Он. Она. Другая (СИ)

Глава 31. Траур

Сабина

Дом, куда я четыре года назад пришла счастливой, влюбленной девушкой, полной надежд, погрузился в траур.

Ворота в доме, где умер человек, в эти дни должны быть открыты, чтобы соседи знали, что здесь случилось горе. На улице в мороз стоят мужчины — родственники, друзья и соседи моего свекра. У зятьев, то есть мужей Надиры и Фирузы, вокруг курток повязаны белые пояса — символ траура по близкому человеку. Такой же должен быть у Таира, но я не вижу его среди собравшихся. По нашим традициям все зеркала в доме накрыты плотной тканью. Жена, дочери, сестры и племянницы умершего плачут навзрыд каждый раз, когда кто-то приходит выразить соболезнования. В комнатах на первом этаже сидят женщины в платках. А у свекрови, золовок и теть они белоснежные. Потому что белый у нас — цвет чистоты и скорби.

Я приехала, как только отпросилась с работы. В доме уже много народа, но я сразу же прохожу в зал и выражаю свои соболезнования.

— Кызым! Кызым! — плачет свекровь. — Нет больше папы! Как же так?! Вчера только все было хорошо!

— Апа, держитесь! — слезы текут по лицу, а внутри все сильно сжимается от боли и обиды за дада. Ведь только 1 января виделись и ничего не предвещало.

Замечаю, что смотрят на меня с сочувствием и интересом — все ведь уже знают, что мы с Таиром развелись из-за его второй семьи. Шила в мешке не утаишь. Свекровь просит, чтобы я побыла рядом с ней. Фируза уступает мне место, я сажусь на стул и беру апа за руку.

— Ни на что вчера не жаловался, — говорит она в пустоту, вытирая глаза платком. — Ночью лег спать, а утром не проснулся. Ты же знаешь, Сабина, он всегда вставал, двор от снега чистил.

— Да, — уголки губ подрагивают, — говорил, что это у него такая зарядка.

— А тут не встал. Начала будить, — подбородок ее трясется и она снова срывается. — А он уже холодный. Ой, Масимжан, Масимжан! Почему ты нас оставил? За что?

Женщины в комнате тяжело вздыхают, одна из них — старая и уважаемая соседка под 90 лет, говорит:

— Такая смерть — подарок. Не болел, не страдал, просто уснул и ушел. Время его пришло, значит.

— Молодой ведь еще, семидесяти нет, — причитает сестра свекра.

— Аллах призвал его к себе, пока он спал, — отвечает та самая бабушка, одетая во все белое. Цвет ее наряда говорит о том, что она совершила хадж. От того и называют ее “Мехрим-хаджим”.

Посидев немного со свекровью, встаю и иду на кухню, узнать, чем я могу помочь. По правилам, в доме усопшего не готовят, но едят. Блюда приносят соседи, они же могут помочь обслуживать гостей. В такие дни назначается “старшая по хозяйству” — активная и бойкая женщина из числа родственников или соседок. Она руководит процессом на кухне, встречает гостей и разруливает бытовые вопросы. Сейчас на себя все обязанности взяла Зухра-хэдэ, что живет напротив. Ее сноха Лейла сегодня по подхвате.

— Сабина! — восклицает Лейла, когда я вхожу на кухню. — Проходи, дорогая!

— Как ты? Как дочка? — интересуется она, разливая по большим пиалам “аткян-чай” (уйгурский чай с молоком и солью).

— Нафиса в садике. А с работы я отпросилась.

— А мне на работу после Рождества, так что я пока здесь помогу, — слегка улыбнувшись, говорит Лейла.

— Чем мне помочь?

— Надо разнести по комнатам чай.

— Хорошо, — с готовностью подхожу к столу.

— Сабина, иди сюда, — зовет Зухра-хэдэ. За ее спиной стоят мои бывшие золовки.

Подхожу ближе и вижу в руках женщин белый платок, сложенный треугольником.

— Сними свой, повяжу тебе этот, — командует Зухра.

— Но я уже не келин в этом доме. Не близкая родственница, — растерянно смотрю то на нее, то на сестер Таира.

— Рахилям сказала, чтобы я тебе белый одела.

— Папа тебя любил, как дочь, Сабина, — говорит Надира. — Все это знают.

Стягиваю с головы свой платок и наклоняюсь. Зухра покрывает волосы белой тканью и туго завязывает под хвостом. Когда она выходит из кухни, спрашиваю Надиру:

— А где Таир?

