Неведомые земли. Том 1

Глава 65. «Посольство» императора Марка Аврелия в Китай (166 г.)

Эта страна [Дацинь, то есть Римская империя] очень обширна, в ней много городов и она владеет большим числом покоренных земель. Стены [домов] из камня. На дорогах стоят почтовые станции. Жители волосы стригут и носят красивое платье. На войну берут с собой барабанщиков, знамена и палатки. Столичный город имеет около 100 ли в окружности. В нем 10 дворцов, в 10 ли один от другого. Колонны во дворцах из горного хрусталя.[1] Высший совет состоит из 36 военачальников. Цари [консулы] возводятся на престол по избранию. Там много золота, серебра и драгоценных камней и жители очень богаты, особенно благодаря торговле с парфянами и индийцами.[2] Оттуда вывозят все драгоценности и редкости, которые можно найти в других государствах. Жители прямодушны и справедливы, а купцы назначают цены без запроса. Зерно всегда дешево. Управление государством обеспечивается богатой казной. Если приезжают посланники из соседнего государства, то с границы их везут прямо в столицу по почте; а по прибытии в столицу им дарят золотую монету.

Их цари давно искали случая направить посланцев в Китай, но ань-си [парфяне], желая одни торговать шелковыми тканями, не пропускали дациньцев через свои пределы.

Так продолжалось до девятого года правления Янь-си [166 г. н.э.], когда дациньский правитель Ань Тунь отправил посольство, которое вступило в Китай с границы Аннама. Оно принесло в качестве дани слоновую кость, носорожьи рога и панцирь черепахи. С этого времени установилась прямая связь. Но в списке даров нет драгоценностей, это дает основание предположить, что они их утаили.[3] [435]

«Хоуханьшу» — «История младшей Ханьской династии», хотя и была написана Фань Е (ум. в 445 г.) только в V в., основывалась на древних текстах и считалась надежным источником. В них содержится очень своеобразное дополнение к событиям 166 г., открывающее широкую перспективу действительно мирового масштаба. По всем данным, в октябре 166 г. в первый раз в тогдашнюю резиденцию китайского императора Хуань-ди прибыло посольство римского императора и передало подарки, которые не были особо ценными и поэтому вызвали некоторое пренебрежение и своеобразное подозрение. Что в основе своей это сообщение достоверно, не подлежит сомнению. В противном случае в Китае не могли бы так точно знать, как звали тогдашнего римского императора. По-китайски его имя передается как Ань Тунь, что, бесспорно, является искажением латинского Антония. Как приемный сын императора Антонина Пия (138—161), император Марк Аврелий, правивший в 161—180 гг., действительно носил это имя.

Тем не менее утверждение, будто в то время в Китай прибыло настоящее посольство императора Марка Аврелия, следует поставить под большое сомнение. В римских источниках того времени ничего не сообщается о посылке такого посольства и его возвращении. Нет никаких предпосылок и для предположения о частном поручении императора. Остается только допустить, что император Марк Аврелий не имел ни малейшего представления о «посольстве», якобы направленном к серам.

По всей вероятности, речь идет о сирийских купцах, которые в то время были сильно заинтересованы в торговле китайским шелком. Они совершали путешествия в Китай с торговыми целями и по прибытии туда представлялись как послы, чтобы придать себе большую важность и обеспечить лучший прием. Раскрыть такой обман в то время было невозможно. Видимо, подобные проделки были тогда обычным явлением и считались даже «заповедью умного дельца».[4]

Разумеется, «послы» должны были рассказывать о Риме и его императоре. То, что они правильно передали имя императора, не удивительно, но их рассказы о Риме и его населении не следует принимать всерьез, так как сирийские купцы едва ли бывали когда-либо в Италии. Многие подробности они, видимо, черпали из собственной фантазии или из слухов.

Вероятность того, что титул императорских послов они присвоили себе без всякого на то права, очень сильно возрастает, если принять во внимание крайнюю скудость подарков, переданных ими от имени римского императора. Если бы такой государь, как Марк Аврелий, захотел послать подарки императору Востока, то он не поскупился бы. Ведь в таких случаях было принято проявлять особую щедрость, чтобы внушить государю, получающему подарки, [436] особое уважение к могуществу и богатству державы, посол которой передавал дары. Успех дипломатической миссии нередко зависел от ценности переданных даров. Трудно себе также представить, чтобы Марк Аврелий выбрал в качестве подарков именно слоновую кость, носорожьи рога и панцирь черепахи, которые в Азии встречались несравненно чаще, чем в Римской империи. Хирт указывал, что в то время сирийские купцы были заинтересованы в восстановлении прерванных после войны с Парфией коммуникаций, по которым проходила торговля шелком, и стремились к созданию морских путей. Дерзнув представиться в качестве послов римского императора, они, видимо, лишь в последний момент вспомнили о подарках для повелителя Китая. Сирийцы, вероятно, наспех купили или выменяли их где-нибудь в Трунбо (Аннам) или другом месте на Дальнем Востоке.[5] Клапрот придает китайскому сообщению несколько более точный смысл, переводя последнюю фразу так: «Дань была не очень ценной. Тогда думали, что послы самые ценные [подарки] утаили».[6]

