Он. Она. Другая (СИ)

Глава 32. Прости

Таир

— Почему домой не едешь? — спрашивает Надира, подойдя ко мне на улице, где я стоял в одиночестве и тишине. Проводил последних гостей и решил подышать свежим, морозным воздухом.

— Хочу остаться здесь, с вами, — перевожу на нее взгляд. — Или нельзя?

— Можно. Но тебя наверное жена ждет, сын.

— Она знает, где я.

— Ясно, — вздыхает она и идет к калитке, — не стой на морозе. Простудишься.

Старшая сестра уходит, а я делаю глубокий вдох. Весь день я занимал себя делами: общался с врачами скорой, полицией, сотрудниками морга и кладбища. Чтобы ускорить некоторые процессы и привезти отца в дом сегодня, пришлось подключить связи. Молодой, 66 всего, еще жить и жить. Уснул и больше не проснулся.

Когда мама позвонила утром вся в слезах, я еще до конца не верил, что папы больше нет. Говорил ей: “Проверь еще раз”. Но это уже было ни к чему. Сорвался и поехал домой, а там уже и врачи, и полицейские. Я весь собрался, потому что мама и приехавшие сестры плакали и не могли мыслить адекватно. Все делал на автомате, как надо, задвигая чувства в дальний угол. Хотя…какие чувства? Меня же все считают хладнокровным и бездушным.

По дороге в морг позвонила Элина. Принял вызов сразу же, потому что мне жизненно необходимо было услышать родной голос.

— Таир, милый..

— Спасибо, что позвонила, Эль.

— Как ты, любимый? — от ее теплоты сердце екнуло.

— Пока не знаю. Еду в морг. Тяжело.

— Как бы я хотела тебя поддержать. Я не знала твоего отца и понимаю, что ему сложно было меня принять, но я тоже потеряла маму и знаю, что ты сейчас чувствуешь.

— Спасибо, малыш, — вздыхаю, потому что после ее слов на меня накатывает волна болезненного осознания.

— Таир?

— Все нормально. Я за рулем. Позже позвоню, хорошо?

— Конечно. И Таир…

— М?

— Я очень люблю тебя.

— И я люблю тебя, Эль.

Чего я не учел, так это того, что Элина придет выразить соболезнования моей маме. И ведь ни слова мне не сказала, не предупредила, не спросила.

Приехав домой из морга, встречаю у ворот двоюродного брата. Он, усмехнувшись, предупреждает, что пришли обе мои жены — старая и новая. И если визит Сабины был ожидаем, то Элина меня неприятно удивила.

Зайдя в дом и услышав шепот на кухне, я опешил, увидев там Сабину. Она стоит в окружении моих сестер и своей тети, которая ненавидит меня, как и вся родня Сабины. Даже ее дядя и брат, увидев меня на улице, демонстративно отошли в стороны и не ответили на рукопожатие.

Головы Сабины, Надиры и Фирузы покрыты белыми платками. Я замечаю, что бывшая жена смотрит на мои пальцы. и инстинктивно убираю кисть в карман брюк. Сабина тут же растерянно поднимает глаза.

Надира просит о разговоре, а я уже знаю, что она мне скажет. Мы с ней поднимаемся на второй этаж и закрываемся в бывшей детской Нафисы. Теперь здесь стоят две кровати для детей Фирузы. Она же с мужем заняла нашу прежнюю спальню.

— Зачем она пришла? — шипит сестра. — По твоей указке?

— Нет, я не знал, — твердо говорю я. — Но она моя жена и это ее желание прийти к нашей матери и выразить соболезнования. Несмотря на то, что я зол на жену, я все равно буду защищать ее перед другими. Потому что Элина — мой выбор.

— После всего, что она сделала?

— Что она сделала? — повышаю голос на Надиру.

— Разрушила вашу с Сабиной семью, — цедит сквозь зубы сестра.

— У нас не было с ней нормальной семьи. Нечего было разрушать. И если на то пошло, это я изменил Сабине. Моя вина. Мне отвечать. Не лезь к моей жене.

— Вот так, да? То есть спать с женатым, зная, что у него жена и ребенок — это уже не вина?

— Хэдэ, ты повторяешься! Я еще раз тебе говорю: не лезь в мою жизнь. Элина пришла меня поддержать. Точка.

— А о Сабине ты подумал? Ты же знал, что она будет здесь, что после развода она не будет навещать наших родителей? А знаешь, она ведь 1 января поздравила нас, подарки маме с папой привезла. И сегодня прилетела, отпросившись с работы. Как можно быть таким холодным и непрошибаемым? — она бьет меня кулаком по плечу, платок слетает с головы и падает на пол.

— Хэдэ, остановись, — прошу ее.

— Аллах, мы же всегда тебя от всего ограждали, лишь бы учился! Ты же подавал большие надежды. Как папа тобой гордился! А ты все испортил! Ты все испортил! Опозорил его! Он ведь сдал за последний месяц, потому что переживал из-за тебя! Из-за тебя дурака! — сестра колотит по моей груди. Понимаю, она на эмоциях, но ее слова словно смертоносные стрелы пронзают сердце насквозь. — Последней каплей стала новость о твоей женитьбе! Ты бы хоть чуть-чуть подождал после развода! Знаешь, он даже в лице изменился, когда узнал! Но ты же у нас теперь думаешь только о себе! О себе и своей…

Притягиваю Надиру к груди и крепко прижимаю, пока она не выпалила это плохое слово. Она плачет и пытается вырваться, но вскоре обмякает в моих объятиях и жалобно всхлипывает. Я и без ее упреков знаю, почему он умер — остановка сердца во сне.