— Решает организационные вопросы. Папу увезли в морг на вскрытие, полиция приезжала, сказала: такой протокол. Вот Таир теперь ездит по инстанциям. Обещали, что после обеда отдадут тело.

По нашим традициям, тело покойного должно провести ночь в своем доме, а на следующий день, до полудня умершего нужно похоронить. На кладбище едут только мужчины, а женщины остаются готовить поминальный обед. Раньше мы накрывали стол в доме: сначала для женщин, затем для мужчин. Сейчас для этого есть большие залы в кафе, потому что обычно на поминках собираются двести-триста человек. Чем больше, тем лучше.

— Ясно, — коротко отзываюсь я, и больше о бывшем муже не спрашиваю.

Несмотря на рабочий день, люди все идут и идут, чтобы выразить соболезнования. Все же дада был “жигит-биши” — главой местной уйгурской общины и уважаемой. Приезжают мои тетя, дядя, Ирада, Шамиль и Бахар — еще один двоюродный брат. Сестра сидит недолго, потому что ей еще за Нафисой в садик ехать. Вечер они проведут вместе, пока я не вернусь.

— Ты правильно сделала, что пришла, Сабина, — тихо говорит чон-апа. Она у меня очень деятельная, строгая, но справедливая. Таира, Надиру и Фирузу знает с детства, так как много лет дружит с моей свекровью. Именно чон-апа познакомила нас. И когда Таир ушел к другой, она его возненавидела. — Я тобой горжусь.

— Я по-другому не могла, — отвечаю, сдерживая рыдания.

— Я знаю, — гладит меня по спине.

— Девочки, ой что творится! — на кухню с улицы заходит двоюродная сестра Таира — Рано (ударение на о — прим. авт).

— Что такое? — удивленно вскидываю брови. Вид у нее возбужденный.

— Пришла новая жена Таира!

— Как? — Лейла застыла с половником в руке, а я оцепенела.

— Как жена? — дрожащим голосом переспросила.

— Да, — тихо отозвалась Рано. — Ты не знала? Он же женился прямо перед Новым годом.

— Нет…я не знала, — тошнота подкатывает к горлу.

Тетя в гневе шепчет ругательства на родном языке, а я останавливаю ее, положив ладонь на ее руку.

— Не надо, — смотрю на нее отрешенно. — Мы развелись. Он свободный человек.

— Ты хоть и говоришь так, но у тебя на лице все написано, — замечает чон-апа. Как же так? Я ведь каждый день твержу себе, что надо жить дальше.

— Все нормально. Правда.

— Это правда? Она пришла? — Надира негодует.

— Да, — подтверждает Рано. — Стоит на улице. Сейчас зайдет, наверное.

— Правда, да? — вслед за старшей сестрой на кухню залетает Фируза.

— Правда-правда. Зачем пришла? Он ее привез? — сокрушается старшая золовка, глядя на Рано.

— Нет, кажется одна.

— Что будем делать? — Фируза кусает губы.

— Здравствуйте.

Мы все оборачиваемся на тихий, незнакомый голос. В дверях стоит та самая Элина — новая жена Таира. На ней закрытый пуловер, широкие брюки и темный платок, который она машинально поправляет. Она красива даже без макияжа от того, что черты лица очень яркие. Неудивительно, что он влюбился в нее.

Мы встречаемся с Элиной взглядами и я не вижу той уверенности на лице, которая была в торговом центре несколько недель назад. Кажется, ей неловко, непривычно, страшно. Потому что придя сюда, она встретила не просто прохладный прием. А вообще никакой. По глазам вижу: Эля поняла, что оказалась на моей территории. Может, даже пожалела о том, что пришла. Но пока именно я — единственный человек, с которым она знакома, и поэтому цепляется за это. Эля слегка кивает мне, а я смотрю на нее, не моргая. Скольжу по ней затуманенным взором и подмечаю золотое обручальное кольцо на пальце. В ушах звенит до глухоты. Опять давление поднялось, наверное.

Молчание затягивается, воздух на кухне густеет, становится душно. Элина шагает вперед и подает руку Надире.

— Меня зовут Эля. Я приехала выразить вам и вашей маме соболезнования.

— Таир знает? — строгий, холодный голос хэдэ даже меня пугает.

— Нет, — тушуется женщина. — Это мое собственное решение.

