Он. Она. Другая (СИ)

Глава 21. Первый раз

Сабина

Планов на День Победы было громадье. Собирались втроем поехать в парк 28 панфиловцев и возложить цветы к Вечному огню, ведь наш с Ирадой дедушка был ветераном. Он умер, когда мы были маленькими, но я помню, что каждое 9 мая родители возили нас к нему, а потом в парк. Так это стало доброй семейное традицией на День Победы, которую я хотела передать Нафисе, но…

В ночь на девятое у меня поднялась температура, тело выкручивало, суставы болезненно ныли, а градусник показывал 39.7. При этом ни тебе кашля, ни насморка. Жаропонижающее помогло, но ненадолго, потому что через часа все повторилось. Отправив Нафису и Ираду в парк, я снова выпила таблетку и вырубилась. Проснулась от настойчивой вибрации мобильного и неохотно потянулась за ним.

— Да, — просипела в трубку, даже не посмотрев, кто звонит.

— Любимая?

Вот черт! Несмотря на температуру резко сажусь на кровати, отчего голова начинает кружится. Я все еще никак не могу привыкнуть к тому, что он называет меня любимой, и у меня от этого слова, его низкого голоса и интонации, бабочки в животе порхают, как сумасшедшие. И голод здесь не при чем.

— Нариман! — восклицаю хрипло и тут же прочищаю горло. Вот уже несколько дней он в командировке в Китае

— А что с голосом? — спрашивает серьезно.

— Я…мм…заболела. Температура.

— Какая температура? Что болит? Ты врача вызвала? — сыплет вопросами строго.

— Зачем врача? Мне же не четыре, — отшучиваюсь. — Просто поймала вирус, надо отлежаться.

— Лежи! — велит Нариман. — Я позвоню Айман, скажу, что у тебя больничный!

— Нет-нет! Х Я сама ей позвоню. Пожалуйста. И так уже все всё знают о нас.

И это правда. До поездки в Китай мы приезжали и уезжали вместе. Да что там, заходили в центр, вместе и собирали на себе удивленные, а где-то и разочарованные взгляды коллег. Зато в бухгалтерии теперь меня никто не задевает и лишних вопросов не задает. А кто рад, тот это уже показал.

— Пусть знают. Мне может кричать о тебе хочется, — усмехается Нариман.

— Нет, кричать не надо. Лучше скажи, когда прилетаешь?

— Послезавтра.

— О, здорово. Как раз суббота, — молчу несколько долгих секунд, думая, стоит ли говорить это первой, но не могу удержаться. — Я скучаю. Очень.

— Я сильнее, моя… — Господи, только бы не сказал “моя девочка” — ненавижу эту фразу, — милая.

Всё, я окончательно, бесповоротно, безнадежно влюбляюсь в него все сильнее и сильнее. А “моя милая” — это контрольный в самое сердце, на поражение. В наших стремительно развивающихся отношениях все кажется в новинку, несмотря на опыт за плечами. В первом браке я бежала впереди паровоза, признавалась в любви, ластилась, выпрашивала нежность и заботу. Сейчас же Нариман окружает меня всем этим сам, будто в теплый кокон заворачивает.

После разговора с ним все-таки удается поспать, но сны, как это обычно бывает при лихорадке, странные, запутанные, страшные. Сначала снится, что я стою в зале ожидания аэропорта и высматриваю в толпе прилетевших Наримана. По громкоговорителю уже давно объявили, что рейс из Поднебесной приземлился, но моего мужчины все нет и нет. Люди с чемоданами проходят мимо меня, а я все еще жду и борюсь с тревогой. Наконец, вдалеке замечаю знакомую, высокую фигуру, но лица разобрать не могу. Машу ему рукой, зову по имени. Он в ответ поднимает ладонь, а другой рукой катит за собой чемодан. Срываюсь с месте и бегу к нему навстречу, несмотря на заградительную ленту. Впечатывшись в широкую каменную грудь, схожу с ума от его тепла и близости, после чего тянусь за поцелуем и только тогда с ужасом обнаруживаю, что это не Нариман, а Таир.

Стоит не шелохнувшись, смотрит на меня свысока, кривит рот в презрительной ухмылке и молчит.

Ору дурниной на весь пустой аэропорт, а открыв глаза, не сразу понимаю, что я в кровати. Холодный пот выступает на лбу, мокрая майка липнет к телу, простынь и пододеяльник тоже влажные. Я хорошо так пропотела после жаропонижающего, но бонусом получила очень страшный сон. Надо свести к минимуму общение с бывшим мужем и не любезничать с ним, когда звонит, а сразу отдавать телефон дочери. Он мне уже никто. Никто.

