Неведомые земли. Том 1

Некоторые замечания о мореплавании древних, основанные на исследовании карфагенских и киренских монет, найденных в 1749 г. на одном из Азорских островов, Иоганна Подолина

В ноябре месяце 1749 г., после нескольких дней шторма, морем была размыта часть фундамента одного разрушенного каменного строения, стоявшего на берегу острова Корву. При этом был обнаружен глиняный сосуд, в котором оказалось множество монет. Вместе с сосудом они были принесены в монастырь, где монеты были розданы собравшимся любопытным жителям острова. Часть этих монет была послана в Лиссабон, а оттуда позднее патеру Флоресу в Мадрид.

Каково общее количество монет, обнаруженных в сосуде, а также сколько из них было послано в Лиссабон — неизвестно. В Мадрид попало 9 штук, а именно:

2 карфагенские золотые монеты № 1 и 2,

5 карфагенских медных монет № 3-7,

2 киренские монеты из того же металла № 8 и 9.

Патер Флорес подарил мне эти монеты во время моего посещения Мадрида в 1761 г. и рассказал, что вся находка состояла из монет того же сорта, что эти 9, и что эти монеты были отобраны как лучше сохранившиеся. Что монеты частично карфагенского происхождения, частично из Киренаики — это безусловно. Они не являются особо редкими, за исключением двух золотых.[2] Удивительно, однако, то, в каком месте они были найдены.

Известно, что Азорские острова были впервые открыты португальцами во времена Альфонса V. Нет никаких оснований предполагать, что кто-либо закопал там эти монеты в более позднее время. Следовательно, они должны были попасть туда с какими-либо пуническими кораблями. Я не решаюсь, однако, утверждать, что эти корабли попали туда преднамеренно. Их могла с таким же успехом отнести туда буря.

Карфаген и некоторые мавританские города посылали свои корабли через Гибралтарский пролив. Известна экспедиция Ганнона к западному побережью Африки. Один из таких кораблей мог быть [160] отнесен постоянным восточным ветром к острову Корву. Фария[3] говорит в своей истории Португалии, что португальцы, которые первыми прибыли на эту землю, нашли на горе конную статую, указывавшую правой рукой на запад. Статуя стояла якобы на каменном пьедестале, который весь был испещрен неизвестными буквами.

Рис. 4. Начало шведского текста сообщения Иоганна Подолина о находке карфагенских монет на острове Корву [161]

Рис. 5. Карфагенские и киренские монеты, найденные на острове Корву в 1749 г.

Этот памятник был разрушен, что представляется большой потерей. Причиной разрушения была слепая ярость, ибо предполагали, что то была статуя языческого идола. Статуя подтверждает мое мнение, что острова посещались карфагенянами и финикиянами не только случайно или в результате того, что буря относила туда их корабли; видимо, они там прочно обосновались. Нельзя ведь предположить, что корабль, посланный с разведывательными [162] целями, имел на своем борту упомянутый памятник. Следует скорее заключить, что финикияне отправились туда на одном или на нескольких кораблях, совершили одно или несколько путешествий, что им понравилась эта земля и они поселились там, основав колонию. Последняя сохраняла тесную связь с родиной и достигла такого благосостояния, что могла воздвигнуть упомянутый памятник. Возможно также, что карфагеняне, известные своей предприимчивостью в торговле и мореплавании, с этого острова организовали экспедицию на запад и что статуя, указывающая на запад, связана с такой экспедицией. Возможно, что бури, землетрясения и извержения вулканов вызвали большие разрушения на этом острове и явились причиной того, что жители покинули его и при этом воздвигли памятник с указанием на запад, как на то направление, в котором они отбыли. Может быть, они знали о какой-либо стране на западе. Множество догадок и мнений может быть высказано как за, так и против этого предположения, но достаточно достоверным представляется, что острова посещались древними. Преднамеренны или случайны были эти посещения — не является существенным.[4]

С давних пор распространено мнение, будто уже карфагеняне достигли Азорских островов. В литературных памятниках древности нельзя найти никаких оснований для таких утверждений. В качестве единственного доказательства приводится находка карфагенских монет на острове Корву, которая, впрочем, тоже считалась непроверенным слухом, поскольку подлинное сообщение, очевидно, было потеряно. Гумбольдт[5] не сомневался в этой находке, Мюлленгоф[6] же относился к ней весьма скептически. Еще меньше доверия проявили новейшие исследователи. Мес, например, в своей ценной монографии по истории Азорских островов сообщение о находке монет на острове Корву считает явным вымыслом ввиду отсутствия каких бы то ни было поддающихся проверке фактов.[7] Такого же мнения придерживаются Шультен,[8] де Канто[9] и др.