Когда Надира, наконец, успокаивается, то просит меня оставить ее одну. В дверях же меня догоняет тихо сказанная фраза:

— Знаешь, а ведь она все еще любит тебя. Дурочка.

— Зачем ты мне снова о ней говоришь? — роняю голову на грудь, но не оборачиваюсь

— Чтобы ты понял, что по-настоящему любящая женщина отпускает, даже если любит и даже если ей больно. Потому что она хочет, чтобы человеку, которого она любит было хорошо. Пусть и не с ней.

Мне нечего ей ответить. Выхожу из детской и закрываю за собой дверь.

Спускаясь на первый этаж, замечаю Элю, которая растерянно стоит у стены, обняв себя за плечи. Увидев меня, облегченно вздыхает. Подхожу к ней ближе и увожу под лестницу, чтобы поговорить.

— Эль, почему не позвонила? — спрашиваю шепотом.

— Таир, прости. Я не хотела тебе мешать. Но я хотела разделить с тобой твое горе, — она гладит меня по предплечью и это успокаивает, особенно после скандала с сестрой. — Ты злишься?

— Да, — сильно сжимаю пальцами переносицу. — Ты должна была спросить меня, позвонить, посоветоваться.

— Я не хотела тебя тревожить, — оправдывается. — Но я подумала, что как твоя жена должна выразить соболезнования твоей маме.

— Мы бы пришли с тобой позже. Ты сейчас подставляешь себя под удар, Эль. Женщины только и ждут, чтобы перемыть тебе кости.

Стоит, потупив взор. Дрожит и сжимает ремешок сумки.

— Я не подумала об этом. Ты прав. Мне здесь не рады.

Касаюсь ее руки и замечаю слезы в глазах.

— Всему свое время. Просто в следующий раз советуйся со мной. Я вырос в семье, где слово мужчины — закон. Поэтому давай ты сначала спросишь, а потом сделаешь?

— Я поняла, — проговаривает Эля вполголоса.

— Алан с кем?

— С няней, но я уже хочу уехать.

— Я не могу тебя отвезти. Из морга позвонили, сказали, что можно забрать тело. Здесь сейчас всем будет тяжело, поэтому лучше езжай домой.

— Хорошо. Ты поздно приедешь?

— Я останусь здесь ночевать.

Замечаю, как задрожал ее подбородок.

— Да, хорошо, — кротко соглашается она.

Хотелось бы сейчас обнять ее, но не могу — это не для лишних глаз, потому что злые языки некоторых родственниц потом разнесут все по-своему.

Проводив Элю, сажусь в автомобиль и еду в морг. Подписав все документы и забрав заключение, жду катафалк для перевозки тела папы. Знаю и боюсь того, что случится, когда мы занесем его в дом. К этому невозможно подготовиться. Это надо просто прожить.

Одну из комнат полностью освободили, чтобы положить в нее отца. Мама, сестры, тети громко оплакивают его, а меня трясет. Я не могу показывать своих эмоций сейчас, мне надо быть сильным. Слышу, как громко плачет мама, зовя папу по имени и трогая его ноги. Как сестры едва не срываются на крик и поддерживают друг друга. Замечаю у двери маленькую фигуру в белом платочке. Она прячет лицо в ладонях и дрожит. Я не имею права подходить к ней, потому что знаю — она меня ненавидит. Но все же неведомая сила подталкивает меня к ней. Приблизившись к Сабине, обнимаю ее и утыкаюсь подбородком в макушку.

— Тише, тише.

Она крепче прижимается и ничего не говорит, только плачет навзрыд. Чувствую на себе взгляды родни, но мне уже все равно. Я очень сильно виноват перед ней и если хоть так могу помочь ей пережить очередное горе, то буду рядом.

Когда отчий дом погружается в тишину, а за окном правит глубокая ночь, захожу в комнату, включаю настенный ночник и подхожу к телу отца, что лежит на полу. Падаю рядом с ним на колени и вглядываюсь в его лицо. В тусклом свете мне кажется, будто на нем застыла умиротворенная улыбка. Словно он спит и видит хороший сон. К своему удивлению я замечаю, что папа стал как-то короче, несмотря на то, что был высоким и статным. Вспомнились события из детства и юности, его наставления, похвала, а потом…последние слова перед моим уходом из дома.

Чувство вины за его смерть не покидает и не покинет, наверное, никогда. Оно тяжким грузом теперь всегда будет лежать на душе. Я подвел его. Страшно подвел. Все сделал не так, забыл, чему он учил меня, совершил столько ошибок. Анализируя события последних лет, я понимаю, что не был счастлив в браке и сделал несчастной жену. А когда я стал счастливым рядом с любимой женщиной, все равно продолжал мучить жену, хотя должен был сразу во всем признаться. Если бы я пришел к Сабине после того, как понял, что люблю Элину, все было бы по-другому. По крайней мере, честнее. Судьба столько раз подталкивала меня к действиям, а я откладывал все на потом, боясь разрушить наш привычный мирок и выйти из зоны комфорта, боясь отцовского гнева и презрения родственников.

Мне все равно теперь, что говорят обо мне окружающие. Но мне не все равно от того, как смотрят на меня самые близкие. Надира права, я трус. Отец был прав — я разочарование. И даже мама, несмотря на то, что оттаяла, смотрит на меня не так, как прежде. Никогда не чувствовал себя настолько маленьким и ничтожным, как сейчас. Смерть отца — тот крест, который мне нести всю жизнь.

Кладу ладонь на холодный лоб отца и негромко плачу, поглаживая его. Вот также и он делал, когда у меня была температура в детстве. Садился, клал холодный компресс и ждал. Я все помню, папа.

— Прости меня, дада, — мой шепот такой тихий и громкий одновременно. — Прости за все.