Девчонки возвращаются с прогулки после обеда. Нафиса — довольная, с воздушными шариками, а Ирада загадочная и взволнованная. Не успев разуться, бежит к окну на кухне и несколько минут смотрит непонятно куда и на что.

— Ирад, ты чего? — спрашиваю, когда она, наконец, отходит от него и пройдя к раковине, включает воду и подставляет под струю пальцы.

— Не постоял, — пожимает она плечами грустно. — Сразу уехал.

— Кто? — подхожу сзади и обнимаю сестру.

— Аслан.

— Какой Аслан? — не понимаю сначала, о ком речь, но потом все же доходит. — Тот самый Аслан? Дубайский.

— О, как звучит, — горько усмехается она. — Аслан Дубайский. Прям как Лоуренс Аравийский.

— Мам, дядя Аслан купил мне шары! — на кухне появляется Нафиса, которая все никак не отпускает разноцветную охапку.

— Мы встретили его случайно в парке. Он тоже пришел возложить цветы. Его дед тоже был ветераном.

— Я покажу шарики По, — говорит Нафиса и убегает к своей панде по имени По, как в мультике.

Развернув сестру к себе, кладу ладони на ее щеки и заставляю посмотреть на себя.

— Ирада! Не надо! Останови это пока не поздно! — прошу ее.

— Что?

— Не влюбляйся в того, кто никогда тебя не полюбит. От этого очень больно. От этого задыхаешься, умираешь и потом долго не можешь прийти в себя.

Она молчит и опускает глаза, а я ошарашенно шепчу:

— Ты уже? Но как так быстро?

— Я не говорила тебе. Мы встречались уже несколько раз до парка.

— Ирада! Ты…с ним… — слова застревают в горле, но она меня понимает.

— Нет! Нет, конечно, — она вырывается и снова подходит к окну. — Ничего не было.

— Уфф, слава Аллаху, — говорю с облегчением. — Я не хочу, чтобы тебе было плохо, как и мне.

— С чего ты взяла, что мне будет плохо? Мне же не обязательно повторять твою судьбу! Он ведь может меня полюбить.

Ирада вспылила, что на нее не похоже. Всегда веселая, смешная и легкая, сейчас она стоит, скрестив руки на груди и нервно кусая губы.

— Я…я…не знаю, что сказать.

— Просто поддержи меня, — просит она тихо. — Не осуждай, пожалуйста.

В два широких шага сокращаю расстояние между нами и снова обнимаю сестренку и кладу голову на ее плечо.

— Конечно, я поддержу тебя и всегда буду рядом. И если ты и вправду влюбилась в него, я пожелаю только, чтобы это чувство было взаимно. Потому что ты заслуживаешь самого лучшего!

— Ты права, Саба, — всхлипывает она. — Кажется, я влюбилась в него.

Мне хочется уберечь ее от страданий, но я не могу решать за нее, ведь это — ее жизнь и судьба, которая приготовила для Ирады свои уроки. Но как же страшно за эту крошку.

Ночь проходит спокойно и высокой температуры уже нет — максимум 37.5. 10 мая — рабочий день, но главбух отпустила меня до понедельника. Нафису в садик отводит Ирада, а я недолго валяюсь в кровати, а потом иду в душ, завтракаю, готовлю обед. Сестра сегодня весь день будет то на встрече, то на съемках, поэтому вечером дочку из садика забираю я.

Дома хорошо, уютно, тихо, да и я чувствую себя гораздо лучше. Так и не понимаю, что за странный вирус я подхватила. Пообедав в гордом одиночестве, но с мобильным в руках, убираю со стола. Только собираюсь помыть тарелку, как в дверь звонят. Именно в дверь, а не в домофон, поэтому думаю, что это кто-то из соседей. Но когда я смотрю в глазок, то в панике едва не отпрыгиваю назад. В подъезде стоит Нариман! Он ведь должен был только завтра вернуться и я хотела его нормально встретить, на стол накрыть. Да хотя бы выглядеть хорошо, а не как сейчас. Смотрю на свое отражение в зеркале и чуть не хнычу. Осунулась, побледнела, а под глазами синева. Хорошо хоть голову с утра помыла.