Гумбольдт не сомневался в самом факте находки монет, но предполагал, что они были завезены на остров Корву норманнами или арабами в средние века. Эту же догадку высказал и Мальт-Брун,[10] но мы должны ее [163] отвергнуть. Прежде всего догадка о пребывании норманнов или арабов на Азорских островах ничем не доказана и ее следует считать маловероятной и даже ошибочной.[11] Но если и согласиться с ней, то потребуется еще установить, что иностранные монеты, обнаруженные в земле, привезены теми, для кого они служили средством обмена. Едва ли можно допустить, что арабы или норманны коллекционировали древние монеты или же возили их с собой. Правда, благодаря арабам миллионы монет попали в другие страны, в частности в район Балтийского моря,[12] но это были деньги, которые имели покупательную силу.

Более убедительно предположение, что монеты, обнаруженные на Азорских островах, завезли карфагенские мореходы. Нумизмат проф. Реглинг подтвердил это мнение автора, ответив на его запрос, что монеты «могли быть туда привезены только древними карфагенянами».

Но что сказать о самом факте находки? Сохранился лишь один подлинный отчет в старинном шведском источнике. Шведский ученый Подолин сообщил о том, что ему удалось узнать об этой находке в бытность его в Мадриде в 1761 г. от патера Флореса, известного ученого-нумизмата. Подолин приводит даже изображение монет, найденных на Азорских островах, которые ему подарил Флорес. Вероятно, эти монеты хранятся в настоящее время в одной из шведских коллекций, но автору не удалось ничего разузнать по этому поводу, несмотря на письменный запрос в Швецию.

Впрочем, оригинальный отчет Подолина автору все же удалось получить в виде фотокопии благодаря любезной помощи д-ра Норлинда и д-ра Стуре Волина из Лунда, а также других шведских ученых, которым он здесь выражает свою искреннюю признательность.

Нет основания сомневаться в факте находки монет на острове Корву. Энрике Флорес (1701—1773) считается выдающимся испанским ученым, труды которого высоко оцениваются в современных энциклопедиях. Намек Меса (не знавшего о труде Подолина) на возможность того, что патер Флорес был введен в заблуждение, лишен всякого основания, поскольку не было ни малейшей причины для обмана. К тому же нет никаких сомнений в подлинности самих монет.

Впрочем, Кречмер снова подверг сомнению факт находки монет, приводя весьма странные доводы.[13] Он признает безоговорочно добросовестность как патера Флореса, так и Подолина, но предполагает, что Флорес сам был обманут и, видимо, доверился лицам, рассказавшим ему эту сказку. Карфагенские монеты, принесенные Флоресу, могли быть украдены в Лиссабоне или в другом месте из какой-нибудь коллекции. Для сокрытия преступления [164] воры выдумали историю о находке на острове Корву, чтобы не вызвать подозрения у Флореса.

Столь вольное толкование, по мнению автора, переходит все дозволенные границы. Подобный метод положил бы конец любым исследованиям доисторического периода, поскольку возможность обмана при всех археологических находках во всем мире никогда не исключена. Насколько беспочвенно подозрение Кречмера, доказывает следующее соображение. Предположим, что в то время действительно произошла крупная кража коллекции монет (о чем Флорес, как нумизмат с европейским именем, несомненно, должен был знать). В этом случае выдумка о находке монет на острове Корву имела бы смысл только, если бы похитители хотели продать их патеру за большие деньги. Но лишь 2 из 9 карфагенских монет следует признать ценными и редкими. Разве можно предположить, что Флорес, уплатив крупную сумму за монеты, просто подарил бы их своему шведскому гостю Подолину?

Почему же должны мы поверить такому фантастическому, сложному и совершенно неправдоподобному толкованию только для того, чтобы не признать надежным простой рассказ Подолина? По мнению автора, толкование Кречмера ошибочно и его несколько высокомерный вывод о том, что «не может быть и речи о мнимом пребывании карфагенян на острове Корву», следует отвергнуть как абсолютно необоснованный. Флорес был сведущим ученым. Нет никакого основания для превратного толкования сообщения патера, ибо уже Гумбольдт считал его «простым и ясным», «не оставляющим сомнения в достоверности самого факта».[14]

Всем сомневающимся в находке монет на острове Корву, о которой сообщает Подолин, можно напомнить, что при поразительно похожих обстоятельствах была сделана представляющаяся еще более «невероятной» находка известного золотого украшения на острове Хиддензе после сильного шторма 13 ноября 1872 г. То же самое относится к крупной находке в Домбурге на острове Валхерен 5 января 1647 г., когда при сильном юго-восточном ветре и последующем мощном отливе на пляже были найдены древнейшее каменное изображение батавской богини Нехалении и 45 древнеримских памятников, в том числе много императорских монет I—III вв. н.э., до того погребенных в земле.[15] Почему же находка на острове Корву менее вероятна, чем аналогичные случаи, безупречные с точки зрения исторической достоверности?

