Он. Она. Другая (СИ)

Глава 12. Когда ты меня разлюбил?

Сабина

Нажимаю на зеленую трубку в углу экрана. Ладонь потная, мокрая, едва удерживает телефон из-за дикого тремора. Подбородок тоже дрожит, а внутри плотный дым рассеивается, оставляя лишь пепелище на месте выжженного сердца. Он стоит за стеклом. По-прежнему высокий, красивый, холодный. Но не мой уже, а чужой. И вообще интересно: а он когда-нибудь был моим?

— Что? — непривычного жестко для нас обоих цежу я.

Таир даже замялся от такой внезапной перемены во мне. Нахмурился, зубы стиснул, аж скулы заострились, а желваки напряглись.

— Я вещи оставил в приемном покое. Сказали, скоро занесут вам. И с дежурным врачом поговорил. — хрипло предуупреждает.

— Неужели? А тебе не все равно разве? — удивляюсь холодно.

— Как Нафиса? — пропускает мои слова мимо ушей, а меня такая злость на него накрывает страшная, что хочется разбить окно.

— Отравление, интоксикация, обезвоживание.

— Можно увидеть ее?

— Нет.

— Почему?

— Потому что я так решила. Теперь все решения по ней буду принимать только я. Она моя.

— Она и моя дочь.

— Да? А где ты ходил, когда был ей нужен? Когда ее рвало еще дома и я звонила тебе без конца. А ты не брал! Когда ты должен был остаться здесь, а вместо этого повез сына и шлюху свою домой.

Он долго молчит, желваки ходят ходуном, взгляд из-под бровей тяжелый.

— Надира рассказала? — насупился Таир.

— Сама все слышала. Каждое слово, пока ты трусливо не выскочил на улицу.

— Я не уехал. Я был здесь, звонил тебе.

— Ты думал, я возьму, после того, что увидела?

Ему нечего ответить. Он снова замыкается. Наверное, думает, куда делась эта кроткая, влюбленная дура, которая ловила каждое мое слово и заглядывала мне в рот? А нет ее больше. Умерла она. Там, в приемном отделении. Брошенная в одиночестве с маленькой дочкой на руках.

— Прости, Сабин. Я хотел тебе раньше рассказать. Мне надо было сразу во всем признаться, — оправдывается он. — Но обстоятельства…

— Авария? Смерть родителей? Несчастная Сабина на грани нервного срыва? Ты ведь уже тогда с ней спал, да? — моргаю часто, чтобы прогнать предательские слезы.

— Сабина…

— Что Сабина? Ты думаешь я совсем дура наивная? Я все посчитала! Сколько твоему сыну? Год?

После короткого молчания он выдавливает:

— Одиннадцать месяцев.

— Она была беременна, когда мама с папой погибли, — судорожно вздыхаю. — Когда нашей дочери еще двух не было. Ты уже тогда спал с ней. А я…я даже ничего не заметила, хотя просила, просила твоей ласки. А она вся уходила на другую, да?

— Мне нечего сказать в оправдание. Да, у меня был роман. Недолгий, но был.

— Был? А сейчас у вас что, если она тебя называет милым? — сильно сжимаю трубку, еще чуть-чуть и она сломается в моих руках.

Его громкое молчание о многим говорит и на многое раскрывает глаза. Их роман не в прошлом, а в настоящем.

— Кто она?

Снова тишина.

— Кто?! — громко шиплю, боясь разбудить дочь. Несмотря на то, что я говорю тихо, горло дерет, будто ору дурниной.

— Мы вместе работали, — признается, опустив голову.

Дрожащими пальцами закрываю рот и беззвучно реву, неожиданно все сопоставив.

— Работа допоздна и в выходные, овернайты (работа сверхурочно, даже ночью), “я в офисе посплю”, - горько перечисляла я, снова складывая в уме один плюс один. — А ты в это время с ней спал. Господи, какая я дура! — по щекам текут тонкие ручьи, я вытираю их ладонью, но меньше не становится. — Я не понимала, почему ты охладел, обнимала и целовала тебя, искала в твоем взгляде хоть намек на прежние чувства. Когда ты меня разлюбил? Когда ты остыл?

