Неведомые земли. Том 1

Сведения о Давани[1] появились со времени князя Чжан Кянь [Чжан Цянь]. Чжан Кянь был уроженец области Хань-чжун,[2] в правление Гянь-юань [140—135 гг. до н.э.] получивший чин Лан.[3] В сие время Сын Неба расспрашивал покорившихся хуннов,[4] и они единогласно показывали, что хунны разбили юечжыского владетеля и из головного черепа его сделали сосуд для питья.

Юечжы удалился и часто сожалел, что не находил союзников для совокупного нападения на хуннов. Дом Хань тогда думал о средствах к уничтожению хуннов. Услышав это, он решился открыть сообщение с Юечжы через посольство: а как неминуемо было ехать через земли хуннов, то искал человека, способного для отправления. Чжан Кянь, еще в чине Лан, объявил желание на вызов и был отправлен в Юечжы с Танъи Хунуганьфу. Они из Лунси [провинция Шэньси] вступили в земли хуннов; но хунны взяли их и препроводили к шаньюю,[5] который, удержав их у себя, сказал: «Юечжы от нас на севере; по какому же праву Дом Хань отправляет туда посланника? Если бы я захотел отправить посланника к Юе [владение в восточном Китае], то Дом Хань согласился ли бы на мое желание?» Шаньюй, задержав их около десяти лет, женил Чжан Кянь на хуннуске, от которой родился сын.

Впрочем, Чжан Кянь не потерял бунчука от своего Двора и, в пребывание у хуннов пользовавшись полною свободою, бежал с своими спутниками в Юечжы. Пробираясь на запад несколько десятков дней, они пришли в Давань. Даваньский владетель давно слышал о богатствах Дома Хань и желал открыть сообщение с ним, но не мог. Увидев Чжан Кянь, он обрадовался, и спросил: каким образом можно ему достигнуть своего желания? Чжан Кянь [265] сказал на это: «быв отправлен к Юечжы посланником от Дома Хань, я задержан хуннами и ныне бежал от них; прикажи, государь, вожакам проводить меня; и если я сверх чаяния возвращусь в отечество, то Дом Хань пошлет тебе несметное количество даров». Даваньский владетель поверил сему и приказал вожакам по почте проводить его в Кангюй, а из Кангюя они препровождены к Большому Юечжы. В то время хунны убили владетеля Большого Юечжы, а на престол возвели старшего его сына, который, покорив Дахя,[6] остался здесь жить. Обитая в привольной стране, редко подверженной неприятельским набегам, он расположился вести мирную жизнь; а по удаленности от Дома Хань[7] вовсе не думал об отмщении хуннам.

Чжан Кянь из Юечжы пришел в Дахя, не получив положительного ответа от Юечжы. Пробыв здесь более года, он возвратился наконец к южным горам, предполагая пройти в Китай через земли Кянов, и опять был задержан хуннами. По прошествии года шаньюй умер. Чжуки-князь восточной стороны, разбил наследника на сражении и сам вступил на престол. В орде произошло междоусобие. Чжан Кянь, пользуясь сим временем, бежал со своею женою и Таньи-фу и таким образом возвратился в Китай. Сын Неба наградил обоих знатными чинами. Чжан Кянь обладал телесного силою, был щедр и приобрел за границею общую доверенность: почему иностранцы любили его. Таньи-фу родом был хунн, искусно стрелял из лука. В крайности он бил птиц и зверей и доставлял пищу. Чжан Кянь при первоначальном отправлении в путь имел при себе более ста человек; по прошествии 13 лет только двое возвратились. Чжан Кянь прошел Давань, Большой Юечжы, Дахя и Кангюй.[8] Он слышал там, что в окрестных странах еще находится пять или шесть больших государств, почему в донесении государю писал: «Давань лежит от хуннов на запад, почти за 10000 ли[9] от столицы прямо на запад. Даваньцы ведут оседлую жизнь, занимаются земледелием, сеют рис и пшеницу. Есть у них виноградное вино. Много аргамаков. Сии лошади имеют кровавый пот и происходят от породы небесных лошадей. Есть города и домы. В Давани находится до 70 больших и малых городов; народонаселение простирается до нескольких сот тысяч. Оружие состоит из луков со стрелами и копьев. Искусны в конной стрельбе. От Давани на север лежит Кангюй, на западе Большой Юечжы, на юго-западе Дахя, на северо-востоке Усунь,[10] на востоке Ганьми [266] и Юйтянь. От Юйтяни на западе реки текут на запад и впадают в Западное море. От Юйтяни на востоке реки текут на восток и впадают в Соляное озеро.[11] Соляное озеро пробирается под землею и на юге производит истоки Желтой реки. Много нефрита. Желтая река уходит в Срединное царство. Лэулань и Гушы имеют города по берегам Соляного озера. Соляное озеро лежит в 5000 ли от Чан-ань. Западная сторона хуннов простирается от Соляного озера на восток до Великой стены в Лун-си; на юге граница с Кянами преграждает дорогу в Китай.