Приведенное здесь рассуждение, содержащееся и в первом издании настоящей книги,[16] зачастую считали недостаточно обоснованным. Таково, например, мнение Плишке,[17] Алмаджии,[18] Бурра[19] и Германа.[20] Последний [165] даже выразил удивление, что автор с такой серьезностью отнесся к этой «таинственной находке карфагенских монет на острове Корву». В противоположность этому явно преувеличенному скептицизму, нумизматы вполне определенно высказались в пользу толкования автора, а их мнение в данном случае имеет решающее значение. Покойный проф. Реглинг сообщил автору свое изложенное выше заключение.

Эту дискуссию можно считать законченной разъяснением мюнхенского нумизмата, проф. Бернхардта. Разногласия, о которых он ранее ничего не слышал, были переданы ему на разрешение усердным помощником автора проф. Штеховым (Мюнхен). Бернхардт передал автору через Штехова следующее заключение:

«Высказанное некоторыми подозрение, будто патер Флорес был в свое время обманут и, следовательно, монеты получены не с Азорских островов, совершенно неосновательно: находка эта несомненно подлинная, то есть монеты были привезены карфагенянами. И это может быть доказано уже тем, что в то время (около 1760 г.) даже самый искусный мошенник не был бы в состоянии правильно подобрать столь прекрасную серию карфагенских монет, относящихся к такому ограниченному периоду (330—320 гг. до н.э.). Специалистами по этому периоду карфагенские и киренские монеты были еще весьма слабо изучены, и нумизматика далеко еще не достигла такого развития, чтобы можно было составить серию монет, относящихся к столь ограниченному периоду и найденных в Северной Африке или Испании. Если бы кто-нибудь и захотел тогда заняться таким мошенничеством, то в лучшем случае он скопил бы всевозможные монеты разных веков, ибо в то время никто не заметил бы обмана».

Это авторитетное свидетельство было опубликовано автором в 1937 г.[21] Вряд ли можно его оспаривать. Поэтому говоря о «заключении» нумизматов, автор и сделал следующий вывод:

«Подлинность находки на острове Корву доказана и этим окончательно установлено, что карфагеняне достигли Азорских островов в конце IV в. до н.э.».

Действительно, после 1937 г. благодаря веским доказательствам Бернхардта, насколько известно автору, никто больше не оспаривал того, что монеты с острова Корву могли быть привезены туда только самими карфагенянами и что мы имеем здесь дело с подлинной археологической находкой. Если монеты из обнаруженного сосуда датируются 330—320 гг. до н.э. (а патеру Флоресу был передан только отобранный полный комплект), то можно с уверенностью допустить, что карфагеняне были на острове Корву около 320 г. до н.э.

Какой-либо другой случай посещения древними Азорских островов маловероятен и не может быть доказан. В XVI в. кое-кто утверждал, что Азорские острова были открыты израильскими мореплавателями, которые, по мнению некоторых историков, обладавших богатой фантазией, дошли якобы даже до [166] Америки.[22] Об этом не может быть и речи. Израильтяне никогда не были мореходами и тем более не плавали по океанам.

Вместе с монетами на острове Корву были якобы найдены таинственные документы на неизвестном языке, с которых губернатор Педро д’Афонсека сделал восковые оттиски.[23] Но документы, как и оттиски, к сожалению, исчезли, так что истину установить уже невозможно.

Исключается также гипотеза, что сосуд с монетами попал на остров Корву вместе с остатками разрушенного и покинутого командой корабля. Морское течение проходит от Азорских островов прямо в воды около Гибралтарского пролива, по которым регулярно плавали карфагеняне. Следовательно, дрейф остатков затонувшего корабля против течения исключается. Остается лишь предположить, что до острова добрался корабль с командой. Нельзя, впрочем, с уверенностью сказать, попали ли на остров все члены экипажа или только несколько человек. Карфагенский корабль могло отнести от испанского берега в океан. Хорошо известны многие аналогичные случаи. В частности, в области пассатов и экваториальных течений наблюдались дрейфы кораблей на значительно бóльшие расстояния. Например, в 1731 г. к берегам острова Тринидад было отнесено небольшое судно с командой из 6 человек, перевозившее груз вина с Тенерифе на близлежащий остров Гомера.[24] Около 1760 г. баржа с зерном, направлявшаяся с Канарского острова Лансароте к Тенерифе, была вынесена штормом в открытое море и спасена английским судном лишь на расстоянии 2 дней пути от берегов Венесуэлы.[25] В 1504 г. бретонские рыбаки были якобы отнесены даже до берегов Канады.[26] Поэтому можно считать вполне вероятным предположение, что карфагеняне были отнесены штормом на остров Корву.

