Неведомые земли. Том 1

Глава 62. Первые жители Римской империи в китайской столице (120/21 г. н.э.)

На первом году Юн-нин [120 г. н э.], властитель страны Шань, по имени Юн-ю-тяо, снова направил посла, который, будучи принят императором, представил ему музыкантов и жонглеров. Они знали заклинания, умели изрыгать огонь, связывать свои члены и сами их освобождать, переставлять головы у коров и лошадей и танцевать с тысячами шаров. Они сами говорили: «Мы люди с западного моря. Через юго-запад страны Шань можно попасть в Дацинь [Римскую империю]». В начале нового года они музицировали при дворе в присутствии императора Ань-ди [107—126 гг. н.э.].[1]

Писатель позднего периода Римской империи Флор, произведения которого считаются весьма ненадежным источником, сообщает, что еще при императоре Августе, в 27 г. до н.э., в Рим прибыло китайское посольство.[2] Это сообщение определенно следует рассматривать как ложное, так как ни в одном латинском или китайском источнике того времени об этом ничего не говорится. Если бы намерение китайцев отправить посольство в Рим закончилось успешно, то, по всей вероятности, они продолжали бы и впредь делать подобные попытки и не отказались бы от них, как от дела безнадежного (см. гл. 56).

Несомненно, что вновь открытая с 87 г. при императоре Хэ-ди «шелковая дорога» должна была оказать значительное влияние на культурное сближение между Востоком и Западом. Как уже упоминалось в гл. 57, посольства парфян, тохаров и индийцев проходили в безопасности через Центральную Азию в Китай и являлись ко двору императора.[3]

Однако в ту эпоху римские императоры еще не делали подобных попыток. Возможно, что их планам мешала враждебность еще не покоренных тогда парфян. Если же такие намерения могли возникнуть после похода против парфян в 114—117 гг., то к этому времени дорога через Таримскую впадину была снова закрыта.

Первое засвидетельствованное китайскими летописями посещение римскими подданными двора китайского императора произошло в 120 г. Правда, то [422] были не послы и не купцы, а безобидные «проезжие люди» из Римской империи. Вероятнее всего, это были сирийские музыканты и жонглеры, которые в те времена часто выступали как актеры и фокусники. Видимо, они во время своих странствий каким-то образом попали в Бирму, где и следует искать «страну Шань». Затем они «через страну царя Шань» (Юго-Западный Китай) в качестве подарка этого царя прибыли ко двору китайского императора; в дни следующего нового года молодой император развлекался игрой актеров, возможно выходцев из Александрии — места, где в то время собирались лучшие музыканты».[4]

К сожалению, мы больше ничего не знаем об этих оригинальных «гастролях» фокусников, их первоначальных намерениях, дальнейших странствиях и судьбе.

С чисто географической точки зрения необычайно интересен их засвидетельствованный китайскими летописями путь из государства Шань к резиденции императора в городе Сиань. Автор полагает, что отсюда можно сделать чрезвычайно важные выводы.

Раньше предполагали, что жонглеры плыли по морю примерно до Тяочжи у устья Красной реки (Сонг-Коя), а затем по суше попали в глубинные районы Китая. Автор считает это весьма маловероятным. Рассматриваемый вопрос имеет принципиальное значение для выяснения того, какими путями более всего пользовались при путешествиях в столицу китайских императоров. В этой связи представляется весьма важным точное сообщение жонглеров, что в Дацинь попадают через юго-запад страны Шань. Отсюда вытекают очень важные выводы, подкрепляемые другими фактами.

Если чужеземные жонглеры, как подчеркивает Хирт, попали в Китай с юго-запада, то, по всей вероятности, они приехали к императорскому двору из Бирмы, а не от Тонкинского залива. Согласно Пелио,[5] некогда существовал восходящий к очень глубокой древности караванный путь, проходивший от современного города Бамо в верхнем течении Иравади через древний город Джуголин к западу от верхнего течения Салуэна, на Юнчан и Дали в Юньнани, откуда шли и другие пути к северу. Эта дорога, возможно, тождественна «3-му пути», намеченному Фольцем[6] по данным Птолемея (от Афенагурона к Кимаре).[7] Путь этот во времена Птолемея, был, видимо, довольно оживленным. В общих чертах это, вероятно, тот же путь, по которому следовал Марко Поло, когда между 1280 и 1290 гг. он был послан ханом Хубилаем с дипломатической миссией в «империю Мянь» [Бирма], причем он, видимо, достиг района между Авой и Мандалаем.[8] Иравади вплоть до Бамо служит хорошим водным путем, и ничто не могло помешать морским судам в древности совершать туда регулярные плавания. Поэтому суда из Индии [423] могли, вместо того чтобы следовать по длинному и трудному в навигационном отношении пути до Тонкинского залива, доставлять путешественников в Страну шелка, входя в Иравади и поднимаясь до Бамо, откуда шли хорошие караванные дороги в глубь Китая. В общем речь идет, видимо, о пути в Бирму, о котором так много говорилось в период второй мировой войны. Тот факт, что намеченный здесь путь действительно нередко использовался в древности, неоднократно подтверждается литературными источниками. Китайские летописи сообщают, например, что в III—V вв., когда были закрыты сухопутные дороги, «диковины из Дациня [Сирии]» доставлялись в страну через Юньнань, с юго-запада, то есть из Бирмы.[9] Когда индийский миссионер Бодхидарма в 526 г. совершил путешествие из Южной Индии в Китай, следуя только по морю (см. гл. 68), хронист Чатао в своем произведении «Хуанхэсидаци», написанном в 730 г., выражает удивление по поводу избранного маршрута, поскольку «имеются связи с Индией через Трунбо».[10] Отсюда действительно можно заключить, что маршрут через Иравади и Юньнань в первые столетия нашей эры был обычным путем, которым следовали к китайской столице, и что жонглеры, побывавшие в Китае в 120 г. были правы, когда заявляли, что путь к Дациню, в Римскую империю, идет через юго-запад страны Шань.