Усунь лежит почти в 2000 ли от Давани на северо-восток. Это кочевое владение, коего жители переходят за скотом с места на место. В обыкновениях сходствуют с хуннами. Усунь имеет несколько десятков тысяч войска, отважного в сражениях. Усуньцы прежде были под зависимостью хуннов; но когда усилились, то собрали своих вассалов и отказались от поездок в Орду хуннов.

Кангюй лежит почти в 2000 ли от Давани на северо-запад. Это кочевое владение; в обыкновениях совершенно сходствует с юечжысцами: имеет до 90000 войска. Кангюй смежен с Даванию и по малосилию своему признает над собою на юге власть юечжысцев, на востоке власть хуннов.

Яньцай лежит почти в 2000 ли от Кангюя на северо-запад. И это кочевое владение; в обыкновениях совершенно сходствует с Кангюем. Войска более 100000. Лежит при большом озере, которое не имеет высоких берегов. Это есть северное море.[12]

Большой Юечжы лежит почти в 3000 ли от Давани на запад, от реки Гуй-шуй[13] на север. От него на юг лежит Дахя, на запад Аньси, на север Кангюй. Также кочевое владение. Следуя за скотом, перекочевывают с места на место. В обыкновениях сходствуют с хуннами. Имеет от 100000 до 200000 войска. Во время прежнего могущества своего презирал хуннов. Модэ, по вступлении на престол, поразил Юечжы, а хуннуский Лаошан шаньюй, сын его, убил юечжыского владетеля и из головного черепа его сделал сосуд для питья. Первоначально Дом Юечжы занимал страну между Дунь-хуан и хребтом Цилянынань; когда же хунны поразили его, то удалился оттуда, перешел от Давани на запад, ударил на Дахя и покорил сие владение,[14] вследствие [267] чего и утвердил свое местопребывание на северной стороне реки Гуй-шуй. Небольшая часть юечжыского народа не могла следовать за прочими и осталась в южных горах. Кяны назвали ее Малым Юечжы (Хяо-Юечжы).

Аньси[15] лежит за несколько тысяч ли от Большого Юечжы на запад. Там ведут оседлую жизнь и занимаются земледелием; сеют рис и пшеницу, делают вино из винограда. Города такие же, как в Давани. Аньси имеет несколько сот больших и малых городов; занимает несколько тысяч ли пространства и считается величайшим государством. По реке Гуй-шуй живут торговцы и купцы, которые и сухим путем и водою развозят свои товары по соседним владениям, даже за несколько тысяч ли. Имеют серебряную монету с изображением на ней лица государева; по смерти государя отливают монету с лицом нового государя. Записки пишут на пергамине поперечными строками. От Аньси на запад лежит Тяочжи, на север Яньцай и Лигань.[16] Тяочжи лежит за несколько тысяч ли от Аньси на запад, близ западного моря. Климат жаркий, почва влажная, занимаются земледелием; сеют рис. Там находятся птичьи яйца величиною с кадочку. Народонаселение весьма велико. Много небольших владетелей, которые хотя зависят от Аньси, но считаются иностранными владетелями. Жители искусны в фокусничестве. Аньсиские старики сказывают, что в Тяочжи есть мертвая вода и Си-ван-му,[17] но никогда не видали их.

Дахя лежит слишком в 2000 ли от Давани на юго-запад, на южной стороне реки Гуй-шуй. Там ведут оседлую жизнь; имеют города и домы; в обыкновениях сходствуют с даваньцами. Не имеют верховного главы, а почти каждый город поставляет своего правителя. Войска их слабы, робки в сражениях. Жители искусны в торговле. Когда Большой Юечжы, идучи на запад, разбил их, то они поддались Дому Дахя. Народонаселение в Дахя простирается до миллиона, столица называется Ланьшы. В сем городе есть рынок с различными товарами. От Дахя на юго-восток лежит владение Шеньду, иначе Иньду.[18]