С точки зрения истории культуры особого внимания заслуживает упоминание о бронзовой статуе всадника, которая так сильно заинтересовала Подолина и дала ему повод для самых смелых гипотез.[27] Гумбольдт также упоминал об этом позднее исчезнувшем памятнике, но склонен был считать его выдумкой. По мнению Гумбольдта, очертания выступающих к западу предгорий, вероятно, напоминали человека, что и породило легенду о статуе всадника.[28]

Нет нужды останавливаться на этом мнении Гумбольдта, как и на негодовании Кречмера (см. выше), упрекавшего Подолина в невероятности его сообщения, доказанной содержащейся в нем «нелепой легендой» о статуе всадника на острове Корву. Действительно, комментарии Подолина к этой легенде кажутся довольно нелепыми, по данная часть сообщения не имеет [167] ни малейшего отношения к находке монет. Во всей этой истории, какой бы легендарной она ни казалась, скрыто глубокое и весьма интересное культурно-историческое зерно. Его действительно не так легко обнаружить, но нельзя и разделаться с ним одной фразой о «нелепой легенде». Легенда может быть исключена из дискуссии о достоверности события, но следовало бы сначала установить, каково ее происхождение.

Самым ранним источником легенды о мнимых статуях, стоящих где-то у моря или в самом море, в существование которых верили на протяжении всего средневековья и нового времени, по мнению автора, следует считать выдумку древнего сатирика Лукиана (около 175 г. н.э.), который писал: «Когда мы отошли на 3 стадии от моря через заросли, то увидели бронзовый столп со следами выветренной надписи греческими буквами «Геракл и Дионис дошли до этих мест».[29]

Здесь мы, очевидно, имеем дело с вольным поэтическим толкованием известного древнего мифа о Геракловых столбах, считавшихся во времена карфагенской блокады Гибралтарского пролива (около 530—206 гг. до н.э.) западным «краем Земли». Как известно, в античном мире скала Гибралтар и возвышающаяся на противоположном берегу скала Джебель-Муса были названы Геракловыми столбами. Как и другие представления и названия Древней Греции, это понятие перешло в мировоззрение арабов средневековья. В тех же странах, где запад Европы не был известен по личным наблюдениям, «столбы» дали простор для фантастических вымыслов. Насколько к ним причастен Лукиан с его выдумкой, выяснить не удалось. Так, например, Ибн-Хордадбех, известный персидский географ и главный почтмейстер Багдадского халифата, писал в IX в., что на западном краю Земли можно увидеть одно из четырех чудес света — «предостерегающую» статую, стоящую на испанском берегу. «Бронзовый всадник с вытянутой рукой как бы говорит: позади меня нет пути, кто посмеет следовать дальше, тот будет уничтожен муравьями».[30]

Приблизительно в то же время в «Книге чудес», происходящей также из Месопотамии, можно было прочесть, что на некоем оставшемся неизвестным острове Маджма-эль-Тураб находится якобы таинственный столб, указывающий на край доступной Земли.

В середине X в. Масуди, которому Гибралтарский пролив был известен лишь по слухам, связывает эту мифическую статую с Геракловыми столбами.

«На границе слияния двух морей, Средиземного и Океана, царем-великаном Гераклом воздвигнуты столбы из меди и камня. На этих столбах имеются надписи и фигуры, указывающие руками, что дальше продвигаться нельзя».[31] [168]

У Бируни (умер в 1049 г.), как и ранее у Масуди, есть намек на то, что легенда возникла в древности. Вот что он пишет:

«Древние установили в этом море и на его берегах знаки, которые должны были служить предостережением для тех, кто пытался бы искать приключений в этих местах».[32]

Однако в более поздние времена сознание того, что речь идет только об искаженной легенде о Геракловых столбах, еще более померкло. Идриси (XII в.) утверждал даже, что и на восточной окраине Земли встречаются предостерегающие статуи. Вот что он пишет об одном безымянном острове на востоке:

«На берегах этого острова видны разные статуи. Каждая из них держит правую руку поднятой, как бы говоря тому, кто на нее смотрит: возвращайся немедленно туда, откуда ты прибыл, ибо позади меня уже нет больше никакой страны, в которую можно было бы проникнуть».[33]

Часто в таких сообщениях заметна внутренняя связь с мотивом, встречающимся в арабских сказках «1001 ночь», а именно в сказке о Магнитной горе. На этой горе тоже стоит таинственный бронзовый всадник. В «1001 ночи» мы читаем: «У Магнитной горы — крутые склоны, а на вершине ее — медный купол, поддерживаемый медными колоннами. На куполе стоит медная лошадь со всадником, грудь которого защищена бронью, а в брони этой — талисманы. По преданию, памятник этот был главным виновником гибели многих кораблей и людей в здешних водах».[34]

«Третьему календарю», чудом спасенному во время кораблекрушения у Магнитной горы, князю Агибу, удается затем благодаря вещему сновидению сбросить медного всадника и уничтожить злые чары Магнитной горы.