Не успеваю услышать ответ, так как слышу, как дверь за спиной открылась и вошли наши соседи. Убираю телефон на тумбочку и стираю слезы с лица.

— Сабина, мы тебе каши и чаю принесли. Поешь хоть чуть-чуть, а то упадешь в обморок.

— Спасибо…большое, — стараюсь не быть размазней, но выходит плохо. Поднимаю глаза и вижу, что муж все еще стоит у окна и смотрит на меня.

— А, с мужем общаетесь, — улыбается соседка. — Ну не буду мешать.

— Мы уже закончили. Вы не мешаете, — поворачиваюсь и прячу зареванное лицо.

— Передача для Искаковой, — на пороге появляется медсестра с двумя большими пакетами. Принимаю их и начинаю разбирать. То и дело возвращаюсь к нашему разговору и анализирую. Ругаю себя: мол, надо было быть жестче, где-то по-другому ответить и про развод не забыть. Только теперь понимаю, что хочу уйти, бежать от него, куда глаза глядят. Скрыться от такой любви. которая предает и разрушает. Вытаскиваю из пакета плюшевую зайку в розовом платье — любимую игрушку Нафисы. Дома она спит с ней в обнимку. Вспомнила, как Таир привез ее из командировки, а дочка радовалась и назвала ее Машей, как в мультфильме.

Командировки…эти его частые поездки за границу и по стране. Интересно, она тоже с ним ездила, если они вместе работали? Они делали это в гостинице? Прятались? Сколько у них было таких вот ночей, когда я ждала его дома? Готовила любимые блюда, гладила его рубашки…Сколько ночей та, другая, украла у меня? Сколько дней украл у меня он?

Вцепившись в игрушку, хочу ее разорвать на куски, выпотрошить. Но вместо этого сильно сминаю и прижимаю к животу. Тело разом напрягается, я как одна натянута струна. Уже не стесняясь Куляш-апай, тихо вою белугой, потому что боль невыносимая.

— Кызым, что с тобой? — женщина слезает с кровати и за пару секунд оказывается у меня. — Ну-ка вставай, идем сюда.

Она поднимает меня и пересаживает на свободную кровать. Всего их четыре, но пока к нам никого не подселили. Куляш-аапай устраивается рядом со мной и берет за руку. — Ты опять себя винишь? Ну бывает такое. У всех бывает. Все отделение с отравлением.

— Нет, — мотаю головой. — Я узнала…Сегодня…В больнице…Прямо здесь, — задыхаясь, объясняю я. — Мой муж…изменяет…мне. У него…у него…вторая семья. Любовница…сын…ему почти год.

— Ой баааай! Масқара! (каз. — О ужас, какой позор) — Куляш-апай крепко обнимает меня.

— Бедная девочка. Как же так?

— Господи, как мне жить дальше? Что мне делать?

— Для начала поплачь. Не держи в себе.

И я плачу на плече незнакомой мне женщины, потому что ее доброта и участие напоминает мне мою мамочку, которую я потеряла. Если бы только она была рядом…

— Чего же им не хватает-то? — сокрушается Куляш-апай, проводя ладонью по моим волосам.

Хотела бы я знать, чего ему не хватало? У него была моя любовь, верность, преданность. Я делала все, чтобы окружить его заботой. Знала, как много он работает, чтобы обеспечить нас. Не скандалила, не пилила. Я просто хотела, чтобы и он любил меня в ответ также сильно, как и я его. И теперь я спрашиваю себя: а любил он меня когда-нибудь?

— Почему не спишь? — сонным голосом спрашивает соседка.

Ее внук уже сладко сопит, а Нафиску до отбоя еще два раза вырвало и она снова отключилась. Доктор предупредил, она может проспать вот так двое-трое суток. Обещали прокапать на третий день. Мы с соседкой закрыли окна жалюзями, чтобы детям не мешал свет фонарей. В палате темно, а сна ни в одном глазу. Ворочалась, под нос бубнила. Вот теперь лежу на спине с широко раскрытыми глазами. На сегодня все слезы выплаканы. Я совершенно сухая и пустая внутри.

