Новелла ГДР. 70-е годы

УВЕ КАНТ Рефери

© Buchverlag Der Morgen, 1973.

Рефери Эркеншвик поудобнее устроился на мягком сиденье и умиротворенно прикрыл глаза. Он предвкушал состояние восхитительного блаженства, которое всякий раз охватывало его в преддверии матча и не покидало затем весь день. Рефери, любил говорить он, — это человек высоких идеалов, однако предпочитающий ездить первым классом. Спокойно и уверенно ощупал он левый карман пиджака. Вот он. Никуда не делся, посеребренный судейский свисток. Эркеншвик заказал его к пятидесятому матчу, и каждую субботу сей акустический бич со свистом рассекал воздух над головами двадцати двух игроков и тысяч болельщиков. Он провел рукой по правому карману и тотчас наткнулся на твердый и гладкий картон желтой карты, приводившей в ужас всех спорщиков и грубиянов. Коснувшись ее, он грозно насупил брови. На той неделе ему дважды пришлось показать жене Урсуле этот предупредительный знак. Один раз она передержала тосты и они превратились в сухари. В другой раз она бросила в аквариум к трем саламандрам личинки хрущака, не размельчив их предварительно, несмотря на его недвусмысленные указания. В результате живучие личинки ловко ускользнули от близоруких саламандр, а затем застыли крючком, превратившись в нечто совершенно несъедобное, и пришлось, конечно же, повторить кормежку. Рефери Эркеншвик тяжело вздохнул. Если жена не исправится, придется прибегнуть к крайним мерам — удаление с поля с последующей дисквалификацией. Эркеншвик секунду-другую вслушивался в равномерный стук колес — нижняя колея в полном порядке — и вдруг быстро открыл глаза. Ага, попался, голубчик! Его визави, коренастый малый в замшевой куртке и синих брюках из плотной хлопчатобумажной ткани — джинсах, как они их называют, похоже, тайком наблюдал за ним. «Ну-ну, — подумал рефери злорадно, — пялил, стало быть, на меня глаза, скотина. И кого же ты увидел? Узкоплечего человечка лет пятидесяти, с редкими соломенными волосенками, в коричневом костюме, белой рубашке с кожаным галстуком и в начищенных ботинках. Ты небось вовсю насмехался надо мной, свинья эдакая, — подумал он не без удовольствия, — и тебе даже в голову не пришло, что перед тобой сам Эркеншвик, всем и вся внушающий страх». Он поразмышлял еще немного, и вдруг его осенило. Да ведь этот тип наверняка не взял билет в первый класс. Нет, конечно же, не взял и едет зайцем, прощелыга в неглаженых брюках, бесстыжий узурпатор, черт бы его подрал. Эркеншвик как в воду глядел. Он пережил сладостные пятнадцать минут до прихода контролера. Тот пришел и сразу же выяснил, что у захватчика много амбиции и мало амуниции. Парень с недовольным видом узнал об изменившемся тарифе, глянул с безнадежным видом в свой тощий кошелек и удалился, пожимая плечами, разоблаченный и отвергнутый. Победитель Эркеншвик вновь прикрыл глаза. «Да, — подумал он и усмехнулся, — ну и наглец».