После второго звонка, поворачиваю замок и открываю дверь. Вот он — мой любимый мужчина. Высокий, статный, в черной футболке, синих джинсах и кроссовках. Одинаково хорош, как в обычной одежде, так и в деловом костюме. Небольшой чемодан стоит рядом, ручка вытянута.

— Привет! — расплываюсь в улыбке, а он, переступив порог, обнимает меня за талию и касается губами моих губ. Наш поцелуй долгожданный, волнительный, долгий и такой смелый.

— Ух ты! — все, что могу прошептать, когда он дает время перевести дух.

— Не смог удержаться, — лукавит он и ладонями отводит волосы с моего лица, а запрокидываю голову и смотрю в его глаза. — Какая ты красивая.

— Нееет! — ною, спрятав лицо в его сильном плече. — Ты врешь. И разве ты не завтра должен был приехать?

— Завтра, — соглашается он, а я снова гляжу на него и понимаю, какой он все-таки родной. — Но я переживал, что ты заболела и Ансар отпустил меня на день раньше.

— Ты из-за меня? — шокированно прикладываю пальцы к губам. — Но Ансар Идрисович…он же такой важный человек и поездка у вас важная. Как?

— Ну я сказал ему, что мне надо к очень особенной, — он припадает губами к моему лбу, — очень красивой, — целует в закрытые глаза, — и очень любимой женщине.

Время остановилось и стало вдруг так тихо-тихо, словно мы под куполом спрятались. Нариман снова целует, легонько прикусывает нижнюю губу и также бережно оттягивает ее. Я поначалу теряюсь с непривычки, ведь опыта несмотря на четыре года брака у меня не так уж много. А когда я чувствую его язык у себя во рту, то и вовсе вспыхиваю от стыда, но не отталкиваю. Где-то на границе между здравым смыслом и сильным желанием, я думаю о том, что надо, наверное, возразить. Но разве можно остановить мужчину, по которому сама уже сходишь с ума.

— Скажи, чтобы я перестал, пожалуйста, — шепчет в приоткрытые губы. — Одно твое слово и я тебя отпущу.

В тесном кольце его рук мне ничего не страшно. И если меня уносит от его поцелуев, что будет, когда я решусь на большее?

— Нет, — качаю головой — Только меня не отпускай.

Сильная горячая ладонь ложится на затылок, сжимает волосы и чуть оттягивает их назад. Целует требовательно, будто жажду утолить пытается. Не останавливаясь, подталкивая меня в сторону комнаты. Послушно веду его и сама смелею, когда наши языки переплетаются в страстном танце. Ладони между тем спускаются все ниже, скользят по бедрам, сжимают кожу до сладкой боли и собирают ткань растянутого домашнего платья.

— Руки, — велит он, когда мы оказываемся у кровати.

Послушно поднимаю их и он снимает с меня сарафан. На мне нет бюстгальтера и по инерции я прикрываю обнаженную грудь руками. Но Нариман смотрит на меня горящими глазами. Во потемневшем взгляде пляшут чертята.

— Не надо, — он обхватывает мои запястья и опускает руки. — Ты самая красивая. Идеальная. Хочу все видеть.

Затем он одним движением скидывает с себя футболку, притягивает к себе и поднимает как пушинку. В комнате тепло и солнечно, и в голову лезет мысль, что надо было хотя бы задернуть шторы на окнах. Но как только Нариман бережно кладет меня на кровать, я обо всем забываю и сама тянусь к нему за поцелуем, обняв за шею.

Он ведет, я подчиняюсь. Голова касается подушки, а щеки пылают от того, что его руки везде. Закрываю глаза и дышу через нос, борясь со стеснением и ожидая, пока он снимет джинсы. Внизу живота уже не просто тепло — горячо.

— Расслабься. Просто доверься, — мягко просит он и нависает надо мной, раздвинув коленом бедра. Мгновение и я — не я. Я — одно целое с ним.

— Люблю тебя, — признается мой мужчина, когда я, не сдерживая стоны, впиваюсь пальцами в его плеч.

— И я тебя люблю, — тянусь к нему навстречу и целую в пульсирующую венку на шее.

Как хорошо, что однажды мне подрезали крылья и бросили с обрыва. Как хорошо, что я узнала, что такое нелюбовь, жалость и безысходность. Потому что сейчас я, наконец, разглядела любовь настоящую. И поняла, что заниматься любовью по любви и с любимом — одно из лучших мгновений, которое переживает женщина.