Надира несколько секунд ничего не говорит, но буравит гостью недобрым взглядом. Мне даже становится жаль ее, потому что она явно не ожидала, как женщины семьи Искаковых воспримут ее самодеятельность. Элина молчит. Видимо, прокручивает в голове возможные сценарии.

— Рано, проводи ее к маме, — не прерывая зрительного контакта с новой келин, дает указания золовка.

— Но хэдэ, — встревает Фируза.

— Пусть выразит соболезнования, раз приехала.

Растерянная Рано выходит вперед и жестом показывает гостье чтобы она шла за ней.

— Как же так, Надира? — качает головой моя тетя. — Ты ничего не скажешь? Не сделаешь?

Сестра Таира тяжело дышит, сжимает и разжимает кулаки — нервничает и вероятно, не знает, как разрулить ситуацию.

— А что я могу сделать? — повернувшись, вопрошает она с нотками отчаяния в голосе. — Прятать мы ее уже не можем. Все и так все знают, но молчат. Раз уж пришла придется ее принять.

— И платок белый на нее наденешь? — не останавливается тетя.

— Нет.

— Ну хоть так, — ворчит чон-апа.

Я разворачиваюсь к раковине и резко включаю кран. Не рассчитала, напор оказался слишком большим и струи забрызгали кофту.

— Черт, — выключаю кран и тут же впиваюсь зубами в нижнюю губу.

Почувствовав на себе женские взгляды, схватила кастрюлю, в которой мы сделали чай, поставила под воду и выдавила на дно “Фейри”.

— Сабин, — подойдя сзади Фируза обняла меня за плечи и поцеловала в щеку. — Прости, мы не стали тебе говорить. Мы сами узнали только два дня назад. Он нам позвонил.

— Сестренка, — с другой стороны встала Надира. — Он не стоит твоих слез. Он дурак, и я с ним поговорю.

Помолчав и проглотив накатившие слезы, просипела:

— Я не о нем плачу, а о папе.

— Ассалам алейкум, — этот голос вмиг привел меня в чувство и парализовал.

— Уалейкум ассалам, — рявкает моя тетя. — Душно стало, пойду обратно.

Она направилась к двери, демонстративно окинув бывшего зятя презрительным взглядом.

— Сабина, — зовет он вполголоса.

В комнате воцарилась гнетущая тишина.

Медленно разворачиваюсь и хватаю вафельное полотенце, чтобы только занять чем-нибудь руки.

— Таир, — хриплю я. — Прими мои соболезнования.

— Спасибо. И спасибо, что приехала.

— Конечно. Это же папа.

— Как Нафиса?

— Нормально. В саду. Ирада ее заберет.

— Хорошо. Не будешь пока ей говорить?

— Нет. И так много ударов для нее.

Опускаю глаза и намеренно ищу взглядом кольцо на безымянном пальце. Нахожу. Вот оно — новое, блестящее. Когда-то я спрашивала, почему он наше не носит. Таир ответил, что ему неудобно. Значит, теперь все изменилось. А ведь 31-го он приезжал с подарками и я не заметила кольца. Снял из-за меня, наверное.

Сжимаю полотенце и борюсь с желанием бросить его в лицо бывшему мужу.

— Пойдем поговорим, Таир, — строго просит Надира. — На втором этаже.

Он должно быть уже в курсе, о чем пойдет речь. Знает, что его жена пришла. Ну да, они же теперь семья. Он уже чужой муж.

Когда Надира с Таиром уходят на второй этаж, я стараюсь занять себя делами. Вскоре до меня долетают слухи о новой келинке. Оказалось, Элина недолго пробыла в гостиной, где сидела свекровь. Когда она вошла, все замолчали, поняв, кто перед ними. Элина подошла к матери Таира и, протянув руку, представилась. Свекровь

даже сквозь слезы одарила ее равнодушным взглядом, но соболезнования приняла и руку подала. Предполагаю, она пошла на уступки ради сына и решила сохранить лицо под любопытными взглядами присутствующих. Эля стояла у стены рядом с Рано, которая потом мне сказала, что бедняжка не знала, куда себя деть. В какой-то момент Мехрим-хаджим заявила, что хочет выйти и демонстративно встала, опираясь на трость. Все восприняли ее поступок, как протест против присутствия в доме второй жены. Но Элине чужды наши законы, поэтому она не приняла это на свой счет, но все равно была растеряна и испугана. Обстановку разрядила вошедшая в зал Фируза. Она попросила Мехрим-хаджим остаться и сказала, что Элина сейчас поможет женщинам на кухне.