Еще в XV в. араб Ибн-аль-Варди (см. гл. 189) утверждал, будто статуи на западе воздвигнуты Саадом Абукарбом, который идентичен сказочному Дхулкарнайну (ср. гл. 89). Последний же представляет собой не что иное, как арабский вариант образа Александра Македонского.

Эта странная легенда вскоре перешла из арабских книг в европейскую литературу христианского средневековья. Уже в XII в. мы встречаем первый намек на нее у Готфрида Витербосского. Вот стихи:

Если здесь таинственной статуе придается роль друга и помощника (невольно вспоминается нью-йоркская Статуя свободы), то позднее эта фигура приобретает все более зловещее и предостерегающее значение. Вот что писал, например, Жан де Вове в XV в.:

«Имеется каменная статуя, которая держит в руках ключ, показывая этим, что позади нее нет более обитаемых земель».[36]

Поскольку в самой Испании такой статуи не нашли, была создана легенда, что она якобы уничтожена. Даже кардинал Пьер д’Айи, имевший решающее влияние на мировоззрение Колумба, сообщал около 1420 г., что статуя у Кадиса разрушена арабами в 1039—1040 г.[37]

Арабские географы, хорошо знакомые с районом Гибралтарского пролива, переняли у Ибн-Хордадбеха его рассказ, но перенесли место действия в другие края. Идриси, виднейший из арабских географов, переносит статую дальше к западу, в Атлантический океан, о котором арабы располагали поразительно скудными сведениями. Идриси писал около 1150 г.:

«Говорят, что на каждом из этих островов находится каменная колонна высотой в сто локтей. На каждой из них высится медная статуя, указывающая рукой в пространство позади себя. По имеющимся сообщениям, таких колонн шесть. Одна из них воздвигнута у Кадиса в Западной Испании. Об обитаемых землях, расположенных далее на запад, никому ничего не известно».[38]

Идриси называет два острова в Атлантическом океане: Масфахан и Лагус. Согласно мнению Дози и де Гойе, редакторов лучшего издания трудов Идриси, первый из островов — Тенерифе, а второй, — видимо, Гран-Канария. Так в XII в. возникло представление о том, что таинственные колонны, необнаруженные у Гибралтарского пролива, находятся на Канарских островах, известных в те времена лишь по мифам. А в мифах эти острова выступали как граница обитаемых стран на западном крае Земли. Статуи, обозначающие конец обитаемого мира на западе и стоящие на островах среди океана, упоминаются также в XIII в. Казвини, который называет их «Атар-ул-белади»[39] и в XV в. — Ибн-аль-Варди, перенесшим колонны на острова Халидат.[40]

Автор считает вполне возможным, что с этими утверждениями тесно связано широко распространенное в XV в. в христианском мире представление, [170] согласно которому краем Земли сначала считался мыс Нун в Марокко, а позднее находящийся далее к югу мыс Бохадор.[41] «Кто обогнет мыс Бохадор, тот никогда уже не вернется». Но легенды о предостерегающем бронзовом всаднике или о каменных колоннах, видимо, с этими мысами не связывались (см. гл. 166).

В географических трудах XV в. проводилась полная аналогия между Западом и Востоком. У Пьера д’Айи мы встречаемся с представлением о «восточном и западном Гадесе». В одном месте у этого автора есть даже упоминание об «Индийских Геркулесовых столбах».[42] Это представление, очевидно, заимствовано из арабских сказок! Можно безоговорочно доказать, что имеется непосредственная связь между упомянутыми выше легендами мусульманского и христианского миров и бронзовым всадником на Азорских островах. Связующим звеном служит карта Пицигано от 1367 г. На этой карте посреди Атлантического океана сделан рисунок со следующей надписью: «hae sunt statuae, quae stant ante ripas Atullie,[43] quarum quae in fundo ad securandos homines navigantes, quare est fusum ad ista mare sorde quo non possint intrare nautae». [Это те самые статуи, которые стоят напротив берегов Атулии, будучи отлиты ради мореплавателей, которые могут оказаться беззаботными. Оттого и отлиты они для этого застывшего моря, в которое не могут проникнуть моряки. — Ред.]

Надпись Пицигано, связывающая таинственные колонны и статуи с «застывшим морем» (mare sorde), наводившим в те времена ужас на мореплавателей, не относилась к определенной части океана. Но случайно она была вынесена на карте далеко к западу в океан, где позже, не ранее 1432 г., были открыты Азорские острова. Отсюда понятно, что в более позднее время на основании карты Пицигано заключили, будто упомянутая легенда относится к Азорским островам. Теперь можно понять дальнейшее развитие и толкование старой легенды применительно к острову Корву. Когда с 1432 г. было установлено, что Азорские острова расположены западнее всех других, «старую легенду перенесли на этот вновь открытый архипелаг с Канарских островов, на которых нигде не обнаружили следов статуи или колонн.

