Новелла ГДР. 70-е годы

ФОЛЬКЕР БРАУН Незаслуженное счастье Карраша

© Buchverlag Der Morgen, 1973.

Из всех разновидностей счастья обладание деньгами казалось ему самым несбыточным и даже ничтожным. Но теперь, когда карманы были туго набиты банкнотами, он с уверенным видом шагал прямо через газон к конюшням и швырял деньгами на фаворитов, насаживая стомарковые купюры на навозные вилы и не боясь при этом уколоться. Звали его Карл Карраш, и, глядя на него, любителю обобщений пришлось бы сделать досадный вывод: в этой стране трудна ноша счастья для того, кто его не заслужил.

В нашей истории есть одно темное пятно — в этой стране нелегко заработать 70 тысяч марок на бегах. И сразу же нужна оговорка — любой другой на месте Карраша знал бы, как ими распорядиться. Карраш же, будучи совершенно нормальным бюргером, хотел стать счастливее, причем ровно настолько, насколько он стал богаче, и настроился весьма благодушно, не имея никаких особых заслуг перед обществом. Набив деньгами карманы, он вдруг забыл все, что полагается знать о жизни, он стал, как уже было сказано, исключением.

Он прошел из конюшен напрямик через поле к трибунам, слегка кивнув Дуффу Шербнеру и Курту Шлаку. В Лукулловом заезде произошло непредвиденное: первым после старта, не выдержав тяжелого галопа, сошел с дорожки Анекдот, за ним Чемпион, шедший рысью впереди. Кондор, на протяжении всей дистанции державшийся вровень с Чемпионом, шел грязно и был дисквалифицирован, и Унбольд, слабая лошадь, едва поравнявшись с Чемпионом, который сошел в самый решающий момент, без труда вырвался вперед и одержал бесспорную победу.

Карраш был уже в кассовом зале, оглашая стены криками восторга.

В доме номер 11 на Альбрехтштрассе он сложил деньги в бумажник, бумажник положил в комод, потом вынул из комода обратно и оставил на столе. Он размышлял. Решил купить машину. От дома до Унтер ден Линден будет всего шесть минут езды. У витрины автомагазина он задержался. Прогулялся туда и обратно. Вошел внутрь.

Когда приблизился продавец, Карраш показал на белый «вартбург».

— Вот эту!

— Что?! — Продавец отступил, сохраняя приветливость.

— Да, эту, — подтвердил Карраш.

— Тогда придется подождать, — сказал продавец, — но сначала встаньте на очередь. За цвет не ручаемся.

Карраш слушал.

— Вы можете взять «Москвич».

Карраш хотел белый «вартбург», а не серый «Москвич». Он улыбался.

Он вышел на улицу. Время у него было. У Дуффа Шербнера тоже. Они выпили в «Мелодии» пива, и притом немало. Шербнер должен был завтра сообщить на работе, что Карраш увольняется, но при случае заглянет. Шербнер танцевал с блондинкой. Правда, недостаточно пышнотелой, но все-таки обещающей нежность. А почему бы и нет! Деньги у него были. Карраш вышел с ней.

Он был не в ударе. Но деньги надо было тратить. Он решил действовать напролом, открыто демонстрируя свою платежеспособность. Женщина оторопела и при первой же попытке с его стороны отвесила хорошую оплеуху. Карраш не ожидал такого оборота, вызванного одним лишь упоминанием о деньгах, и сразу ретировался.

«Зачем все это? Есть ведь много и других прелестей в жизни. Не машина, так участок на берегу озера в Берлине», — так думал Карраш утром следующего дня.

