Неведомые земли. Том 1

Еще и по сей день жив тот римский всадник, который был послан туда (на Земландский полуостров) Юлианом для выяснения положения дел, когда тот должен был приготовить все для игр гладиаторов императора Нерона. При этом он объехал тамошние фактории (commercia) и берега и привез с собой столько янтаря, что им были усыпаны сетки и ограждения подиума от диких зверей; носилки для мертвых и все праздничные украшения были также усеяны янтарем. Самый большой из привезенных им кусков весил 13 фунтов… Германцы доставляют янтарь главным образом в Паннонию. Оттуда его сначала привозили венеты,[1] которых греки называют энетами, ибо они живут в ближайшем соседстве с Паннонией, и затем распространяли на побережье Адриатического моря…

Залив Кодан вплоть до Кимврского мыса [Скаген] изобилует островами, среди которых самый известный Скатинавия; размеры ее еще неведомы. Ту часть острова, которая уже известна, населяет племя гилливионов; оно называет остров другим миром. Нисколько не меньшим по своим размерам является Эпития. По некоторым сообщениям, эта страна тянется вплоть до Вистулы [Вислы] и населена сарматами, венедами,[2] скярами и гиррами. Морской залив называется Килипенусом. У его устья расположен остров Латряс. Затем к нему примыкает другая бухта, которая носит название Лагнус и простирается до конца Кимберна. Узкая полоса земли кимвров выдается далеко в море и образует полуостров, который называется Тастрисом.[3]

Но они [эсты][4] обшаривают и море и одни из всех собирают в мелководных местах и на самом берегу янтарь, называемый ими самими glaesum.[5] [365]

В заливе, который, как мы сказали выше, называется Кодан, самый большой и самый плодородный остров — Скандинавия. Остров этот все еще принадлежит тевтонам.[6]

Бежать я хочу отсюда через савроматские страны и Ледовитый океан (Ultra Sauromatas fugere hinc libet et glacialem Oceanum).[7]

Северный океан с той стороны, где страна скифов омывается рекой Пропамизус, Гекатей называет амалхийским.[8]

Еще Мюлленгоф решительно утверждал, что «только при римлянах географический кругозор древних расширился до Балтийского моря, о существовании которого греки даже не знали».[9] Однако до наших дней еще широко распространено заблуждение, будто Балтийское море было известно уже во времена финикиян и что они предпринимали регулярные плавания за янтарем на Земландский полуостров. Ученым было известно только, что северный янтарь в Средиземноморье знали еще во времена Гомера. Но так как ни о какой другой Стране янтаря, кроме Земландского полуострова, исследователи не знали и не допускали мысли о возможности сухопутных связей, то широкое распространение имели такие скороспелые заключения, какие делал Форстер: «Янтарь был известен грекам еще во времена Геродота и даже Гомера; следовательно, торговля финикиян должна была (!) простираться вплоть до Пруссии».[10]

Это чистейшая фантазия. Лет 100-150 назад, когда ничего еще не было известно о сухопутных дорогах, подобное представление разделялось всеми учеными.[11] Мюлленгоф еще в 1870 г. ошибочно считал, что в древности янтарь якобы мог поступать только с Земландского полуострова. Правда, догадка о том, что «золото севера» могли добывать в Северном, а не в Балтийском море, была высказана впервые еще в 1787 г.,[12] но и в наши дни она отнюдь не получила всеобщего признания. Даже такой крупный географ, как [366] Рихтгофен, в начале XX в. без малейшей оговорки сделал совершенно неправильное предположение, будто древние привозили «янтарь с побережья Балтики» морским путем.[13] Теперь, наоборот, постепенно внедряется представление о том, что в древности янтарь вообще никогда не попадал в средиземноморские страны морским путем (см. гл. 20) и до нашей эры доставлялся туда только с берегов Северного моря.