Чжан Кянь в донесении государю между прочим еще писал: «в бытность мою в Дахя я видел там бамбуковые посохи из Цюн и холсты из Шу[19] и спросил, откуда получают это? Жители царства [268] Дахя сказали мне, что купцы их ходят торговать в Шеньду, а Шеньду лежит за несколько тысяч ли от Дахя на юго-восток; там ведут оседлую жизнь и весьма схожествуют с Дахя. Местоположение низменное, жары большие. Там люди сражаются сидя на слонах. Столица лежит при большой реке [Инд]. По моим соображениям, Дахя лежит за 12000 ли от Чан-ань на юго-запад; царство Шеньду лежит в нескольких тысячах ли от Дахя на юго-восток; имеет вещи из Шу; следовательно, должно находиться недалеко от Шу. Если ныне отправить посольство в Дахя через стремнистые горы кянов, это кянам неприятно будет; а если посольство уклонится несколько к северу, то перехвачено будет хуннами. Удобнее идти прямо из Шу. По этой дороге и набегов не бывает». Сим образом Сын Неба получил сведение, что Давань, Дахя и Аньси суть большие государства, в которых много редких вещей; что там ведут оседлую жизнь и в художествах довольно сходствуют с Срединным царством; имеют слабое войско и дорожат китайскими вещами; что от Шеньду на север лежат владения Большой Юечжы и Кангюй, имеющие сильное войско, которое можно нанимать в службу; а если будет случай склонить их в подданство, то можно распространить китайские владения почти на 10000 ли. Тогда с переводчиками девяти языков легко узнать обыкновения, отличные от китайских, и распространить влияние Китая до четырех морей. Он [Сын Неба] в восхищении поверил донесению Чжан Кянь и приказал ему отправить посланников из областей Шу и Гянь-вэй в одно время четырьмя разными дорогами. Итак посольства отправлены были из четырех мест: из Ман, из Жань, из Си, из Цюн и Цзи. Сии посольства прошли от 1000 до 2000 ли: но на севере остановлены были иноземцами в Ди и Цзо, на юге — иноземцами в Суй и Кхунь-мин. Жители владения Кхунь-мин не имеют государя, склонны к грабежам и убийствам, и китайские посланники не могли пройти через земли их. Впрочем, там сказывали, что с небольшим за тысячу ли от них на запад есть государство, коего жители ездят на слонах. Сие государство называется Дянь-юе, и торговцы из Шу, тайно выезжающие с товарами за границу, иногда доходят туда. Итак, чтобы проникнуть в царство Дахя, китайский Двор решился прежде проложить дорогу в Дянь и для сего открыть сообщение с юго-западными иноземцами; но после многих издержек не могли открыть дороги и отложили сие предприятие. Но когда Чжан Кянь вторично представил о возможности проникнуть в Дахя, то снова обратили внимание на юго-западных иноземцев. Между тем Чжан Кянь в должности Сяоюй определен был к Верховному вождю,[20] отправляющемуся с войском против хуннов. Как он [269] знал места, привольные травою и водою, то войско ни в чем и не терпело недостатка, и он награжден был княжеским достоинством Бо-ван-хэу. Это случилось в шестое лето правления Юань-шо [в 123 г. до н.э.]. В следующем году [122 г.] Чжан Кянь получил должность Вэй-юй и с полководцем Ли выступил из Ю-бэйпьхин против хуннов. Хунны окружили полководца Ли, и большая часть войск его погибла. Чжан Кянь замедлил прийти в назначенное время и был приговорен к отсечению головы, но избавился от смерти с потерею чинов и достоинства. В 121 году [до н.э.] китайский полководец Хокюй-бин разбил Западную стену у хуннов. Несколько десятков тысяч человек (хуннов) пришли к горам Цилянь-шань. В следующем году [120 г.] Хуньше-князь со своими подданными покорился Китаю. После сего в Гин-чен, Хэ-си и от Южных гор до Соляного озера вовсе не видно стало хуннов; даже объездные отряды их редко показывались. На другой год [119 г.] китайцы разбили самого шаньюя по северную сторону песчаной степи. После сего Сын Неба часто спрашивал князя Чжан Кянь о Дахя и других владениях. Чжан Кянь после потери княжеского достоинства представил следующее: «в пребывание мое у хуннов слышал я, что усуньский владетель титулуется Гуньмо; отец сего Гуньмо имел небольшое владение на западных хуннуских пределах. Хунны убили отца его на сражении, а Гуньмо, только что родившийся, брошен был в поле. Птицы склевывали насекомых с его тела; волчица приходила кормить его своим молоком. Шаньюй изумился и счел его духом, почему взял его к себе и воспитал; когда же Гуньмо подрос, то шаньюй сделал его предводителем войска. Гуньмо несколько раз отличился в походах, почему шаньюй возвратил ему владения отца его и препоручил надзор за караулами при Западной стене. Гуньмо приложил попечение о поправлении состояния своего народа и подчинил себе окрестные небольшие города. Он имел несколько десятков тысяч войска, опытного в сражениях. По смерти шаньюя Гуньмо с своим народом отделился и отказался от поездок в орду хуннов. Войско, скрытно отправленное хуннами против него, не имело успеха; оно сочло Гуньмо духом и удалилось, почему хунны хотя имели влияние на него, но не нападали слишком. Ныне шаньюй опять приведен нами в тесное положение, а прежние земли Хуньше-князя остаются незаселенными. Кочевые обыкновенно падки на китайские вещи. Если в настоящее время богатыми подарками склонить Гуньмо переселиться на восток на бывшие земли Хуньше-князя и вступить в брачное родство с Домом Хань, то можно надеяться успеха в этом; а если успеем, то сим самым отсечем правую руку у хуннов.[21] Когда же [270] присоединим к себе Усунь, то в состоянии будем склонить в наше подданство Дахя и другие владения на западе». Сын Неба поверил сему; дал ему должность хуннуского пристава, 300 ратников, с двумя лошадьми при каждом, и до 10000 голов быков и баранов, снабдил его большим количеством разных дорогих вещей и подчинил ему множество помощников с бунчуками — для отправления их посланниками в разные владения, лежащие по сторонам проезжаемой дороги.