Итак, внесена полная ясность в «генеалогическое дерево» бронзового всадника Азорских островов.[44] Для удовлетворительного толкования всей этой истории совершенно излишне прибегать к капризам природы, создавшей возвышенность, которая напоминает по своим очертаниям всадника, или говорить о «нелепой легенде». В действительности бронзовый всадник с Азорских островов — плод метаморфозы древнегреческой легенды о Геракловых столбах в результате ее неоднократных грубых искажений. Такую связь обнаружил еще Гумбольдт, написавший по этому поводу просто и ясно: «Столбы Геракла [171] и мнимая статуя на острове Корву принадлежат к одному и тому же циклу систематически повторяющихся фантазий в области географии».[45]

Но это меткое высказывание Гумбольдта, очевидно, забыто почти всеми учеными, которые занимались проблемой бронзового всадника с острова Корву. Только Кречмер однажды правильно подчеркнул, что эта легенда представляется «последним отзвуком мифа о Геракловых столбах».[46] Тем непонятней, почему тот же Кречмер эту заслуживающую внимания сказку назвал позднее «нелепой легендой».

Особенно замечательно с психологической точки зрения следующее наблюдение. Вытянутая рука бронзового всадника, которая в свое время считалась предостерегающей и как бы говорила «позади меня нет пути», позднее, после открытия Америки, приобрела противоположное значение, приглашая плыть дальше на запад.

Рассказ о бронзовом всаднике с острова Корву служит характерным примером того, как с течением времени предания, передаваясь из уст в уста, обрастают все новыми деталями. В 1567 г. де Гес писал, что этот таинственный памятник воздвигнут норманскими пиратами (!), а в царствование португальского короля Эммануэля (1495—1521) был разрушен штормом.[47] Оба этих утверждения беспочвенны. Позже придумывали все новые подробности:

«Король Эммануэль хотел перевезти статую всадника с острова Корву в Лиссабон. Вдруг стало известно, что статуя разрушена штормом. Однако голову, правую руку и кусок шпоры всадника все же привезли и демонстрировали в Лиссабоне».[48]

В XVII в. Фария-и-Суза рассказывал эту историю в варианте, приведенном на стр. 161.[49] В 1778 г. рассказ Сузы послужил Подолину источником для его сообщения.

Призрак бронзового всадника с острова Корву до сих пор еще преследует ученых, и даже совсем недавно ему было посвящено в Португалии особое исследование.[50] На острове Корву не хотят отказаться от старой легенды.[51] Исследования, проведенные на самом острове, не выявили никаких признаков того, что там стоял такой памятник. Однако благодаря местному патриотизму легенда продолжала существовать и обрастала все новыми вымыслами. Лет 100 назад Бонд[52] воспроизвел распространенную на Корву легенду о том, что Колумб при посещении этого острова увидел северо-западное предгорье, очертания которого напоминали всадника, указывающего на запад. Это якобы побудило Колумба совершить его всемирно-историческое плавание на запад. [172] Чарам этой легенды не нанес ущерба даже тот факт, что Колумб никогда не бывал на острове Корву. Для разработки и осуществления своей грандиозной идеи Колумб отнюдь не нуждался в таких фантастических статуях с непонятным символическим значением.

Итак, рассказ о статуе всадника на острове Корву мы можем считать сказкой и не принимать его во внимание. Это, однако, не относится к остальной части сообщения Подолина: находка монет, которую нельзя оспаривать, доказывает, что карфагеняне по меньшей мере один раз побывали на острове Корву. Весьма вероятно, что их пребывание на Азорских островах не было добровольным.

На основании отдельных записей древних авторов о крупных скоплениях водорослей по ту сторону Геракловых столбов[53] часто делали выводы (даже Риттер и Пешель), что в древности уже знали о существовании Саргассова моря. Но это заключение основано на ошибочных предпосылках.

Крюммель доказал, что такие толкования не состоятельны.[54] Значительные скопления водорослей встречаются также в европейских водах, в чем убедился Гимилькон во время своего плавания в страну олова (см. гл. 13).

Аристотель и Тимей[55] упоминают о таком море с водорослями, лежащем на расстоянии 4 дней пути от Гадеса. Совершенно исключено, чтобы в данном, случае подразумевалось Саргассово море. Речь идет о скоплениях водорослей, встречающихся значительно ближе и занесенных, возможно, морскими течениями из внешнего моря во внутреннее (Средиземное), как указывает Псевдо-Аристотель.[56]

Очевидно, 2000 лет назад крупные скопления водорослей вблизи берегов Европы и Африки попадались чаще, чем теперь. По Псевдо-Скилаку такие скопления встречались непосредственно за Керной,[57] то есть у побережья Марокко. Районы скопления водорослей охотно посещались карфагенянами и жителями Гадеса, поскольку здесь в изобилии водился высоко ценившийся тунец. Вот как Брэм объясняет последующее исчезновение тунца в этих водах.[58]

«Финикияне занимались ловлей тунца главным образом у испанских берегов… Постепенно, однако, рыболовство у испанских берегов приходило в упадок, главным образом в связи с тем, что после разрушительного землетрясения в Лиссабоне в 1755 г. берега настолько изменились, что тунцы больше не находили подходящих мест для нереста».

