Неведомые земли. Том 1

Глава 56. Китаец Гань Ин у берегов Евфрата (98 г. н.э.)

Группа государств Тяочжи и Аньси, отдаленная на 40000 ли от побережья моря, отправила послов и предложила дань. На Тяочжи водятся страусы… яйца коих величиною с кружку. Отселе на север, а потом на восток еще через 60 дней конного пути лежит владение Аньси, которое впоследствии покорило Тяочжи… Аньсиский владетель имеет пребывание в городе Ходу, от Лояна в 25000 ли. Сие владение [Аньси] на севере смежно с Кангюем, на юге с Уишаньли; на восточных его пределах находится город Мулу… от Лояна в 20000 ли… В тринадцатое лето эры правления Юн-юань [101 г. н.э.] Аньсиский государь Мань-кюй [Пакорос?] еще послал дань… От Аньси… на запад через 3400 ли лежит государство Сыбинь; отселе на юг, по переправе через реку [Тигр], через 960 ли на юго-запад лежит государство Юйли. Это предел аньсиских земель на западе… Жители Дациня ведут морскую торговлю с Аньси и Индиею и получают большие выгоды…

Тяочжиская резиденция стоит на горе, в окружности содержит около 40 ли; лежит близ Западного моря, окружающего ее с трех сторон: с юга, севера и востока, и только с северо-запада лежит сухопутная дорога к нему…

[«Аньси-иен» сказали китайскому путешественнику]: «Море очень пространно, и для свершения пути в Дацинь, при хорошем ветре, потребно три месяца, а при слабом — около двух лет, почему отправляющиеся в море запасаются хлебом на три года. В морском плавании усиливается тоска по родине, отчего нередко умирают». Ин, услышав это, оставил свое намерение. Пусть посол едет, если родители, жена и дети ему безразличны».[1] [395]

В этих плодородных районах [новые земли на западе] были основаны земледельческие колонии. Вдоль важнейших дорог на определенных расстояниях были построены постоялые дворы для смены лошадей и почтовые станции. Курьеры, перевозившие срочные донесения, и ездившие в разных направлениях переводчики занимались своим делом во все времена года. Ху[2] и иноземные купцы каждый день стучались в двери таможен, чтобы им открыли.[3]

Император Хэ-ди (88—105) прославленной Ханьской династии занимает в истории культуры Китая такое же значительное место, как его великий предок У-ди (см. гл. 30). В царствование Хэ-ди вновь были предприняты весьма энергичные меры для установления надежных сухопутных торговых и других связей с культурными странами Запада. Попытка удалась: около 100 г. н.э. эти сухопутные связи достигли неслыханного развития. К сожалению, они просуществовали очень короткое время и в последующие 500 лет почти прекратились.

Если при установлении первых культурных сношений с Западом в 115 г. до н.э. инициатором гениальной торговой политики был сам император, то в конце I в. н.э. главная заслуга в возобновлении связей с Западным миром принадлежит человеку, который был одинаково одарен как военачальник, государственный деятель и ученый. Это был китайский полководец Бань Чао,[4] гений наполеоновского масштаба. Еще незадолго до него полководец Доу Гу в 73 г. н.э. блестящей победой у озера Баркуль значительно ослабил опасность вторжения гуннов, постоянно угрожавшую Китаю. Бань Чао окончательно ликвидировал эту угрозу, отразил нападение юэчжей на Таримскую впадину, а в 94 г. н.э. перешел даже с армией через Памир и к западу от него, как сообщается, подчинил якобы китайскому императору еще 50 государств. Бань Чао, видимо, дошел с войсками почти до самого Аральского моря. Во всяком случае, в 95 г. н.э. он стоял со своей армией, готовой к бою, в западном Туркестане[5] и тем самым отодвинул границы Китая далеко на запад. Так далеко рубежи этой страны никогда раньше не отодвигались, да и позже это случилось только один раз, в конце VII — начале VIII в. н.э.