Лет 100 назад почти все исследователи чрезмерно преувеличивали достижения финикиян. Это старое заблуждение не изжито полностью и теперь. Считалось несомненным, что финикияне совершали регулярные торговые плавания до самого Земландского полуострова, хотя в действительности они, вероятно, никогда не выходили в океан севернее побережья Пиренейского полуострова. Еще в 1804 г. Фосс смеялся над подобными фантастическими представлениями.[14] Впервые в Средиземноморье балтийский янтарь появился поздно, едва ли раньше чем около 500 г. до н.э., то есть, видимо, на 1000-1200 лет позже, чем северноморский.[15] Он, вероятно, также передавался в порядке обмена из рук в руки, от одного племени к другому. Нет никаких оснований предполагать, что средиземноморские купцы сами перевозили его по сухопутной дороге, не говоря уже о море.

Как проходила восточная «дорога янтаря», теперь довольно точно установлено благодаря Плинию, который сообщил названия различных пунктов. Видимо, о них узнали от скупщиков янтаря периода Римской империи. Но и найденный при раскопках янтарь также служит нам надежным указанием. Дорога шла от Земландского полуострова через Вислинский залив и перевал Земмеринг в Северную Адриатику. Выгодную посредническую торговлю на побережье вели сначала венеты, а позднее преимущественно жители Аквилеи.[16] Возможно, что, подобно древнейшей «дороге северноморского янтаря», проходившей через Бреннерский перевал, «дорога земландского янтаря» почиталась всеми живущими вблизи нее народами как «священная»,[17] и все южные торговцы могли пользоваться ею без особых опасений. Как бы то ни было, можно с полным основанием предполагать, что все народы, жившие вдоль «дороги янтаря», были сильно заинтересованы в беспрепятственном развитии торговли.

Аквилея была основана римлянами в 181 г. до н.э. как пограничное укрепление[18] и благодаря успешной торговле вскоре достигла значительного благосостояния. У нас нет определенных доказательств того, что здесь большую роль сыграла именно торговля янтарем, но это вполне вероятно. Такое заключение можно сделать также из утверждения Шухгардта, что «дорога [367] янтаря», проходившая от Адриатики до Балтийского моря, появилась «в последние столетия» до нашей эры.[19]

Несомненно, земландский янтарь в ближайших тыловых районах использовался задолго до того, как он попал в страны Средиземноморья (около 500 г. до н.э.). Следы его использования в очень ранний исторический период можно обнаружить вплоть до Кавказа.[20] Раньше, видимо, предполагали, что этот янтарь попадал через Россию к Черному морю, а оттуда благодаря греческим колониям или другим посредникам его получали народы классического мира.

Даже сравнительно недавно Кестер высказал предположение, что могущественная Троя примерно за 2500 лет до н.э. распространяла свои торговые связи «через юг России вплоть до областей, лежащих у Балтийского моря, которые поставляли большое количество янтаря».[21] Это предположение представляется нам необоснованным умозаключением. Примечательно, что как раз при раскопках Трои совсем не нашли янтаря,[22] который, однако, был обнаружен в большом количестве на Крите, в Микенах и Египте. Не доказано и существование этой торговой «дороги янтаря» в классическую эпоху. Еще Укерт правильно отметил, что ни у одного античного писателя янтарь не упоминается среди товаров понтийских стран.[23]

Все попытки доказать на основании литературных источников, что балтийский янтарь был известен еще в доклассическую эпоху, также потерпели неудачу.

В 1881 г. привлекло к себе внимание утверждение Опперта, что якобы в древней ассирийской надписи царя Саргона II (722—705 гг. до н.э.) речь шла о море, из которого добывался янтарь.[24] Приведенная Оппертом цитата гласила:

«В морях переменных ветров их купцы вылавливали жемчуг, в морях, где Полярная звезда стоит в зените, — желтый янтарь».

Однако перевод Опперта был признан ошибочным; в ассирийской надписи не говорится об янтаре.[25] Упоминаемое в одном месте у Геродота Северное море[26] тоже раньше считали Балтийским. Если допустить, что в данном случае имеется в виду какое-то определенное море, то гораздо правильнее отождествлять его с Северным Ледовитым океаном, чем с Балтикой. Ведь Геродот пишет, что у этого Северного моря жили сибирские племена (см. гл. 10). Даже [368] «неистовое море» на севере, о котором узнали в 5 г. н.э., после плавания флота Тиберия по ту сторону мыса Скаген, может, но не обязательно должно быть Балтийским. Эпитет «неистовый» в равной мере подходит к проливам Скагеррак и Каттегат, которые тогда римляне впервые увидели и которые до той поры были совсем неизвестны (см. гл. 45).