Учитывая все эти факты, не может быть и речи о том, чтобы в древности знали о существовании Саргассова моря. Нет никаких достоверных данных о плавании древних народов западнее Азорских островов. [173]

Если тем не менее часто высказывалось мнение, что финикияне, карфагеняне или другие народы-мореплаватели достигали Америки, то это следует считать плодом чистой фантазии. Правда, в древности, как и теперь, каботажные и океанские суда относились штормами далеко на запад. Но жертвы кораблекрушений ни в коем случае не могли сами найти обратную дорогу или подать весточку о своей судьбе на родину. Поэтому посещение карфагенянами Азорских островов не нашло отклика в литературе того периода.

Впрочем, нельзя в принципе отрицать возможность того, что случайно, а не по доброй воле некоторые жители Средиземноморья могли в древности добраться до Америки и оказать культурное влияние на Новый свет. Но столь же определенно можно утверждать, что до настоящего времени нет никаких литературных источников или археологических данных, подтверждающих столь смелое предположение. Все же временами появлялись сообщения об обнаружении в Америке следов египетской, финикийской, израильской и древнегреческой культур и надписей, якобы доказывающих пребывание носителей древней средиземноморской культуры на Американском континенте. Все эти сообщения в результате тщательной проверки оказывались, однако, совершенно несостоятельными. Более или менее удачные подделки таких «доказательств» имели, к сожалению, широкое хождение в США, этой классической стране блефа и сенсаций. Поэтому, делая выводы, приходится соблюдать максимальную осторожность.

Особенно часто делались попытки доказать пребывание финикиян в Америке. В двух дополнениях к данной главе в первом издании настоящего труда[59] автор уже высказывался по этому поводу. Так, например, 16 октября 1869 г. близ Ла-Файетта[60] были якобы найдены древнефиникийские надписи, а в 1874 г. такие же надписи были обнаружены в Параибе (Бразилия) в имении сеньора Коста.[61] В 1869 г. у реки Онондаги (штат Нью-Йорк) якобы была обнаружена в земле огромная статуя с сильно стертой финикийской надписью.[62] Все эти сообщения оказались недостоверными. Огромную сенсацию вызвала «находка» в Параибе, которая специалистами долгое время считалась подлинной, пока в 1898 г. Лидзбарский не разоблачил полностью эту подделку.[63]

Но уже через год опять появилось сообщение о новой находке финикийской надписи в Южной Америке, за подлинность которой ручался д-р Владислав Нетто, директор Национального музея в Рио-де-Жанейро. Находка подробно обсуждалась в одном географическом журнале,[64] и подлинность ее была признана несомненной. Содержание надписи было воспроизведено автором [174] полностью в дополнении к настоящей главе в предыдущем издании.[65] Там говорилось, что несколько человек спаслись во время разрушения Карфагена в 146 г. до н.э. Они переправились через море и спустя 9-10 лет после смерти своих товарищей и вождя попали в безвыходное положение. Только 6 человек осталось в живых, но их подстерегала смерть из-за «невыносимой жары».

Лучший знаток финикийских надписей, проф. Литтман (Тюбинген), с которым автор установил связь по этому поводу, даже 40 лет спустя ничего не слышал о таких надписях и выразил «сильнейшее сомнение» относительно их достоверности. Не без труда автору удалось получить для Литтмана упомянутую статью Кальехи с факсимиле финикийской надписи. Вскоре Литтман прислал свое поразительное заключение. По его мнению, это была попытка возрождения в виде нового неточного перевода уже разоблаченной фальшивки, а именно надписи, якобы найденной в Параибе. Кому следует приписать эту новую попытку обмана, установить не удалось. Приведенные случаи могут только усилить недоверие ко всем американским сообщениям о подобных находках.

Принимая во внимание важность проблемы, автор приводит дословно заключение Литтмана. Оно датировано 28 июлем 1940 г. и относится к упомянутой выше статье Кальехи от 1899 г., которую автор направил Литтману:

«Очень хорошо, что вы прислали факсимиле с соответствующими замечаниями для окончательного выяснения дела. Кто может описать мое удивление, когда я обнаружил, что эти надписи не что иное, как новое издание «надписи» из Параибы. Мы имеем здесь два варианта… Следовательно, «надпись» Кальехи идентична надписи в Параибе. Лингвистические выводы Кальехи носят настолько дилетантский характер, что не заслуживают даже обсуждения».

