Страшнее кошки зверя нет —
как это, в общем, все знакомо:
от надзирателей в тюрьме
до продавщиц из гастронома —
любых!
Я не кощунствую — о нет! —
я просто вглядываюсь в лица:
в чем одинаков их секрет,
так странно поровну разлитый
на всех?!
Как насторожены глаза!
Глаза протянуты, как пальцы…
«Мы не рабы!» — кто так сказал?
«Рабы не мы!» — уже подальше —
чуть-чуть…
«Рабы не мы» — а кто рабы?
«Рабы не мы» — быть может, немы?
За кем стояли — позабыть
еще страшнее, чем за кем бы
ни встать!
В хвосте — и шутят, и кричат.
Но вот вы — пятый от прилавка, —
и суета ушла назад,
и раздражает сзади давка —
кончай!
Как важно все, что говорит
вон та курносая, в халате,
и голос, шумом перевит,
освобождаем, как из ваты
хрусталь.
И доброволен тот обряд,
и упоителен, как ласка…
И, напряженные, молчат
пять новобранцев у прилавка —
равны!
Пять кандидатов всех наук,
а может — пять канатоходцев,
и свежее клеймо на лбу:
рабы на время, но охотно —
и что?!.
Страшнее кошки зверя нет —
в метро, на службе или дома…
И ветчину кладет в пакет
мне продавщица гастронома.