Увидев заснеженный стадион, рефери совсем было решил отменить матч. Это было бы быстрым, а главное, лихим торжеством. Боковые стали бы протестовать, игроки брюзжать, болельщики бурно негодовать, а он, рефери, не слишком громко произнес бы: «Решение принято». Все это в розовом тумане промелькнуло перед глазами Эркеншвика, но затем он отбросил эту мысль. Да, лихое было бы это торжество, но, увы — слишком краткое. Ничто по сравнению с непрерывным девяностоминутным триумфальным шествием по футбольному полю. Он даже не успел выйти из кабины, чтобы отправиться на стадион, как обнаружил неопровержимое доказательство правильности своих размышлений. Буквально в пяти метрах от него двое игроков из «Прогресса» собирались спуститься по лестнице, ведущей на поле. Из-за своего тупоумия они по обыкновению не обращали на него ни малейшего внимания. Рефери уже ускорил шаг, чтобы своевременно заставить их уступить ему место, как вдруг услышал: «А кто, собственно, судит сегодняшнюю встречу?» С этим вопросом незнакомый молодой игрок обратился к капитану команды рыжему Румбушу. Если этот, заданный в высшей степени неприличной и непочтительной форме вопрос привлек внимание Эркеншвика, то тем более его заинтересовало, что же ответит Румбуш. Он застыл на месте и своим хорошо натренированным ухом уловил: «Да этот несносный Эркеншвик, черт бы его подрал!» Футболисты свернули за угол. Эркеншвик прислонился к стене. Эти непостижимые слова грохотали в его голове и клокотали в прилившей к вискам крови, дышать стало трудно, я в сердце что-то резко оборвалось. Но приступ слабости продолжался секунду-другую, а затем буйная жажда деятельности вернулась к рефери, и он вновь почувствовал себя суровым и хладнокровным человеком. «Так вот, значит, как, — с ледяным спокойствием подумал он. — Ты считаешь меня несносным типом. Ну так я покажу тебе, какие еще бывают типы. Я еще доберусь до тебя! Я до всех вас доберусь!» На поле он долго, придирчиво проверял шипы на бутсах игроков, с трудом преодолевая отвращение к их мускулистым икрам, явственно обозначавшимся под туго натянутыми гетрами. Когда же Румбуш, став перед ним как лист перед травой, спросил: «Все в порядке, господин судья?» — то Эркеншвик, глядя куда-то в сторону, пробурчал: «До всех доберусь!» Судья, ишь ты! Сколько раз он обязывал их называть его только рефери! Нет, тут все ясно, все абсолютно ясно! Тут явно вздумали спорить с судьей. Здесь звучит голос мятежа, и звучит он из уст этого мерзкого Румбуша. «Но пока здесь есть я, рефери Эркеншвик», — подумал он. Он ощутил во рту металлический привкус и тотчас услышал протяжный и резкий свист. Охота началась. Земля скользила под ногами игроков, и на поле все чаще начали возникать опасные ситуации. Но рефери это мало интересовало. Его внимание было полностью сосредоточено на Румбуше. Не по мелочам же размениваться. К тому же Румбуш играл с необычайным коварством и пытался создать впечатление, что играет корректно. Ну, это не в новинку. Всем ведомо, что Румбуш разными нечестными приемчиками сумел добиться репутации корректного игрока. Но рефери ему не провести. Нужно только постоянно быть начеку. Однако прошло семнадцать минут, прежде чем Румбуш дал повод для судейского вмешательства. Один из защитников «Элана» зацепил его за ногу, и Румбушу пришлось малость поваляться в снегу. Эркеншвик поспешил к месту происшествия, назначил штрафной в сторону ворот «Прогресса» и прошипел в ухо Румбушу: «Сначала играете в кость, дорогой любитель, а потом валяетесь на поле. Здесь валяться не разрешается». Румбуш поднялся и молча заковылял прочь. Болельщики засвистели. Послышались выкрики: «Яйцеголовый! Яйцеголовый!» Дома, после своего первого матча, рефери, слегка подавленный этим прозвищем, пошел в спальню жены и долго изучал форму своей головы в зеркале, висящем над туалетным столиком фрау Урсулы. К своему облегчению, он не обнаружил никакого сходства с яйцом. Однако с тех пор у него вошло в привычку время от времени смотреться в трельяж, как бы открывая новые черты своей внешности. С годами он все более привыкал к этим бессмысленным выкрикам, пока привычка не перешла в уверенность, что этими выкриками они, пусть по-дурацки, но выражают свое восхищение им. «Собаки воют на луну», — говаривал рефери.

Итак, Румбуш заковылял прочь. Через десять минут он уже довольно бойко носился по полю, а на сорок второй минуте забил гол. Гол был забит так чисто, так коварно, что его пришлось засчитать. Румбуш остановил мяч грудью в двадцати метрах от ворот, скинул его на ногу и сильным ударом направил в сетку ворот. Когда мяч влетел в ворота, Эркеншвику показалось, что у него в животе разорвалась бомба. Жгучая боль пронизала его и проникла в самые отдаленные уголки его тела. Но, услышав знакомый свист и увидев свою руку, указывающую на центр поля, он понял, что пока еще жив, и в голове у него с новой силой зазвучало: «Я до тебя еще доберусь; я все равно, все равно до тебя доберусь».