Он раздобыл маклера, сам съездил в несколько мест, где продавались старые дома. Выбор был не слишком велик. Цоссен — это, конечно, не Берлин, да и Тойпиц без машины — все равно что Австралия. Проехал на электричке до Леница, прогулялся по окрестностям. Красота и простор! Участок перед домом очень неплох! Грядки, что-то растет. Но сам дом скорее смахивал на ящик. Одна комната наверху, другая внизу. Между ними лестница. Окна какие-то низкие. Рядом пристройка — что-то вроде сарайчика для козы. Лужайка перед домом ему понравилась, только на задворках было мрачно. Раньше здесь, видно, протекал ручей, но он почти высох, и теперь осталось одно болото.

Карраш улыбался. Сохраняя спокойствие, он возвращался на станцию. На четвертый день он решил пуститься в путешествие. «Увидеть Неаполь — и умереть!» Карраш был еще не стар, у него было еще время в запасе, а самое главное — у него полно денег! Правда, они залежались в кармане. Пора было находить им применение. Вот уже целую неделю Карраш владел таким богатством, а сидел, черт возьми, по-прежнему в своей каморке. Не ждать же пенсии, чтобы махнуть в Баварию и обратно! «В Бюро путешествий», — осенило Карраша.

— В Неаполь, — сказал он, — одну путевку. Деньги есть.

Но в Неаполь путевок не оказалось. Карраш улыбнулся. Они тоже. И вдруг он почувствовал, что время ушло. Может быть, он действительно стар? В пятьдесят пять ведь тоже умирают. В министерстве иностранных дел (Неаполь ведь за границей) он повторил свой вопрос, объяснил, кто он такой. Он Карраш. (Улыбнулся.) И деньги у него есть. Нужна только одна печать, понимаете…

Всем было не до Карраша. Богатство — это еще не все. Этого еще недостаточно, чтобы поехать в Неаполь. Сиди-ка ты, братец, здесь со всеми своими потрохами. Чего захотел! Паспорт — это тебе не игрушка. Карраш понял — этим людям нет никакого дела до него и его путешествий. В самом деле, зачем куда-то ехать? Он может преспокойненько жить и здесь, в квартире, которую уже нарисовало его воображение. Идея с Неаполем, быть может, и неплоха, но ведь и Берлин не дыра какая-нибудь…

Чтобы не терять времени, Карраш взял такси. Бюро во распределению жилой площади было закрыто. Приходилось ждать вторника. Ровно в 10 часов утра Карраш был на месте. У двери приемной (№ 18) в полутемном коридоре сидели люди в ожидании своей очереди. Не от хорошей жизни они пришли сюда!

Карраш улыбнулся и двинулся прямо в кабинет. Его окликнули. Кто-то взял его за рукав и потянул от двери: только в порядке очереди! На стене висел портрет одного из руководителей, смотревшего на всех присутствующих с одинаково благожелательной улыбкой. «Когда подойдет очередь, — думал Карраш, — возьму, пожалуй, четырех-, или пятикомнатную квартиру, или хотя бы трехкомнатную, но с ванной, балконом и центральным отоплением. Нужно только решить где».

— Вас сколько человек? — спросили Карраша.

— Нас? Я один.

— Где живете? Ах так! Не может быть и речи. Альбрехтштрассе, две комнаты, теневая сторона. Что вам еще надо? Еще больше? Трехкомнатную? А кто вы, собственно говоря, такой? Профессия?

— Нет, — сказал Карраш и улыбнулся. — Вы меня не совсем поняли. Все обстоит несколько иначе. Дело в том, что у меня есть деньги… Я могу себе позволить…

— Что позволить? Награды есть? Заслуги? Должность? Заполните вот здесь и приходите в другой раз. Но надежды мало. Экстренные случаи — только через магистрат. Кем работаете?

— У меня сидячая работа. А дома хочется, чтобы был простор. А может быть, я женюсь или ко мне придут гости. Разве я не человек?

— Нет, вы только посмотрите на него! Как с луны свалился. Вы что, пришли, чтобы время у нас отнимать? Подумать только! Совсем спятил, чего хочет! До чего докатились! Не сюда, вот дверь!