Итак, можно считать установленным, что до сегодняшнего дня не появилось ни одного заслуживающего доверия доказательства пребывания на Американском материке представителей Старого света в античный период.

[Дополнения и поправки из 2-го издания II тома]

[464]

[…]

К гл. 19 (древнефиникийские и древнееврейские колонии в Америке)

К более ранним мистификациям, которыми пытались доказать, что в Америке обнаружены следы пребывания финикиян, теперь прибавились новые.

Согласно газетной заметке, в долине реки Саскуиханны был обнаружен ряд финикийских надписей, которые якобы свидетельствуют о деятельности финикийских горняков в районе Балтимора.[66] Некий Уолтер Стронг нашел в 1940 г. не более и не менее как 400(!) камней с финикийскими письменами, которые будто бы подтверждают, что финикияне плавали в Америку начиная с 371 г. до н.э., а также «многочисленные связи между Малой Азией и Африкой, с одной стороны, и Северной Америкой — с другой». Хотя специалисты еще не высказали своего мнения об этой заметке, можно a priori с достаточной твердостью заявить, что сообщение от 1947 г. заслуживает так же мало доверия, как и его многочисленные предшественники. Различные сказки о колониях древних семитических народов на Американском континенте получили хождение уже с XVI в.[67] Всю литературу по этому вопросу приводит Винзор.[68]

Как бы то ни было, до настоящего времени ничто еще не поколебало правоту Кранау, который все финикийские и карфагенские находки в Америке заклеймил как «бессовестные фальшивки».[69]

К гл. 19 (предполагаемая надпись «Антилия» на карте Пицигано)

[465]

[…]

Много раз оспаривавшаяся и до настоящего времени еще ни разу безошибочно не расшифрованная надпись на карте Пицигано от 1367 г., по мнению автора, теперь наконец получила правильное объяснение.

По просьбе автора, хороший знаток средневековых сокращений д-р Гисслер из Дюссельдорфской городской и областной библиотеки ознакомился с этой надписью.

Посылая свой запрос, автор преднамеренно не посвятил д-ра Гисслера в содержание гл. 19, чтобы он мог вынести независимое суждение. Оригинал карты Пицигано нельзя было достать во время войны, и д-р Гисслер мог поэтому пользоваться только ее репродукцией. Вот что он написал автору 25 марта 1944 г.:

«Когда я читаю, не обращая внимания на содержание карты, то получаю следующее начало легенды:

«hoc socit (?) statuas, quae fuirant ante tenplum Arcculis (??) …».

Hoc, по-моему, прочитано правильно, но грамматически это слово не подходит к sunt statuas; отсюда вытекает, что ему хотели придать значение hoc loco (вместо hic), которое мне раньше нигде не встречалось.

Сокращение statua допускает только чтение statuas, а не statuae. Итак, hoc должно быть подлежащим, а сказуемым, видимо, был глагол действительного залога, требовавший винительного падежа… Это означает fuirant (fuerant) или fuirunt (fuerunt). Ante tenplum (то есть templum) кажется мне несомненным. Сдвоенные с (?) в слове Arcculis я не могу разъяснить».

Хотя в этом письме много оговорок, из него можно безошибочно вывести следующие три слова: ante templum Arculis. Каково бы ни было значение отдельных трудно читаемых слов, теперь уж не подлежит сомнению, что смысл надписи заключается в следующем: «Здесь стоят статуи, воздвигнутые перед храмом Геракла». Итак, предположение автора, что статуи Геракла дали толчок к появлению средневековых легенд о предостерегающих изваяниях в океане, нашло новое неожиданное подтверждение. Странная фигура на карте Пицигано, к которой дана эта подпись (см. рис. в IV томе), случайно помещена как раз в том районе океана, где находятся Азорские острова, которые в 1367 г. еще не были открыты. Это, думается нам, доказывает, что «нелепая», по мнению Кречмера, легенда о бронзовом изваянии с острова Корву действительно представляет собой позднейшее преобразование предания о статуях Геракла. Одновременно полностью разбивается долго державшееся представление, якобы в карте Пицигано имеется первый намек на [466] сказочный остров Антилию. Между тем, как выяснил автор (см. гл. 189), это название появилось на морских картах по меньшей мере на 60 лет позже.

Расшифровка легенды к карте Пицигано, сделанная Гисслером, представляется тем более убедительной, что совершенно сходное, хотя и менее ясное толкование той же надписи было предложено Вуттке еще 80 лет назад.

Этот исследователь предлагал следующее чтение: hoc sont statuae(e) q(uae) fuit at (antea?) tenps (temporibus) A(r)cules.[70]

Если бы Вуттке исправил temporibus на более верное templum, то загадка и смысл надписи Пицигано были бы расшифрованы значительно раньше.[71]