В перерыве между таймами один из боковых подошел к нему и сказал, что он иначе относится к инциденту между Румбушем и защитником из команды-соперника. Но к рефери уже вернулось его обычное хладнокровие. Он насмешливо поглядел на этого субъекта и сказал: «Вот как?» Эркеншвик любил называть боковых придворными опахальщиками рефери, остроумно намекая на их флажки, которыми те размахивали, чтобы обратить его внимание на инциденты на поле. А ведь он их или уже давно заметил сам, или, наоборот, вовсе не желал замечать.

Во втором тайме ход игры стал для рефери и вовсе невыносим. «Прогресс» забил один за другим два гола. На этот раз, правда, обошлось без Румбуша. После этого «Элан» окончательно сдал. Отныне Румбуш мог, не ввязываясь в поединки, носиться по полю, сделать несколько вызывающе точных пасов, с наглым видом перебросить мяч с ноги на ногу и проделать еще несколько подобных дерзких выходок. Внезапно у него спустилась гетра. Эркеншвик свистнул, ястребом налетел на него и потребовал привести ферму в приличный вид. Румбуш небрежно наклонился и быстрым и четким движением подтянул гетру. «Я доберусь до тебя. Я исполню то, что задумал». Поимка преступника началась. Он не дал свистка к продолжению игры, а догнал удаляющегося Румбуша, рванул его за плечо и сдавленным голосом выкрикнул слова, уже двадцать минут душившие его: «Мы удаляем вас с поля! Немедленно уходите отсюда!» При этом он держал в правой руке свисток и, как из пистолета, целился им в грудь Румбуша. От непомерного удивления на лице Румбуша появилось то снисходительно-ласковое выражение, с каким обычно разговаривают с заикой или коверкающим язык иностранцем. «Я? — спросил он. — Но за что?» До этой минуты Эркеншвик и сам не знал, за что. Решимость и желание покарать преступника, а вовсе не знание причины определяли его действия. Но внезапно он все понял и, пылая праведным гневом, сказал с металлом в голосе: «У вас еще хватает наглости спрашивать? Вы что, никогда в зеркало не смотрелись, презренный негодяй? Мы удаляем вас с поля за то, что вы рыжий! Настал черед рыжих, чертов рыжий паразит! Мы вас всех сотрем в порошок, всех, всех, всех!»

Рефери ощутил необычайную легкость и почувствовал, что у него растут крылья. Он взвился в воздух и в каком-то дурмане закружился над стадионом, крича гортанным орлиным голосом: «Горе рыжим!» Он кричал и кричал, пока все силы не покинули его, а крылья скукожились и обвисли. Он ощутил собственную тяжесть и с бешеной скоростью камнем полетел на землю. Вокруг все разом потемнело и затихло.

На кухне фрау Урсула опустила руку с зажатой в ней морковью. Из комнаты уже давно не доносился знакомый свист. Она вытерла руки о фартук и тихо приоткрыла дверь в комнату. Как всегда, в эту субботу во второй половине дня по телевизору транслировали матч команд высшей лиги. «Надо же! — подумала фрау Урсула. — В такую погоду играют!» Комментатор как раз сказал: «Инициатива полностью перешла к «Прогрессу». Румбуш блистательно меняет направление атак». Ее супруг сидел, как обычно, перед экраном телевизора в черной судейской форме, которую она подарила ему на прошлое рождество. Она уже хотела незаметно удалиться, как вдруг увидела у ног мужа что-то белое, на первый взгляд похожее на талый снег. Видимо, это была пена из опрокинутой пивной бутылки.

«Бог мой, рефери!» — воскликнула фрау Урсула. Она сняла фартук, накинула его на Эркеншвика, взяла аквариум с саламандрами и вынесла из комнаты.

Перевод И. Розанова.