Ни у кого из античных авторов, включая Страбона и Помпония Мелу, мы не встречаем никакого мало-мальски надежного указания на Балтийское море. Только при Нероне южная часть этого моря попадает в поле зрения римлян и греков. Однако названия отдельных рек, впадающих в Балтийское море, были известны еще до плавания Тиберия. Это относится к Висле, которая под названием Вистула упоминалась Агриппой незадолго до начала нашей эры, когда он по поручению императора Августа составлял описание известных тогда областей земного шара,[27] а также у Помпония Мелы в 42 г. н.э.[28] Если принять во внимание огромное значение Вислы для восточной «дороги янтаря», то не покажется странным, что эта река упоминается на добрых полтора столетия раньше, чем Одер, который протекал ближе к Римской империи и был впервые упомянут Птолемеем под названием Виадуа.[29] Даже маленькая Преголя, кажется, упоминается раньше, чем Одер. Название Гутталис, встречающееся у Плиния в связи с помещенным выше отрывком и упоминавшееся еще Солином наряду с Вислой и Эльбой[30] как наименование единственной германской реки, может быть, видимо, отнесено только к Преголе. Ввиду того что она протекает неподалеку от Страны янтаря, в этом нет ничего удивительного. Что же касается самого Балтийского моря, то оно, видимо, было совсем неизвестно римлянам до 50 г. н.э. В этой связи нельзя обойти следующее высказывание Страбона: «Римляне не продвинулись за Эльбу; и никто другой не проник на суше так далеко».[31]

То обстоятельство, что Страной янтаря на Балтийском море начали интересоваться так поздно, возможно, объясняется причудами моды. Бесспорно, в последние столетия до нашей эры янтарь ценился меньше, чем во времена Гомера. И в наши дни периоды, когда янтарь «входит в моду», сменяются периодами, когда он не пользуется почетом и отвергается как «старомодный». Так было и в древности. Римляне периода республики мало интересовались янтарем, в лучшем случае они отдавали должное его физическим свойствам. В начале периода Империи римляне тоже не проявляли особого интереса к янтарю. Этот вывод можно сделать хотя бы из чрезвычайно скудных находок римских монет этого века на побережье Балтийского моря. Позднее, во второй половине I в. н.э., внезапно возник необычайно большой спрос на янтарь. Цены на него, как подчеркивает Плиний, стремительно возросли: [369]

«Как драгоценность он имеет такую высокую цену, что за самую маленькую изготовленную из него фигурку платят больше, чем за живого здорового человека, — распутство, которое заслуживает многократного порицания».[32]

Одновременно с 67 г. н.э. наблюдается значительный приток римских монет на побережье Балтийского моря. Причина этого явления не вызывает сомнений. Создается впечатление, что главным толчком к «моде на янтарь» послужило путешествие к Земландскому полуострову упомянутого Плинием, но не названного им по имени римского всадника. В результате этого в Рим проникли первые сведения о Балтийском море.