Карраша вынесло в коридор. Улыбка на портрете, как ему показалось, расплылась еще шире.

Карраш вышел. Он шел по пустым улицам и думал. Он понял, что бесполезно говорить о деньгах там, где хочешь что-то получить взамен. Конечно, деньги нужны. Но необходимо иметь еще нечто такое, чего он предъявить не мог. Он был обыкновенным человеком, как многие другие, если не считать того, что у него было много денег. Когда-то раньше этого было достаточно, чтобы иметь все что угодно. Теперь этого было мало. Теперь нужно было иметь не только деньги, но прежде всего имя, которое бы звучало в официальных местах. Его имя было Карраш. Заслуг у него было не больше, чем у Шербнера или Шлака, даже меньше. Он спешил, обливался по́том, мысли роились в его голове. Все яснее сознавал Карраш беспросветность своего положения. «Эта страна, — думал он, — слишком бедна для твоего счастья и слишком справедлива. Здесь смотрят не на деньги, а на руки, в которых находятся эти деньги. Этими деньгами ты можешь обклеить себе клозет. И это будет справедливо. Итак, за дело! Если не хочешь, чтобы бумажки сгнили в твоем кармане, действуй!»

Карраш мчался по улицам. Увидев трамвай, он вскочил в него, поискал мелочь, не нашел, выпрыгнул обратно и продолжал свой путь уже пешком. Он купит себе новую мебель. Старая изрядно поизносилась. Пара шкафчиков ему приглянулась. Узенькие, светлого дерева с окантовкой. Вот их-то он и возьмет.

Продавщица с улыбкой:

— Заходите в другой раз, не видите, сколько желающих? — Она показала на кипу заявлений.

— Значит, отпадает? — спросил Карраш. — Шкаф нельзя, Неаполь нельзя, участок нельзя и даже этот… не автомобиль, тоже нельзя? Кому же можно? Я просто Карраш. Это вам ни о чем не говорит? Не герой, не лауреат, не передовик. Просто хочу иметь вот этот шкаф.

За пару дней он обегал кучу магазинов. На окраинах обнадеживали. Там он был посмелее, даже покрикивал, уже не страдал одышкой от множества лестниц, мелькавших у него перед глазами. Это был тяжелый, изнурительный труд. Труд в одиночку и без удовольствия. Если бы он так работал на своем предприятии, то давно бы стал передовиком, таким, как Хеннеке, и мебель бы доставили ему прямо на дом!

Пройдя суровые испытания, Карраш, не отличавшийся богатством фантазии, пришел к кое-каким выводам. И пользуясь пасхальными праздниками, сопровождаемыми обильным потреблением яиц, устроил в Иоаннахофе обширную трапезу для ближайших коллег. Цель была одна — принести в жертву часть своего неузаконенного состояния, бессмысленность которой ни у кого не вызвала сомнений. Поскольку все обозначенные в меню яства не представляли ни малейшей угрозы имеющейся в наличии сумме, коньяк казался наиболее подходящим средством для приступа этой твердыни, которую окончательно подточили бурно разлившиеся реки виски, джина, мастики и шампанского. Крепость сдавалась быстрее, чем можно было предположить. Победители с примочками на голове были уже по другую сторону поверженной твердыни, ничего не видя и не узнавая вокруг себя. Гора рухнула. Все молитвы были прочтены. Христос воскрес, и вместе с ним воскресала его паства.

Так закончилась пасха. Теперь и ему казалось все доступным в этой стране. Несколько дней Карраш спал. В пятницу в середине дня, купив билет на электричку, он ехал на работу.

В воскресенье он снова был на бегах. Выигрыш оказался незначительным. Но теперь он знал цену деньгам, заглянув в тайну общественных отношений, и обрел прежний покой, что лишний раз убеждает нас в том, что наш герой был тем исключением, которое подтверждает правила, принятые в этой стране.

Перевод Т. Семеновой.