Назначенный императором наместником завоеванных им западных областей, Бань Чао принял решение, свидетельствующее о широте его замыслов. Он вознамерился установить дружеские связи с Римской империей, которая в тот период достигла вершины своего могущества. Некоторые исследователи, [396] в том числе и Клапрот,[6] утверждали, будто Бань Чао собирался пойти войной на Рим. Это предположение недоказуемо и, по мнению автора, совершенно неправдоподобно. С могущественным и богатым народом, о котором еще ничего не известно и с которым только начинают завязывать торговые сношения, прежде всего пытаются установить дружеские связи в собственных правильно понятых интересах. Римляне обещали стать главными покупателями китайского шелка. Значительно целесообразнее было развивать торговлю, чем затевать на авось военную авантюру, которая могла только подорвать и уничтожить эти торговые связи.

Хирт, видимо, правильнее оценивал положение, когда, стараясь объяснить намерения Бань Чао, высказал мысль, что для китайцев решающее значение имело «стремление познакомиться с главными покупателями китайского шелка».[7]

Как бы то ни было, но в 98 г. н.э. по поручению Бань Чао в Римскую империю должен был в качестве его посла отправиться военачальник Гань Ин.[8] При этом, видимо, предполагалось прежде всего попасть в Сирию, ибо эта страна и ее столица Антиохия, находившаяся в то время в состоянии расцвета, были главным связующим звеном в торговле между Востоком и Западом. Сирия, кроме того, была тогда центром переработки шелка. Это ремесло достигло здесь такого высокого уровня, что шелковые ткани и одежды, изготовленные в Тире и других городах Сирии, часто завозились в Китай, где их охотно покупали.

Однако желание Бань Чао установить непосредственную связь со своими римскими покупателями противоречило интересам парфян, которые получали большие прибыли от посреднической торговли шелком. Парфянское царство в то время было единственным буферным государством, мешавшим установлению общей границы между Римской и Китайской империями. В качестве важнейшей транзитной страны оно извлекало огромные доходы из торговых связей между двумя ее великими соседями. Парфяне должны были отнестись весьма недоброжелательно к тому, что поставщики и главные покупатели ценного сырья — шелка — собираются установить друг с другом непосредственную связь. Когда Гань Ин появился у парфян, отнюдь не скрывая своего намерения отправиться в Римскую империю, эти бывалые купцы всеми силами старались убедить его отказаться от своего намерения. Поэтому они в мрачных красках описывали огромные расстояния и страшные лишения, которые ожидали китайского военачальника в пути, устрашая его тем, что предстоящая поездка, возможно, продлится целые годы. И действительно, парфяне так напугали Гань Ина, что он, к сожалению, отказался от своего плана и повернул назад. Повернул, когда был почти у самой цели! Ведь он проделал уже большую часть пути и не долее чем через 2 месяца мог свободно прибыть в Сирию, то есть попасть в Римскую империю! [397]

Раньше считали, что Гань Ин дошел до Средиземного моря и только в Сирии его уговорили не продолжать путешествия. Бретшнейдер без колебания писал о «посланнике Гань Ино, достигшем в 100 г. н.э. Средиземного моря».[9] Гутшмид присоединился к этому мнению.[10] К такому выводу исследователи пришли в связи с упоминанием в приведенном выше отрывке «Западного моря», которого достиг Гань Ин. Однако мы скоро увидим, что это море отнюдь нельзя отождествлять со Средиземным.