К сожалению, не сообщается никаких подробностей о ходе этого необычайно интересного торгового путешествия, его длительности и маршруте. Можно предположить, что римский всадник следовал примерно по той же дороге, трассу которой позднее можно было определить в общих чертах по названиям местностей, приведенным Птолемеем. По данным Ηордена, южный отрезок дороги проходил от Аквилеи через Любляну, Целе [в Югославии, на реке Савиня. — Ред.] и Птуй в Петронелле (Карпунтум).[33] Северный ее отрезок, видимо, правильно наметил Фридрихе: «От Карнунтума эта главная дорога, проходя вдоль Моравы, достигала «Моравских Ворот», проникала через Верхнюю Силезию в южную часть Познаньской провинции и, следуя по реке Πросне, захватывала Калисию. Далее шла северо-западнее озера Гопло через Вислу и ее устье».[34] Можно с уверенностью отождествить Калисию с городом Калиш.[35] Вероятно, приводимые Птолемеем названия мест Арсиона, Эбурнум, Каркодунум тоже связаны с «дорогой янтаря» и их можно отнести к современным городам Брно, Оломоуцу и Кракову. Важное значение имеет сообщение о том, что римский всадник, приехав на Земландский полуостров, нашел там фактории. Чрезвычайно интересно было бы установить, какому народу принадлежали эти фактории, но, к сожалению, об этом в древних источниках ничего не говорится. Особого внимания заслуживает сообщение об исключительно большом количестве янтаря, привезенном всадником в Рим. Тот факт, что один кусок весил 13 фунтов, вполне вероятен. Куски такого веса находят и теперь, хотя и редко.[36] Самый большой кусок янтаря, о котором нам известно, был найден в 1819 г. и весил 14 фунтов.[37] Кусок, хранящийся в Калининградском музее и весящий 13,5 фунта, был найден 12 июля 1803 г. при буровых работах между Черняховской и Гусевым, почти в 100 км от берега моря. Большой интерес [370] представляет тот культурно-исторический факт, что один купец мог в полной безопасности провезти такое большое количество высоко ценившегося янтаря через Центральную Европу, которая в те времена была слабо цивилизована и где еще имелось мало дорог. Это позволяет сделать вывод, что римский всадник был не первым купцом из Средиземноморья, который проник на Земландский полуостров, и что торговля и транспорт на «дороге янтаря» были уже в то время достаточно хорошо организованы.

О совершенстве этой организации, правда, видимо, уже в период полного развития торговли янтарем, свидетельствуют поразительно обширные склады янтаря, которые были обнаружены в 1906 и 1936 гг. около Вроцлава.[38] Неизвестными купцами, занимавшимися оптовой торговлей, здесь были сооружены «самые крупные в древности склады янтаря из обнаруженных до настоящего времени».[39] Находка 1906 г. принесла 500 кг янтаря, а две последующие, в сентябре 1936 г., — 275 и 550 кг. Такое «количество янтаря в доисторических поселениях никогда раньше не находили».[40] Трудно сказать, находилось ли местечко, где был обнаружен янтарь, на главной торговой дороге или на ее ответвлении.

В кругах силезских археологов придерживаются того мнения, что в разные эпохи пользовались как дорогой, проходившей через Вроцлав, так и той, которая шла через Калиш.[41] Крупная находка янтаря (более 1 ц), сделанная уже в 1865 г. около Намыслува, в местности, где было найдено удивительно много бронзы, видимо, связана с этим торговым путем, проходившим через Вроцлав. Три упомянутых выше склада у Вроцлава, из которых извлечено более 26 ц «северного золота», в дни полного расцвета Римской империи, когда цены на янтарь необычайно возросли, были поистине сказочными сокровищами. Специалист по янтарю, Андре, считает, что местечко у Вроцлава было «центром оптовой торговли янтарем»,[42] созданным вандалами, которые незадолго до начала нашей эры уже могли приступить к накоплению этого ценного товара. Взаимосвязи до сих пор не совсем ясны. Но едва ли подлежит сомнению, что в глубине материка местечко у Вроцлава было главным складским центром для янтаря на торговой дороге Земландский полуостров — Адриатика.

Едва ли можно предположить, что римлянин, живший в 67 г. н.э., объехал Балтийское море. В этом не было нужды. Те поверхностные сведения, которые он привез на родину, могли быть получены посредством опроса. Сведения о том, что на севере есть замерзающее зимой море, распространившиеся в Риме непосредственно после возвращения этого купца, могли быть также получены им на Земландском полуострове. Из этого совсем не следует, что какой-то римлянин должен был сам провести там [371] зиму и увидеть замерзшее Балтийское море. Мы находим первое заслуживающее доверия упоминание о замерзающем зимой Балтийском море в приведенной выше выдержке из Ювенала, если не считать одного совершенно неясного места у Плиния.[43] Последний говорит об «амальхийском» (ἀ–μὰλκιος) океане на севере как о не замерзающем,[44] ошибочно и, «как всегда, поверхностно» объясняя «слово, которое на языке живущего там народа означает как раз замерзающий».[45] Под «oceanus glacialis» Плиния ни в коем случае не следует понимать Ледовитый океан, о котором в те времена никто еще не знал, а лишь зимнее Балтийское море. Вплоть до середины XI в. это море еще рассматривалось как врезающийся в сушу с севера океанский залив.[46]