— Думаю, — вздыхаю тихо.

— Не стоит он того, — фыркает Куляш-апай.

Я рассказала ей о нашем столкновении в приемном отделении и разговоре с мужем. Не знаю почему, но я не могла в тот момент копить это все в себе. Была бы рядом сестра, или подруги Ксюша и Айгерим, я бы призналась им. Знаю, они были бы категоричны, матерились, предложили бы побить его вместе с любовницей. Особенно Ирада. Она вообще без тормозов. Но соседка моя — женщина мудрая, спокойная. Это сразу видно.

— Ой, лежу и думаю, что твоя ситуация — прямо как в моих любимых фильмах на “России-1”. Дочка все время смеется. Говорит: “Мам, ну что за чушь смотришь”. А там, все, как в жизни: тоже мужья предают, жены страдают, любовницы строят козни.

— Она мне пока ничего не строила. Только спала с моим мужем.

— Это считай уже строила, — усмехается Куляш-апай. — Ой, Сабинка, послушала тебя, и себя вспомнила. Только я постарше была и две дочки у меня тогда в школе учились. И вот приходит ко мне любовница мужа и заявляет: “Мы с вашим мужем уже давно за вашей спиной”.

— Правда? — поворачиваюсь на бок. Кровать неудобная, узкая, скрипучая. Но что поделать.

— Да. Просила, чтобы я от него отстала вместе с детьми. Наглая такая. Думала, дом его и она выгонит, — посмеивается она. — А нет, дом мы построили на участке моих родителей. Они правда уже умерли к тому моменту. Так что не было на нем ничего. Я его выгнала, а ей пожелала объедками не подавиться. А время такое было — конец девяностых. Я в ателье работала, но денег ни черта не хватало. А потом мне клиентка как бы между прочим сказала, что ее знакомые — очень богатые люди — ищут домработницу. Как зарплату назвала, так я и побежала к ним на собеседование. А они такие состоятельные казахи, мужчина нефтяник, жена в банке работала. Дом огромный, дети — ровесники моих девочек. Ну я там у них и работала много лет. Убирала, готовила, гостей встречала. Шесть дней в неделю с утра и до семи-восьми. А они меня не обижали, платили хорошо, премии на праздники давали, на Новый год дочкам подарки дарили. Мне главное что было? Девчонок поднять, образование им дать, чтобы будущее у них было. Я им тогда сказала: “Я — дура, что высшее образование не получила. Не будьте такими же дурами, как я”. Я-то думала, что всю жизнь буду “за мужем”.

— И как? Выучили? — поразительно, но ее история отвлекла меня от собственных проблем и мыслей.

— Конечно. Все сделала, что хотела. Выучила, замуж выдала. На пенсию ушла.

— А муж бывший?

— А что муж? Муж объелся груш, — хмыкнула Куляш-апай. — Подросли когда дочки, обратно стал проситься, выгнала его любовница. Прошла любовь, завяли помидоры. Дочки так на него обижены были. Он же и про них забыл, не общался. Короче, не приняла я его. А недавно узнала, что умер.

— Ужас.

— Жизнь. Я тебе к чему говорю? Сейчас тебе кажется, что измена — это конец света. И может, думаешь, что некуда тебе идти и ты без мужа никто и не справишься, потому что все всегда решал он. Но нравится мне как у русских говорят, что женщина коня на скаку остановит, в горящую избу войдет. Вот все мы такие. Тихие, послушные, услужливые. Но если разозлить — ууууух, глотку за детей выгрызем, отряхнемся и дальше пойдем Женщину только очень сильно разозлить надо, чтобы она ожила. Поэтому не убивайся так. Конец — это тоже начало.

Может, она права? Я думала, моя жизнь всегда будет такой — рядом с Таиром, дочкой или детьми, свекрами. Я не знала другой, не жила самостоятельно, из родительского дома сразу переехала в дом мужа. Страшно что-то менять. Но если нет другого выхода?