Интересно, что вскоре после этого в Римской империи стало гораздо больше известно о производстве шелка. У Павсания (II в.) мы впервые обнаруживаем хотя бы поверхностное знакомство с шелковичным червем. Он пишет:

«Этот зверек, сер (σήρ) [то есть червь], в 2 раза больше самого большого паука, в остальном же похож на пауков, которые плетут паутину на деревьях. Как и у них, у него 8 ног. Серы кормят этих животных, строя для них летние дома».[7]

Для нашей оценки путешествия не имеет значения, было ли это настоящее посольство или, что гораздо более вероятно, мнимое. Во всяком случае, оно свидетельствует о твердой решимости установить связи во всемирном масштабе, способствовать развитию старых и создавать новые торговые пути. Поэтому путешествие мнимых послов заслуживает внимания, тем более что в то время все сухопутные дороги к китайской границе были блокированы.

Раньше ученые склонны были верить в официальный характер путешествия и в действительное «посольство» гораздо больше, чем теперь. Они видели в этом событии проявление замечательной по размаху и глубине замыслов торговой политики императора Марка Аврелия. Однако об этом не может быть и речи, как подчеркивал с полным основанием французский синолог Шаванн.

«В этом знаменитом посольстве хотели видеть доказательство того, что Марк Аврелий пытался завязать связи с Китаем по морю, так как сухопутная торговля шелком была прервана в результате походов Авидия Кассия против парфян и начавшейся вслед за ними чумы. Но, с одной стороны, похоже, что человек, выдававший себя за посла Марка Аврелия, был всего лишь простым купцом без особых полномочий, а с другой стороны, как будет показано ниже, уже с 120 г. музыканты и жонглеры из Дациня (Восточное Средиземноморье) [437] посещали Бирму. Это доказывает, что морские связи между Ближним и Дальним Востоком возникли помимо Марка Аврелия».[8]

Едва ли можно сомневаться в истинном характере мнимого посольства, поэтому автора совсем не удивляет отсутствие сообщений о дальнейшей судьбе «послов». Но Рихтгофену это казалось странным, и он высказал предположение, что участники путешествия 166 г. на обратном пути погибли.[9] Автор не видит никакого основания для такого предположения. Если путешественники были послами-самозванцами, то вполне естественно, что они постарались вернуться на родину, привлекая к себе как можно меньше внимания и радуясь тому барышу, который они, по всей вероятности, получили. По, мнению автора, из китайского источника косвенно вытекает вывод, что «послы» счастливо вернулись домой. Иначе вряд ли было бы написано, что только с этого времени установилась «прямая связь со страной» [римлян]. Следует, пожалуй, добавить, что вскоре за торговым путешествием 166 г. последовали повторные поездки, что вряд ли было бы возможно, если бы успех первого проникновения в столицу Китая не стал широко известен в Сирии, особо заинтересованной в переработке шелка. Итак, «посольство», должно быть, благополучно вернулось домой.

Для нас здесь наибольший интерес представляет вопрос о том, каким путем «посольство» могло проникнуть в столицу китайского императора и вернуться оттуда домой. Этот вопрос приобретает необычайное значение, если принять во внимание, что тогда нельзя было воспользоваться наземными путями, и вспомнить затронутые в гл. 62 проблемы из истории транспорта. Можно ли вообще дать ответ на этот вопрос?