Такие преднамеренно искаженные сведения об огромном расстоянии до Рима, какие содержатся в отчете Гань Ина, он, во всяком случае, никак не мог получить в Сирии, а только в Парфянском царстве. Поскольку в источнике определенно говорится, что город Юйли, где Гань Ина уговорили повернуть назад, находится в пределах Парфянского царства, а последнее никогда не простиралось за Евфрат, то совершенно исключено, что китайский посланник достиг Средиземного моря. Герман правильно отмечает, что «Западное море» вполне могло быть где-то в западной части Индийского океана, но он сильно ошибается, считая, будто Юйли «был расположен у древнего Тиаске и соответствует современному Бущиру».[11] Герман недавно подробно изложил, как он пришел к своему, на наш взгляд, странному и несостоятельному выводу. Позднее он заявил, будто под китайским названием Дацинь подразумевалась не Римская империя или по крайней мере римский Восток, как до сих пор считали все исследователи, a Arabia Felix («Счастливая Аравия»).[12] По мнению автора, эта догадка весьма неубедительна и свидетельствует о неправильном понимании всей обстановки. Достаточно прочитать отрывок из китайской государственной летописи, приведенный в начале гл. 65, чтобы понять, что Дацинь мог быть только Римской империей. Имя государя Ань Тунь, чрезвычайно высокий уровень культуры страны, а также описание имеющихся там почтовых дорог — все это убедительно доказывает, что под Дацинем могла подразумеваться только Римская империя, а не какая-нибудь другая западная страна. Да и вообще новейшие «исправления», внесенные Германом в издавна получившие общее признание географические представления, попросту непонятны. Чтобы поддерживать связь со «Счастливой Аравией», китайские мореплаватели, давно освоившиеся в Индии, могли пользоваться морским путем, что, как доказано, они и делали в средние века, направляясь в Аравию и к Красному морю. Было бы по меньшей мере странно предпринять вначале для этой цели многолетнюю поездку через Центральную Азию, чтобы затем сесть на корабль в Персидском заливе, к которому позже на протяжении многих столетий плавали морем!

Кроме того, город Юйли, как это совершенно ясно следует из источника, был расположен на западной границе Парфянского царства. Можно ли всерьез [398] думать, что нечто подобное говорилось о таком городе, как Бушир, если известно, что Парфянское царство простиралось до Двуречья? Именно здесь находилась «западная граница Аньси», и, следовательно, решение этой географической проблемы, предложенное Хиртом,[13] гораздо логичнее и убедительнее. По мнению автора, Хирт совершенно правильно определил маршрут путешествия Гань Ина. Каким путем он шел, явствует из приведенных в начале главы названий отдельных местностей, хотя нужно подчеркнуть, что это толкование до некоторой степени остается спорным.

Во всяком случае, Гань Ин от Окса [Аму-Дарья. — Ред.] отправился сначала в город Мары (Антиохия-Маргиана), который назывался по-персидски Муру, что на китайском языке могло быть передано только словом «Мулу». Следующим крупным городом была, очевидно, столица Парфянского царства — Гекатомпилос, который больше чем за 200 лет до Гань Ина, видимо, посетили доверенные люди Чжан Цяня. Затем путь шел, вероятно, через Экбатану и Ктесифон к расположенному у Евфрата городу Гира (южнее Вавилона), который в источнике назван, видимо, Юйли. Этот город достаточно ясно охарактеризован указанием на то, что он был расположен на полуострове, вдававшемся в так называемое Халдейское озеро, и доступ к нему открывался только с северо-запада. Хирт имел все основания утверждать, что «трудно было бы найти более подходящее место на западной границе Парфии для древнего Тяочжи».[14]

Хотя Гира (Юйли) и находилась довольно далеко от моря, все же об этом городе вполне можно было сказать, что он «лежит близ Западного моря». Реки Шатт-эль-Араб в то время еще не было; Тигр и Евфрат впадали в море раздельно.[15] Нижнее течение расширялось наподобие морского залива, такого широкого, что океанские корабли, плывя вверх по течению, без труда достигали Гиры. Рихтгофен не даром подчеркивает, что во времена арабов в Гире ежегодно появлялись китайские торговые корабли,[16] хотя Мартин Гартман и называет это утверждение фантастическим.[17] Для нашего исследования не имеет большого значения, кто из них прав. Тот факт, что Гира была настоящим морским портом у «Западного моря», во всяком случае, не вызывает сомнения. Масуди (около 950 г.) прямо заявлял: «Море доходило до того места, которое в настоящее время известно под названием Аль-Надьяф [Гира]. Сюда проникали корабли из Китая и Индии».[18]

Это сообщение, имеющее для нашей проблемы решающее значение, подтверждает и Хамза аль-Исфагани следующими словами:

«Гира находился в то время в приморской области Евфрата, ибо море врезалось глубоко в сушу и доходило даже до Надьяфа».[19] [399]

Поскольку описание Юйли, последнего города, до которого дошел Гань Ин, прекрасно подходит к расположенной на полуострове Гире, то вопрос о том, где китайский посол внезапно прервал свое путешествие, можно считать окончательно решенным. Такой прекрасный знаток этого вопроса, как Шаванн, категорически настаивает на том, что только толкование Хирта можно считать правильным. «Западное море», упоминаемое в рассказе Гань Ина, не могло быть ни Средиземным, ни Каспийским морем, а только Персидским заливом, и Юйли следует отождествлять с Гирой.

Шаванн подчеркивает, что Хирт доказал правильность этой версии «весьма убедительными доводами».[20]

Из Гиры Гань Ин легко мог добраться до Сирии. С давних пор здесь было прекрасно налажено сообщение и имелся даже постоянный перевоз через Евфрат у Зейгмы.[21] Более поздним китайским авторам эти сухопутные дороги в Сирию были также известны. Однако хитрые парфяне ловко обманули Гань Ина, внушив ему нелепую мысль, будто плавание по морю (!) может продлиться 2 года и что они обычно запасаются продовольствием даже на 3 года. Согласно источнику, Гань Ин получил такие сведения от «Аньси-иен», то есть, видимо, от парфянских моряков, которые, побуждаемые к этому своими земляками, так его напугали, что он отказался от дальнейшего путешествия. Форке также утверждает, что Гань Ин «не решился пересечь большое море».[22]

Из-за «трусости» Гань Ина (Рихтгофен) грандиозный план Бань Чао не был осуществлен, что нанесло большой урон мировой истории. Посольство Гань Ина в Рим могло стать одной из самых своеобразных и богатых последствиями миссий в мировой истории, если бы между двумя самыми могущественными империями того времени была установлена непосредственная связь. Именно в то время, когда Римом правил умный император Траян, который вскоре после этого (114—117) совершил поход в Парфянское царство, отодвинувший границы Римской империи далеко на восток, появление в ее столице официального китайского посла могло сыграть огромную роль. Но этому не суждено было свершиться, и Рихтгофен сожалеет об этом:

«Так случилось, что китайцы и римляне не установили связи между собой, и единственный в древности удобный случай для создания более тесных отношений на общей границе между китайцами и культурным европейским народом был упущен».[23]

Мы не знаем, как Бань Чао отнесся к неудаче своего посредника. Он вскоре умер, как полагают, в 100 г. Однако великое культурное начинание Бань Чао не погибло, ибо оно было продолжено его сыном и преемником Бань Юном, унаследовавшим гениальность отца. На протяжении нескольких лет трансазиатские сухопутные связи развивались так же успешно, как после 115 г. до н.э. Это нашло отражение в переданных Птолемеем сообщениях Меса Тациана, о которых речь пойдет в следующей главе. Однако и приведенная в начале этой главы картина культурной жизни Китая дает представление о достойной восхищения деятельности Бань Чао и его сына Бань Юна.

Оживленная торговля на этот раз продолжалась, к сожалению, еще более короткое время, чем 200 лет назад. Она возникла лишь в 87 г. н.э. и достигла своего расцвета примерно в 100 г. н.э. или несколько позже. Однако уже в 105 г. из-за новых волнений в Таримской впадине торговля была нарушена, а после многократных колебаний едва установившиеся торговые связи в 127 г. были окончательно прерваны. В этом году китайцы снова лишились Таримской впадины. Почти на протяжении 500 лет — не считая короткого перерыва в III в. (см. гл. 57) — не было относительно упорядоченных и надежных наземных связей! Следовательно, благодаря событиям, связанным с именами императора Хэ-ди и великого полководца Бань Чао, для китайцев и на этот раз, как 200 лет назад, наступило лишь «кратковременное прояснение горизонта на Западе».[24] Для китайской культуры Римская империя (Дацинь)[25] осталась, к сожалению, по-прежнему покрытой мраком неизвестности.