Отсюда, однако, вытекают культурно-исторические выводы, имеющие большое значение. Старое предположение, что редкие путешественники из Индии и Средиземноморья, направлявшиеся ко двору китайского императора, всегда должны были плыть по морю до Тонкинского залива, несостоятельно. Они, как правило, не должны были следовать по морю восточнее устья Иравади.

Итак, теперь становится понятным, почему мореплаватели, направлявшиеся в Каттигару и Тяочжи, не имели никакого представления о том, что они находятся в Стране серов или вблизи от нее. В то же время посетители императорской резиденции города Сиань никогда не знали о том, что из южнокитайской гавани было удобнее и короче добраться до столицы по суше, чем из бассейна Иравади. С точки зрения общей продолжительности путешествия этот последний путь по Иравади обладал безусловными преимуществами и был значительно короче. Дело в том, что плавание к Тонкинскому заливу целиком зависело от муссонов. На ожидание изменения ветра при перемене направления плавания всякий раз затрачивалось несоразмерно много времени — как правило, несколько месяцев. Об этом мы узнаем из описания Марко Поло его обратного плавания из Зайтуна (Цюаньчжоу) в Индию.[11] Путешествие по Иравади в глубь Китая было несравненно более целесообразным. Лишь для прибытия в пункты, расположенные на побережье Китая, правильнее было пользоваться исключительно морскими путями.

В Индокитае были и другие сухопутные дороги, приводившие в определенные районы Китая, которому с 110 по 222 г. принадлежало и Трунбо (Аннам). Одна дорога, которую Птолемей ведет от пункта Трилингон к Агимоифону, [424] соответствует «4-му пути» Фольца. Она, вероятно, вела из Мандалая непосредственно к Тонкинскому заливу. Другая, южная дорога, от пункта «Мареуры», который нужно, видимо, искать на реке Салуэн, весьма вероятно, шла через перевал Трех Пагод в Трунбо. Однако другие пути не играют для нашего исследования никакой роли.

Само по себе сообщение китайских летописей о событии 120/121 г. — это не более чем курьез или оригинальный анекдот. Но благодаря краткому указанию на то, что путь в Великую западную страну Дацинь шел через Юго-Западный Китай, это сообщение представляется нам весьма ценным. Оно помогает выяснить важный факт из истории культуры, которым мы, впрочем, еще раз займемся в гл. 65.

Только получив представления о таком пути, можно понять, почему у Птолемея пограничная река между «Индией» и Страной серов, то есть между более темнокожими аннамитами и китайцами, обозначена как Серос.[12]

Хотя Герман и внес ценный вклад в историю географии, его толкования, даже когда они относятся к более позднему времени, не свободны от различных вымыслов, и мы должны поэтому относиться к ним с большой осторожностью Относительно реки Серос он высказал следующее мнение:

«С серами, то есть с людьми шелка, название реки не имеет ничего общего, так как на морских путях китайцы были известны лишь под именем Θῖναι [Тинаи] или Σῖναι [Синаи]».[13] Посылка правильна, но из нее сделан совершенно неверный вывод. Если река, протекающая на границе Страны серов, называется Серосом, то несомненно, что здесь едва ли возможно случайное совпадение названия. Заключение должно быть совсем иным, а именно:

«Если на морских путях китайцы были известны лишь под названием Θῖναι или Σῖναι, то отсюда следует, что до реки, называвшейся Серос и являвшейся границей Страны серов, можно было добраться лишь по суше»

Приведенное выше толкование (см. гл. 58, стр. 408), согласно которому река Серос идентична Красной реке (Сонг-Кою), действительно отделяющей более темнокожих аннамитов от менее темных китайцев, приобретает большую вероятность. Нужно только предположить, что путешественники, ехавшие от Иравади в Юньнань, рассматривали верхнее течение Красной реки (а не ее устье) как реку, протекающую по границе Страны серов. Сообщении Птолемея, по мнению автора, вообще исключают любое другое толкование.

Были ли фокусники с Запада, которые в 120 г. прибыли ко двору китайского императора, действительно первыми римскими подданными, попавшими в Срединную империю, точно сказать нельзя. Вспомним хотя бы о евреях, которые начали селиться в Китае еще за 50 лет до этого (см. гл. 52) и по крайней мере частично были раньше римскими подданными. Кроме того, существует предание, что около 100 г. до н.э. фокусники из Римской империи нашли путь в Восточную Азию. Это не представляется неправдоподобным, если учесть, что именно в тот период «шелковая дорога» стала свободной.