Наш источник сообщает только, что «посольство» прибыло от границы Аннама. Отсюда исследователи неизменно делали заключение, что эти путешественники морем должны были добраться до Тонкинского залива, примерно до гавани Тяочжи в устье Красной реки (см. гл. 62), и оттуда сухопутными дорогами дойти до столицы, а затем, естественно, тем же путем вернуться обратно. Автор не может согласиться с этой гипотезой. Если около 160 г. уже был известен этот путь к столице Китая, то непонятно, почему об этом ничего не знал Птолемей. Ведь для него плавание за Забы (то есть за Сингапур) приводило в какие угодно страны, только не в Страну серов. Хочется со всей серьезностью поставить вопрос о том, не следует ли в данном случае учитывать рассмотренные в гл. 62 возможные связи между Бирмой и столицей Китая. До «границы Аннама» (под которым в те времена подразумевалось современное Бакбо) можно было так же легко добраться со стороны Бирмы, как и от устья Красной реки. Безусловно, Юль был прав, когда писал о «посольстве» 166 г., что оно, «несомненно, совершило плавание по морю», но он заблуждался, когда вслед за этим утверждал: «ибо оно перешло границу Китая между Юньнанью и Тонкином».[10] [438]

Такое обоснование неправильно, если нужно доказать, что плавание по морю могло закончиться только в одной из гаваней Тонкинского залива. Выше, в гл. 62, было показано, что до «границы между Юньнанью и Бакбо» можно было добраться гораздо легче другим путем.

Вероятность того, что наши «послы» 166 г. прибыли от побережья Бирмы, следуя далее по рекам и сухопутным дорогам в Юньнань, возрастает, если учесть, что, судя по всему, два индийских посольства, прибывшие с визитом к императору Хуань-ди незадолго до этого, в 158/59 и 1612 г.,[11] попали в Китай по суше через Бирму. Если Пеллио утверждал, будто в первые столетия нашей эры все иностранные посольства, посетившие Китай, совершали путешествие через Бакбо, то это всего лишь логическое умозаключение.[12] Просто Пеллио не мог себе представить другого морского пути, кроме как через Тонкинский залив. Однако мы уже показали, что в такой гипотезе нет необходимости. Принимая во внимание приведенные в гл. 62 свидетельства, автор решается даже выдвинуть противоположную точку зрения. После того как были блокированы сухопутные дороги через Центральную Азию, обычные путешествия во внутренний Китай еще долгое время после Птолемея совершались по Иравади и через Юньнань. Только значительно позднее путешествия ко двору китайских императоров превратились в морские плавания по прибрежным водам Тихого океана. Между прочим, Герман еще в 1913 г. ставил вопрос, не совершило ли (посольство) 166 г. путешествие через Индокитай по сухопутной дороге.[13] Автор полагает, что это предположение не лишено смысла.

После «посольства» 166 г. у нас имеются лишь весьма скупые прямые свидетельства о позднейших путешествиях из Римской империи в столицу Китая. Разумеется, из сообщения, что с 166 г. существовала «прямая связь» с Римской империей, мы можем сделать заключение о довольно частом использовании этого пути купцами в позднейший период. Однако эти случаи, естественно, не фиксировались в китайских государственных летописях. Путешествие купцов от 166 г. вряд ли удостоилось бы чести быть занесенным в «Хоуханьшу», если бы в Китае не приняли его за посольство императора Ань Туня. Итак, не следует удивляться тому, что в последующие столетия появление в Китае людей из Римской империи отмечалось только тогда, когда его можно было связать с какой-либо дипломатической миссией.

Еще гораздо более загадочным, чем «посольство» 166 г., представляется аналогичное событие, произошедшее в 226 г., о котором мы здесь расскажем лишь вкратце. Китайские источники сообщают, что в этом году к императорскому двору прибыл «путешественник из Дациня»,[14] которого «по неизвестным причинам» китайский губернатор из Тонкина «прислал к императору [439] Сунь Цюаню в Китай».[15] Он также, видимо, выдавал себя за римского посла, или по крайней мере его принимали за такового, ибо сообщается, что Сунь Цюань передал ему в качестве подарка для римского императора 20 карликов. Таинственному путешественнику в китайских летописях дано имя Чинь-лунь или Цинь-лунь, которое не поддается никакому толкованию. Этой загадочной истории нельзя дать никакого приемлемого объяснения.[16] Но как бы то ни было, об истинном посольстве здесь не может быть и речи.

Единственное подлинное посольство из Рима, которое, видимо, можно подтвердить свидетельствами, прибыло в Китай в 284 г. Следует отметить, что позднее, в средние века, такие посольства из Византийской империи, хотя и редко, с большими перерывами, направлялись в Китай неоднократно. О посольстве 284 г. мы узнаем,[17] что руководителем его был некто Гераклий и что участвовал в нем его брат, названный китайцами Бо-до-ли, видимо Феодор. Мы не знаем, какой римский император направил в Китай это посольство. Ведь в то время правители сменялись очень часто: с 276 по 282 г. правил Проб, затем с 282/83 г. — Кар, а позднее — Нумериан и Карин. Если данные китайских источников верны, то отправить посольство мог только Проб, так как путешествие в Китай едва ли могло продолжаться менее 2 лет.