В связи с внезапным возникновением большого спроса на янтарь в течение десятилетий, последовавших за путешествием римского всадника, сведения о Балтийском море и народах, населяющих его южное побережье быстро пополнялись. К 100 г. н.э. Тацит уже располагал полными и в большинстве случаев верными сведениями об этих племенах.[47] Такие сведения, разумеется, не мог собрать один путешественник. А через несколько десятилетий все тот же великий Птолемей, в котором, как в фокусе, сконцентрировались все географические знания древних, дает поразительно полную и великолепную, несмотря на некоторые ошибки, картину южного побережья Балтийского моря.

Об обширных торговых связях со странами Балтийского моря, простиравшихся в еще более отдаленные области, свидетельствует обилие римских монет и украшений I и II вв. н.э., обнаруженных в Швеции и Норвегии вплоть до Тронхейма.[48]

Этот расцвет торговли янтарем продолжался в древности около полутора веков. Найденные в бывшей Пруссии римские монеты рисуют вполне ясную картину событий. Многие монеты относятся к эпохе Нерона и Домициана, еще больше — к временам Антонинов.[49] Но уже в первой половине III в. приток монет опять сокращается. Поскольку и литературные источники свидетельствуют о том, что при Гелиогабале (218—222) янтарь в Риме стал уже редкостью,[50] можно заключить, что в это время «дорога янтаря», [372] проходившая через Австрию и Силезию, пришла, видимо, в упадок. Трудно сказать, что сыграло при этом главную роль — капризы моды или ослабление позиции Рима как мировой державы и последовавшие за этим политические смуты.

Помещенный выше отрывок из Плиния содержит ряд загадок. Приведенные в нем географические названия, такие, как Килипенус, Латрис Лагнус, больше нигде не встречаются и трудно поддаются толкованию. Под заливом Килипенус понимали то Рижский, то Щецинский залив, то юго-западную часть Балтийского моря. Под островом Латрис попеременно подразумевали остров Сарема, Узедом, Волин и Зеландию, под Лагнусом — юго-западную часть Балтийского моря или Каттегат, под Тастрисом — в большинстве случаев Скаген. Но все эти толкования неправдоподобны. Нельзя себе представить, чтобы Плиний уже через 10 лет после первого путешествия на Земландский полуостров мог что-либо узнать о совсем других районах Балтики от купцов, торговавших янтарем. Последние вряд ли выезжали за пределы Земландского полуострова. Обитавшие там примитивные эсты определенно не имели никакой связи с этими районами.

В специальной работе, посвященной этой теме,[51] автор, основываясь на географии транспорта, защищал следующее положение. В поле зрения приезжающих на полуостров купцов могли попасть только ближайшие окрестности на побережье бывшей Восточной Пруссии. При толковании географических названий, приведенных Плинием, нужно исходить из этого основного соображения, а не придерживаться современной карты. Район устья Вислы в те времена был совсем не таким, как в наши дни. Река еще не впадала своим главным рукавом у Гданьска в Балтийское море. Ее сток проходил в основном по потерявшему былое значение рукаву Ногат в Вислинский залив. На протяжении всего средневековья этот рукав был главным руслом (см. гл. 94). Окрестности Вислинского залива, особенно в западной части, имели тоже совершенно другой вид. Так, в средние века Вислинский залив простирался значительно дальше на запад и северо-запад, чем в наши дни (см. гл. 94 и карту). В него впадали реки Висла и Эльблонгская Висла, последняя через озеро Друзно. Дорога, по которой купцы ездили на Земландский полуостров, проходила по юго-восточной стороне залива. Проток между заливом и озером Друзно в районе современного Эльблонга, получивший позднее такое важное значение, мог уже тогда играть известную роль как средство сообщения. Скупщики янтаря (мы можем спокойно называть их разносчиками), вероятно, кроме Земландского полуострова, заходили и на Куршскую[52] косу, особенно богатую янтарем. Все эти факты, по мнению автора, следует учитывать, если мы хотим расшифровать сообщение Плиния.