Старушка вернулась на место, а Элю младшая золовка забрала с собой. Но кухни они не дошли. Фируза сказала ей, что Таир и его старшая сестра обсуждают похороны, а она может дождаться его в прихожей. Так она и стояла, прислонившись к стене и не зная, куда себя деть. Мне показалось, это жестоко, так как она, а не я — законная жена Таира. Но никто из наших женщин не хотел с ней связываться.

Домой попадаю в восьмом часу. Ирада уже накормила Нафису и они смотрят “Холодное сердце” лежа на раскрытом диване. Мне же остается ее только уложить. Я не рассказываю ей о смерти дедушки, боясь травмировать. Потом. Все потом. Ближе к десяти мы ложимся на кровать и я даже не знаю, кто из нас засыпает первой. Усталость и стресс все же сказываются на мне и я быстро проваливаюсь в сон.

Просыпаюсь в кромешной мгле. Мне ничего не снилось, но беспокойство на душе держит и не отпускает. Встаю с кровати и иду на кухню. Чтобы никого не будить, закрываю дверь и включаю свет на вытяжке. Огонек слабо освещает комнату. Наливаю в стакан воды из графина, опустошаю за считанные секунды. Но нет, не иду обратно в спальню, а остаюсь. Сажусь за стол и смотрю в окно. Уже январь, а в октябре я еще была замужем. Как быстро пролетело время. Мы с Таиром были вместе четыре года. Для кого-то ничтожно мало. Для меня — маленькая жизнь. Кадры нашей жизни сменяют друг друга один за другим. Знакомство, свидания, сватовство, свадьба, брачная ночь, беременность, рождение ребенка, смерть моих родителей. Напрягаю память и никак не могу вспомнить момента, где бывший муж просто взял бы меня за руку, поднес ее к губам и поцеловал. Он не смотрел на меня с восхищением, когда я была обнажена и стыдливо прикрывалась одеялом. Он не говорил мне первым о любви.

Зато я видела, как он сегодня провожал жену, чтобы посадить ее в такси. Окна детской на втором этаже выходят на улицу. Машина встала у соседнего дома, так как у нашего ворота открыты настежь. Все, что надо, я разглядела. И как Таир держал ее под руку, как она повернулась к нему, чтобы поцеловать в щеку, как он помахал на прощание рукой.

Когда привезли тело папы и мы все оплакивали его, Таир подошел и обнял меня. Знаю, что несмотря на скорбь, это его действие привлекло всеобщее внимание, но я была ему благодарна за это. После, до своего отъезда старалась с ним не пересекаться, а когда собралась домой, он предложил отвезти. Я отказалась, сказав, что дома он нужнее. Тоже поехала на такси. Он вызвался проводить, но и тут я остановила его. Не надо делать себе больнее.

Сегодня я увидела все, как есть и даже больше. Поэтому ночью проснулась в холодной пропасти одиночества от того, что сердце кровоточит. Надо встать, собраться и идти дальше, потому что прошлое остается в прошлом. Отныне мы чужие друг другу. Два незнакомца, которые встретились, чтобы дать жизнь прекрасной девочке. На этом наша общая миссия выполнена.

— Всё! Всё, Сабина! Перестань плакать о нем! — твержу себе в тишине и протираю лицо ладонями. — Надо двигаться дальше!

На часах три ночи. В семь я должна быть в доме свекрови, чтобы помочь с организацией похорон. С утра снова начнут приходить люди. Специально обученные люди омоют тело свекра и завернут в белый саван. Но хоронить его поедут только мужчины.

Снова увижу там Таира, может, и его жену. Но теперь ни один мускул не должен дрогнуть на лице. Пора отпустить его навсегда и пожелать ему счастья.

СПРАВКА: Аткян-чай — национальный напиток уйгуров, который готовят с молоком, сливочным маслом или сливками и солью, и закусывают лепёшками. Делать его достаточно просто. Обычно берут поровну воду и молоко, на стакан напитка 5–6 грамм прессованного чая, пол-чайной ложки сливочного или топленого масла и соль по вкусу. Ставят на огонь воду, когда закипит, бросают чай и сразу добавляют горячее молоко. Все это должно кипеть минут пять или чуть больше. Соль добавлюят по вкусу. Я готовлю его проще и обычно лечу им больное горло. Молоко, соль и масло отлично помогают))