Итак Чжан Кянь прибыл в Усунь. Усуньский государь Гуньмо принял его как шаньюй. Чжан Кянь крайне был пристыжен; но, зная жадность необразованных иноземцев, сказал: «Сын Неба прислал дары. Если ты, государь, не сделаешь поклонения, то возврати дары». Гуньмо, встав на ноги, учинил поклонение пред дарами; прочее все шло по-обыкновенному. Чжан Кянь, объясняя цель данного ему поручения, сказал: «Если, государь, согласишься переселиться на восток на земли Хуньше-князя, то Дом Хань пошлет тебе царевну в супруги». Усуньское владение было раздроблено, владетель состарился и притом был удален от Китая. Он еще не знал, что служащие при нем долго находились под зависимостью хуннов; сверх сего старейшины его, по близости к хуннам, боялись их и не желали переселения, а владетель не мог полновластно распоряжаться, и посему Чжан Кянь не мог от него получить решительного ответа. Гуньмо имел до десяти сыновей. Средний из них, по имени Далу, одарен был телесною силою и считался искусным полководцем. Он отдельно имел 10000 конницы. Далуев старший брат был объявлен наследником престола. У него был сын Сэньцзу. Наследник давно умер, но пред смертью просил отца объявить Сэньцзу преемником, а не отдавать престола другому кому-либо. Гуньмо из жалости дал ему слово, и Сэньцзу по смерти отца объявлен наследником престола. Далу обиделся, что не он объявлен наследником, почему собрал своих родовичей и народ и умышлял произвести нападение на Сэньцзу и Гуньмо. Гуньмо состарился и всегда опасался, что Далу убьет Сэньцзу, почему дал последнему 10000 конницы и отделил его; а для охранения себя также оставил 10000 конницы. Таким образом владение Усунь разделено было на три части, под верховною властью Гуньмо. По сей самой причине Гуньмо не мог полновластно действовать при договоре с Чжан Кянь. После сего Чжан Кянь отправил своих помощников с посланниками в Давань, Кангюй, Большой Юечжы, Дахя, Аньси, Шеньду, Юйтянь, Ганьми и другие окрестные владения. Усуньский Гуньмо отрядил вожаков и толмачей препроводить Чжан Кянь обратно в Китай и с ним отправил небольшое посольство с несколькими десятками лошадей, назначенных китайскому Двору в знак благодарности. При сем Гуньмо поручил своему посланнику высмотреть китайский Двор и узнать великость его. [271] Чжан Кянь по возвращении занял важное место в ряду государственных чинов и чрез год скончался.[22] Усуньский посланник, видевший многочисленность и богатство китайского народа, по возвращении донес о том своему государю, и с сего времени усуньский Гуньмо начал уважать китайский Двор. По прошествии года возвратились посланники, которых Чжан Кянь отправил в Дахя и другие владения, и привезли с собою посольства из тех владений.

Таким образом Китай открыл сообщение с государствами, лежащими от него на северо-запад. Но как Чжан Кянь первый открыл дорогу в Западный край, то впоследствии посланники, отправлявшиеся на запад, вообще отзывались, что Бо-ван-хэу (Чжан Кянь) своею прямотою умел приобресть расположение иностранных дворов, и по сей причине иностранцы возымели доверенность к нему. По смерти Бо-ван-хэу Чжан Кянь, хунну, узнав о связи Дома Хань с усуньцами, намеревались напасть на них. Когда же китайские посланники один за другим стали проезжать в Давань и Большой Юечжы, минуя Усунь южной стороною, то усуньский Гуньмо начал опасаться и отправил посланника с подарочными лошадьми, причем изъявил желание вступить в брачное родство с Домом Хань чрез женитьбу на его царевне. Сын Неба потребовал мнения от своих чинов, и чины положили, чтобы усуньский Гуньмо прежде прислал сговорные дары, а потом отправить невесту к нему.

Китайское правительство после побед над хуннами [в 121 году] начало строить укрепленную линию от Лингюй на запад. Вначале [т.е. в 121 году] открыли область Цзю-цюань, чтобы иметь сообщение с северо-западными государствами; почему снова отправлены были посольства в Аньси, Яньцай, Лигань, Тяочжи и Шеньду. Но Сын Неба полюбил даваньских лошадей, и посланники один в виду другого следовали по дороге в Давань. Из посольств, отправляемых в иностранные государства, большие состояли из нескольких сот, а малые не менее как из ста человек. Содержание получали такое же, какое было во время Бо-ван-хэу. Впоследствии сии посольства сделались обыкновенными и упали. Китайский Двор в иной год отправлял более десяти, а иной от пяти до шести посольств. Посланники возвращались из отдельных государств по прошествии восьми или девяти, а из ближних по прошествии нескольких лет…