Вероятность того, что Рим мог тогда сделать попытку установить дипломатические отношения с Китаем, не так уж мала. К тому времени наладились сравнительно оживленные торговые сношения с Китаем, которые, правда, прервались еще до конца III в. Об этой торговле свидетельствует огромное количество римских, александрийских, китайских и других монет, найденных в Центральной Азии, Китае, Намбо (Кохинхина) и т.д. В 1835 г. в провинции Шаньси было найдено 16 римских монет, относящихся к трем столетиям, от Тиберия до Аврелиана.[18] Они были приобретены шанхайским банкиром. Примерно через 30 лет в Намбо была найдена большая медная монета императора Максимина I (235—238),[19] которая попала туда, видимо, морским путем. Позднее Гедин[20] нашел в Таримской впадине александрийские монеты, а Стейн в Хотане — китайские монеты, относящиеся к 25—200 гг.[21]

Все это свидетельствует об оживленной торговле шелком в древности. Частые жалобы Плиния на чрезмерную утечку металлических монет в восточные страны[22] побудили исследователей к утверждению, что китайцы в уплату за свой шелк принимали только деньги, а не товары. В такой общей форме это утверждение неправильно. Хирт приводит перечень 60 различных [440] товаров, ввозившихся в Китай с Запада, в том числе 17 сортов сирийских тканей, драгоценные камни, геммы, цветное стекло, ковры, лекарственное сырье, украшения из янтаря и кораллов и т.д.[23] Видимо, как раз со вступлением на престол императора Аврелия появилась возможность еще раз развернуть торговые связи в значительном масштабе. Но они могли развиваться лишь в течение короткого промежутка времени, примерно до 100 г. Последние свидетельства беспрепятственных сообщений по суше между Китаем и районом Сыр-Дарьи относятся к 289 г.[24] Затем всякие следы торговых связей через Центральную Азию снова исчезают на 300 лет.

Очень возможно, что путешествие в Китай подлинного римского посольства, относящееся к 284 г., непосредственно связано с восстановлением сухопутной торговли и было совершено по суше. Относительно того, каким путем следовало посольство Гераклия, нет никаких свидетельств. Но, принимая во внимание, что 282—286 гг., к которым только и может относиться рассматриваемое путешествие, как раз и были кульминационным периодом развития сухопутной торговли, представляется вполне вероятным, что римское посольство следовало упоминавшимися путями парфянских и других послов. Безоговорочное решение этого вопроса дать, пожалуй, невозможно.

Во всяком случае, если раньше считалось само собой разумеющимся, что иностранные послы совершали плавание по морю до Тонкинского залива, то по отношению к посольству Гераклия от 284 г. это предположение не только нельзя доказать, но оно представляется весьма неправдоподобным. Поэтому следует подвергнуть серьезному сомнению, действительно ли таинственный Чинь-лунь, как это принято было считать и как недавно утверждал Герман,[25] совершил в 226 г. плавание по морю до гавани Тяочжи в устье Красной реки, откуда по суше добрался до резиденции императора, а затем тем же путем вернулся обратно. Как известно, сразу же после падения Ханьской династии (221 г.) Трунбо (Аннам) вместе с внешней гаванью Тяочжи был снова утерян Китайской империей и присоединился к ней только через 400 лет) в 618 г., причем оставался китайским до 945 г. Поэтому автор считает маловероятным, что путешествие Чинь-луня проходило по морю до Тяочжи. Поскольку пользоваться сухопутными дорогами в то время было невозможно, Чинь-лунь, по мнению автора, мог добираться до границ центрального Бакбо только от Бирмы, а затем направился оттуда ко двору китайского императора.

Герман весьма определенно утверждал, что «Тяочжи был последним пунктом высадки чужестранцев».[26] Эта мысль Германа была дополнена позднее предположением, что в результате отделения Трунбо от Китая после 221 г. [441] место Тяочжи занял Гуанчжоу.[27] Эти гипотезы представляются автору неправильными, когда речь идет о проникновении иностранцев из Передней Азии и Римской империи во внутренние районы Китая. Если предоставлялась возможность, они предпочитали пользоваться больше сухопутной дорогой, чтобы добраться до столицы Китая. Когда же эта дорога была закрыта, чужеземцы совершали плавание по морю до Иравади, а затем из Бирмы стремились попасть в столицу Китая по суше, как это было показано выше. Только купцы плавали по водам, примыкающим к Тихому океану. Что же касается послов, то ни в одном из случаев, который можно подвергнуть проверке, нет сведений о том, что они пытались плавать по морям восточнее устья Иравади. Впрочем, вряд ли у них когда-либо возникали поводы для этого.