В соответствии с этим в своей упомянутой выше работе автор отнес название Килипенус к Вислинскому заливу, Латрис — к коренной части [373] лежащей перед ним Вислинской косы. «Другую бухту Лагнус» автор идентифицирует с Курским заливом, Тастрис — с Куршской косой. Едва ли во времена Плиния римляне могли знать больше о Балтийском море. Как, однако, в описание Плиния попал «Кимврийский мыс», который обычно помещают в Ютландии, автор судить не берется. Возможно, что, «по своему обыкновению, поверхностный» Плиний здесь что-то напутал. Как бы то ни было, новая гипотеза выгодно отличается от прежних своей простотой.

Приведенные выше отождествления[53] неоднократно оспаривались как неправдоподобные. Автор не придает им чрезмерного значения. Свое толкование он считает рабочей гипотезой, основанной на культурно-исторических данных.

Что касается даты путешествия на Земландский полуостров, то мы знаем только, что оно состоялось при императоре Нероне (54—68). Отсюда в первом издании своего труда автор предполагал, что он должен отнести эту поездку к началу царствования Нерона. Но позднее Вильдшрей (Дуйсбург) обратил внимание на то, что с 67 г. начинается внезапное увеличение количества римских монет, о чем свидетельствуют находки в странах Балтийского моря. Отсюда весьма вероятно, что путешествие было предпринято в последние годы правления Нерона. Автор считает эту точку зрения правильной. Впрочем, нужно рассмотреть еще одну проблему. Как могло случиться, что при необычайном росте цен на янтарь со времени императора Нерона не были восстановлены и использованы старые источники янтаря на западном побережье Шлезвига? Эти источники были еще достаточно обильными вплоть до второй половины XIX в. Между тем римляне долго стояли на нижнем Рейне, где они были несравненно ближе к богатому янтарем побережью Северного моря, чем к земландскому месторождению. Почему же нам ничего не известно о возобновлении в широких масштабах разработок шлезвигской сокровищницы «северного золота»?

На этот вопрос ответить нелегко. Мы знаем, что римским солдатам и Плинию, долго служившему в качестве военачальника на нижнем Рейне, были известны рассеянные месторождения янтаря на Западных Фризских островах, которые они поэтому называли Янтарными (Glaesariae). Тем не менее особенно богатое янтарем побережье западного Шлезвига, а также главный остров янтаря Абалус, видимо, были им неизвестны, ибо о попытках восстановить старые торговые связи с этими районами ничего не сообщается.

Автор предполагает, что причина заключалась в отмирании древних торговых связей Массилии, которые всегда тщательно сохранялись в тайне, после разорения города во время гражданской войны 48 г. до н.э. После этого времени ничего не сообщается о древней торговле янтарем на Северном море. Когда римляне продвинулись на нижний Рейн, старые торговые дороги, которые вели оттуда в Шлезвиг, очевидно, пришли в упадок. Никаких попыток к их восстановлению не предпринималось, так как об этих дорогах забыли.

[Дополнения и поправки из 2-го издания II тома]

[471]

[…]

К гл. 51 (знакомство с Балтикой)

Некогда все исследователи были склонны невероятно переоценивать мореходные достижения финикиян. Утверждалось, якобы финикийские мореходы совершали регулярные плавания в Великобританию, Норвегию и даже к Земландскому полуострову. Еще Фос, который при подходе к географическим проблемам проявлял поразительно правильную, современную интуицию, подметил и высмеял подобные преувеличения. Вот что он писал в 1804 г.: «Другие авторы с такой же легкостью заставляют финикиян плавать вокруг Африки и даже в Пруссию (разве есть что-нибудь такое, чего не могли бы совершить финикияне!)».[54]

Проф. Прелль написал автору, что Плиний не все свои сведения о Балтийском море получил от римских всадников, побывавших на Земландском полуострове. Прелль считает, что у него есть веские основания (разумеется, еще нигде не опубликованные), чтобы отождествлять Балкию с побережьем Литвы, залив Килипенус — с Поморской бухтой, Латрис — с Рюгеном, Лагаус — с Мекленбургской бухтой, а Энигию — с островом Борнхольм.[55]