Усуньский государь послал 1000 лошадей, чтоб получить супругу из Дома Хань; Дом Хань отправил к нему княжну из своего рода с наименованием Гян-ду царевны. Усуньский государь Гуньмо поставил ее младшею супругою. Дом Хунну также послал свою княжну в супруги, и Гуньмо поставил ее старшею [272] супругою. Гуньмо сказал: «я уже состарился»; почему велел внуку своему Сэньцзу жениться на царевне. В Усуни много лошадей, и богатые люди имеют от четырех до пяти тысяч голов. Когда китайское посольство в первый раз прибыло в Аньси, то аньсиский государь приказал с 20000 конницы встретить посланника на восточной границе. От восточной границы до Аньсиской резиденции[23] считается несколько тысяч ли. По дороге проехали несколько десятков городов. Народонаселение чрезвычайно велико. Когда китайский посланник предпринял обратный путь, то аньсиский государь отправил своего посланника, который вслед за китайским посольством прибыл в Китай, чтоб увидеть обширность и великость китайского Двора. Посланник представил Двору яйца большой птицы[24] и лиганьских фокусников. Лежащие от Давани на запад малые владения Гуши, Ганьми и Сусие отправили с китайским посольством своих посланников представиться Сыну Неба, чем Сын Неба крайне был доволен. Между прочим, китайские посланники исследовали вершины Желтой реки. Истоки Желтой реки выходят из гор в Юйтяни. В тамошних горах много нефрита собрали… Дозволено было иностранным гостям обозревать государственные казнохранилища и сокровищницы, и они изумлялись, видя неимоверное богатство Двора. Посланники северо-западных иностранных держав одни другими сменялись.[25]

Несмотря на свою древнюю и необычайно высокоразвитую культуру, китайский народ поразительно долго находился в изоляции от всех цивилизованных стран Запада. Народы Египта, Вавилона, Индии рано научились преодолевать пустыни и моря, отделявшие их от внешнего мира, и вскоре за этим вступили в торговые связи с другими странами. Египтяне до 3000 г. до н.э. торговали с Сирией и «Пунтом», индийцы до 2000 г. до н.э. — с областью Евфрата. Положение китайцев было менее благоприятно: кроме обширных пустынь, их отделяли от цивилизованных народов Запада высокие, почти лишенные проходов и труднопреодолимые горы. Кроме того, на протяжении многих столетий регулярное сообщение на дальние расстояния затруднялось набегами воинственных враждебных кочевых племен. На востоке Китай омывался Тихим океаном, по которому китайцы почти до 100 г. до [273] н.э. не совершали дальних плаваний. К тому же, если исключить Японию, которая не была известна до нашей эры, плавание по этому океану могло привести китайцев только в соприкосновение с народами, стоявшими на более низком уровне культуры.

Можно не сомневаться в том, что культура самого раннего китайского государства по среднему течению Хуанхэ была весьма древней и очень высокой. Если ранние китайские легенды и отличаются некоторым славословием, преувеличивая древность многих культурных достижений, то все же нельзя оспаривать того факта, что китайская культура не многим моложе египетской и вавилонской. Это такая же древняя цивилизация, как критская, и опережает первые греческие культуры на доброе тысячелетие. Неопровержимым доказательством ее древности могут служить определенные астрономические данные, которые поддаются проверке. Так, мы узнаем, что еще до середины III тысячелетия до н.э. астроном Ю-ши наблюдал Полярную звезду[26] и обнаружил, что в день солнечного затмения три планеты стояли вместе под знаком Це, то есть созвездия Рыб. Это явление показалось таким странным, что китайский император Чжун-ю объявил этот день началом новой эры и первым днем нового года. Такое летосчисление сохранилось до сих пор.[27] Разумеется, астрономические вычисления позволяют нам определить, когда на небе наблюдалось подобное явление. Оно могло быть отмечено только 29 января 2449 г. до н.э., когда действительно в день солнечного затмения имело место спряжение Марса, Юпитера и Сатурна под знаком Рыб. Это показали вычисления Кирха.[28]

Сомнительная история о придворных астрономах Хи и Хо, которым император якобы снял головы за то, что они не предсказали солнечного затмения 7 мая 2165 г. или 22 октября 2137 г. до н.э., свидетельствует все же о том, какие большие требования предъявлялись в те времена к астрономии. А ведь развитие этой науки всегда служит верным критерием для определения уровня культуры на заре истории народа. Археологические исследования показали почти определенное наличие «мостков» между Восточной Азией и Европой еще в доисторические времена. Тейбер верит в наличие «древнейшего наземного пути из Дальнего Востока через Азию»,[29] а Лекок на основе сходства форм гончарных изделий делает вывод о связях между Европой и Западной Азией, с одной стороны, и Туркестаном и Китаем — с другой, уже [274] в начале каменного века.[30] Впрочем, следует иметь в виду, что подобные свидетельства о наличии весьма древних торговых связей, происходивших в виде случайного обмена, когда вещи, передававшиеся из рук в руки, перемещались на очень далекие расстояния, наблюдались почти всегда значительно раньше, чем непосредственное знакомство друг с другом тех народов, которые были исходными звеньями в цепи обменов. Упорядоченным торговым связям предшествует период неосознанных торговых отношений.

