимать указание Риттера на то, что меридиан острова Ферро «финикийского происхождения».[67]