Все попытки доказать, что еще до 300 г. до н.э. народы Запада были знакомы с Китаем, пока оказались безуспешными. Примерно 100 лет назад Ρоселлини пытался доказать наличие торговых связей между Египтом и Китаем еще около 1600 г. до н.э. на основании фарфоровых изделий, которые он сам обнаружил в египетских гробницах того периода.[31] Даже Ниссен спустя 50 лет еще поддерживал это предположение.[32] Однако Жюльен[33] и Хирт[34] доказали, что Роселлини стал жертвой обмана, так как до 600 г. до н.э. китайского фарфора вообще еще не было! Позднее один француз, наделенный особенно богатой фантазией, пытался толковать древнюю китайскую легенду о некоем иностранном посольстве, которое около 1110 г. до н.э. было якобы направлено назад в свою страну при помощи «повозки, указывающей на юг» (магнитная стрелка!), как свидетельство о посещении Китая послами из Ассирии или Халдеи.[35] Следует подвергнуть самому серьезному сомнению даже те литературные свидетельства, которые представляются достоверными, например заметку Ктесия, жившего около 400 г. до н.э., о долголетии серов.[36] Дело в том, что само понятие «серы» появилось значительно позже. Относительно древности самого шелководства и истории его развития как китайские, так и европейские ученые часто выдвигали предположения, которые позднее оказывались несостоятельными. Несомненно, шелководство в Китае восходит к самой глубокой древности,[37] хотя китайское предание о том, будто его изобрела супруга императора, по имени Си Лин-ши, около 2700 г. до н.э., не соответствует исторической правде. Согласно книге «Юйгун»,[38] шелк уже около 2000 г. до н.э. стал ценным [275] товаром, облагавшимся налогом. В Европе издавна считалось, что шелководство было изобретено в Индии,[39] откуда оно распространилось в Китай, возможно благодаря иудейским купцам.[40] Это чистейшая фантазия, в противовес которой Мюллер привел неопровержимые фактические доказательства[41] того, что о шелке в Индии ничего не было известно до 300 г. до н.э. (см. гл. 23).

Тщетными оказались также все попытки найти какие-либо упоминания о шелке в библии. Барроу вообразил, будто царю Соломону был известен настоящий шелк.[42] Он делает такой вывод на основании того, что пророк Исайя[43] упоминает о материи «шерикот», созвучной с китайским словом «сер». Такое смелое толкование ничем не оправдано, как и предположение, будто упоминаемая Исайей страна Синим могла быть Китаем.[44] В переводе библии, сделанном Лютером, во многих местах безо всякого основания говорится о шелке из Египта![45] Все это не имеет ни малейшего отношения к Китаю и китайскому шелку. В лучшем случае эти упоминания можно было бы отнести к низкокачественному шелку bombuх, подобному геродотовым «индийским одеяниям»[46] и шелковой ткани bombucinum Аристотеля.[47] Между тем упомянутая Иезекиилем ткань «меши»,[48] которую раньше принимали за шелк, оказалась, как доказано Ятсом,[49] материей, «сплетенной из волос». Китайский шелк упоминается в библии только один раз, и, разумеется, в Новом завете.[50]

Самое раннее упоминание о настоящем шелке, хотя еще и не о китайском, относится ко временам Александра Македонского. Оно встречается у Неарха (ср. гл. 22), который узнал об этом ценном материале, вероятно в Индии,[51] а затем у Мегасфена (см. гл. 25). До того был известен только упоминавшийся выше шелк бомбикс, который производится шелковичным червем, живущим в Передней Азии. Этот продукт едва ли играл когда-нибудь важную роль в торговле.[52]

Систематические торговые связи Китая с Западом стали возможными лишь после того, как были покорены грабившие караваны степные племена, [276] обитавшие на северо-западе и западе Китая. Вероятно, и до этого отдельные изделия время от времени проникали благодаря товарообмену в Китай или вывозились из него, например цветное стекло, ткани, металлы, лекарства и т.д.[53] Впрочем, о целенаправленной торговле не могло быть и речи: до 115 г. до н.э. Китай был отделен от Запада незримой стеной.

Наконец, в период 54-летнего правления одного из гениальнейших государей Китая великой Ханьской династии императора У-ди (140—86 гг. до н.э.) удалось прорвать блокаду, а затем на протяжении следующего столетия совершенно ее уничтожить. Смелый план прорыва блокады был задуман самим императором, а его ловким исполнителем был китайский генерал и путешественник Чжан Цянь, претворявший в жизнь этот замысел с поразительной настойчивостью и энергией на протяжении нескольких десятилетий. Деятельность Чжан Цяня была описана его современником «китайским Геродотом» Сыма Цянем примерно в 90 г. до н.э.

Первое путешествие Чжан Цяня на Запад продолжалось 12 лет, с 138 до 126 г. до н.э. Из них 10 лет китайский путешественник провел в плену у гуннов. На 11-м году Чжан Цяню удалось завязать важные торговые связи в Фергане, Самарканде, Бухаре и Бактрии. В Китай он вернулся только с одним человеком из всех сопровождавших его лиц. Но лишь после покорения гуннов, то есть с 115 г. до н.э., можно было пожинать плоды замечательной деятельности Чжан Цяня.

Однако еще до этого китайский император пожелал завязать непосредственные сношения со Страной слонов (Индией), о которой Чжан Цянь узнал в Бактрии, так как предполагалось, что туда можно попасть, минуя земли гуннов. В 122 г. до н.э. Чжан Цянь пытался проникнуть в Страну слонов, по-видимому, из Сычуани через Сючжоу,[54] но эта попытка кончилась неудачей из-за враждебного отношения диких племен. Даже в случае удачи это предприятие могло привести только к соприкосновению с Бирмой, но не с самой страной Шеньду, то есть Индией.

Чжан Цянь получил лишь подтверждение сведений о стране, в которой слоны используются для верховой езды. Вслед за этим китайские купцы из Цинтуфу попытались еще раз проникнуть в Страну слонов и на этот раз добились успеха: они дошли до Бирмы. Возможно, что большие трудности, связанные с отысканием наземных дорог в Индию, побудили китайцев проложить туда морской путь, так как, видимо, около 100 г. до н.э. первые китайские корабли уже появились в гаванях Индии.[55] Несколько лет назад один английский ученый утверждал, будто китайцы научились мореплаванию у древних египтян, так как древнейшие китайские суда, плававшие по Янцзы, похожи на нильские барки.[56] Впрочем, подобным «открытиям» не следует придавать особого значения. Довольно часто утверждения о сходстве [277] в тех случаях, когда для этого не хватало объективных данных, основывались лишь на игре воображения. Императору У-ди вскоре стало ясно, что поставленной им первоначально цели можно достигнуть лишь при условии подчинения Китаю гуннских земель в пустынях Таримской впадины. В 121 г. был предпринят большой поход против гуннов, в котором в качестве одного из военачальников принимал участие Чжан Цянь. Но Чжан Цянь был более удачливым в роли путешественника и организатора, чем полководца. После тяжелого поражения, которое потерпел его главнокомандующий, Чжан Цянь впал в тяжелую немилость и был лишен всех своих званий и почестей. Все же в 121 г. у Сичина и в 118 г. у Мупе гунны были разбиты наголову, а их вождь взят в плен. Враг был вынужден покориться и на долгое время оказался обезвреженным: путь на Запад стал свободным!

И тогда опять пробил час Чжан Цяня. Император снова направил его в западные страны, чтобы завязать с ними торговые отношения и заручиться союзниками против покоренных кочевых племен, населявших области, расположенные между Китаем и западными странами. Новое путешествие на Запад заняло, видимо, 2-3 года. На этот раз Чжан Цянь отправился в область Или к народу усунь и оттуда послал уполномоченных к народам, жившим по течениям рек Аму-Дарья и Сыр-Дарья, к парфянам и даже в Индию. Предложения об установлении торговых связей повсюду нашли радостный отклик. Чжан Цянь вернулся в Китай в 115 г. до н.э., когда уже начали всходить брошенные им семена. Умер китайский путешественник через год после своего возвращения и был еще свидетелем того, как первые торговые караваны отправились в открытые им страны. Какое огромное значение имели деяния Чжан Цяня, явствует хотя бы из того, что Хирт делит всю древнюю историю Китая на две эпохи: до 115 г. до н.э. и после этой даты. В 115 г. до н.э. была открыта «шелковая дорога»,[57] которая вела к народам Передней Азии и Европы; товарообмен быстро достиг значительного размера. Император У-ди был как раз таким деятелем, который мог энергично и в широких масштабах закрепить достигнутый успех. Если бы незадолго до этого события, около 140 г. до н.э., в результате вторжения тохаров не погибло греко-бактрийское царство,[58] Чжан Цянь и император У-ди вошли бы в соприкосновение с эллинской культурой. Но император не удовлетворялся успехами, достигнутыми в торговле, и стремился распространить свое политическое влияние на Запад. В 101 г. до н.э. У-ди, собрав большое войско, покорил Фергану и обложил данью страну, в которой за 230 лет до него побывал Александр Македонский! С народом усунь на реке Или император У-ди установил дружественные отношения и связал с собой усуньского правителя родственными узами. Китайский император отправил своих лазутчиков дальше на Запад: в одном направлении до Тигра, в [278] другом — до Гекатомпилоса, столицы Парфии. Итак, посланники китайского императора в те отдаленные времена уже ездили по странам, расположенным у южного побережья Каспийского моря. Повсюду им удавалось установить торговые и дипломатические связи.

Успехи великого императора У-ди были поистине грандиозными. Достойно внимания то обстоятельство, что, согласно китайскому источнику, вслед за первыми послами парфянского царя в Китай приехали «жонглеры из Ликии». Ликия древнейших источников — это, несомненно, Римская империя, получившая позднее название Да Цинь. В источнике ничего не говорится, из какой страны происходили эти жонглеры, первые предшественники фокусников и музыкантов (см. гл. 62), появившихся при китайском дворе в 120 г. Но это и не существенно. Примечателен самый факт, что уже около 100 г. до н.э. в Китае появились первые люди из Римской империи. Едва ли это был единичный случай.

Преемникам императора У-ди удавалось сохранять оставленное им ценное наследство лишь на протяжении нескольких десятилетий. Через 50 лет, при императоре Юань-ди, сношения с Западом пришли в полный упадок только по той причине, что интерес к ним был потерян: с 48 г. до н.э. сухопутная торговля стала заметно чахнуть. Она полностью прекратилась в 23 г. до н.э., когда волнения и повстанческие движения в Таримской впадине закрыли «шелковую дорогу». Связи с Индией, которые начали завязываться преимущественно по крутому перевалу через Гиндукуш, при недальновидном императоре Юань-ди (48—32 гг. до н.э.) снова заглохли. Лишь в 87 г. н.э. эти связи возобновились и на короткое время достигли пышного расцвета (см. гл. 56). Первые десятилетия после 115 г. до н.э. китайский шелк, видимо, не выходил за пределы Передней Азии. Сирийские смуты преградили ему дальнейший путь на Запад. Упоминание шелка как μέταξα у римского поэта Луцилия (ум. в 102 г. до н.э.) относится, без сомнения, к малоценному переднеазиатскому бомбиксу, а не к благородному китайскому шелку. Только после покорения Сирии Помпеем (64 г. до н.э.) шелк впервые появился в Риме.[59] Утверждение римского писателя Флора,[60] жившего около 120 г. н.э., о том, что в битве при Каррах (53 г. до н.э.)[61] римляне впервые увидели шелк, из которого были сделаны знамена парфян, представляется вполне вероятным. Нельзя согласиться с утверждением Диона Кассия,[62] будто еще Юлий Цезарь в связи с цирковыми представлениями приказывал натягивать шелковые тенты для защиты от солнца. Более вероятно, что прошло еще два десятилетия после битвы при Каррах, прежде чем китайский шелк появился в Риме как настоящий товар. Лишь около 30 г. до н.э. в [279] классической литературе вдруг начинает часто упоминаться китайский шелк, который у Вергилия встречается лишь один раз.[63] Правда, прошли столетия, прежде чем стала известна природа этой прекрасной ткани. Долгое время господствовали самые фантастические представления относительно ее происхождения, вроде того, что шелк растет на деревьях и с них «счесывается».[64]

К сожалению, подлинник отчета Чжан Цяня о его путешествиях утерян. В 618 г. он еще хранился в императорской библиотеке,[65] но затем исчез. Нам этот отчет известен лишь из ценных и вполне надежных отрывков. Сведения Чжан Цяня, бесспорно, были очень важны для Китая. Хирт не без основания считает, что «во времена римских императоров Китай был гораздо лучше осведомлен о Западной Азии, чем последняя о Китае».[66]

Путешествия Чжан Цяня, во всяком случае, были величайшим событием как с точки зрения развития географической науки, так и истории торговли и культуры. Имена великого императора Ханьской династии У-ди и Чжан Цяня достойны упоминания среди славных пионеров географических исследований и в истории культурного прогресса.[67]

[Дополнения и поправки из 2-го издания III тома]

[481]

К гл. 30 (путешествие Чжан Цяня)

Из многочисленных писем, полученных автором от корреспондентов, заинтересовавшихся чтением двух первых томов «Неведомых земель», ни одно не оказалось таким содержательным и многосторонним, как то, которое написал ему 29 июня 1950 г. д-р Гейн из Гамбурга. Гейн, сделал, между прочим, также и попытку расшифровать китайские названия дальних стран, встречающиеся в гл. 30, исходя из своих, по его собственному признанию, очень скромных знаний китайского языка.

Приведем здесь некоторые из важнейших толкований, предложенных Гейном.

Аньси — Парфянское царство. В переводе это слово означает «темный запад». Известно, что горы Ирана мрачнее, а пустыни окрашены в более темные цвета по сравнению с Туркестаном.

Хунну — гунны. Буквально это слово означает «дикие братья». Название «братья», возможно, намекает на сходство людей монгольской расы.

Ланьшицин [в переводе Бичурина — Ланьшы. — Ред.] — Бактра. Название это произошло от двух слов: «ланьши», что означает «олива», и «цин», то есть «голубой», «зеленый» и «превосходный».

Пиннань [у Бичурина — южные горы. — Ред.] — западная часть северного Куньлуня. Два слова, вошедшие в это название, означают: «пин» — «лед» и «нянь» — «юг» или «жалкий», «тяжелый».

Шеньду состоит из двух слов: «шень» — «глубокий» и «ду» — «глинистая земля». Следовательно, это название означает «глубокая наносная земля».

Даюань [у Бичурина Давань. — Ред.] — Фергана. В переводе означает «большой сад».

Д-р Гейн обращает внимание автора на то, что сам он не в состоянии достаточно хорошо обосновать предложенные им переводы, но ставит вопрос о том, чтобы его толкование было проверено хорошими знатоками китайского языка.

В связи с выводами автора, приведенными на стр. 277, следует указать на работу Галуна «С какого времени китайцы вообще знали о тохарах или индо-германцах?»[68]

В этой работе путешествие Чжан Цяня рассматривается как самое раннее соприкосновение китайцев с бактрийцами.