Похождения Рокамболя.Книга 2. Девица Баккара и сестра Луиза

XVIII. ПОБЕДА НАД КАБАНОМ.

Было около десяти часов утра. Это было чудесное зимнее утро, одно из тех, о каких мечтают охотники. Иней, покрывавший ветви, таял под лучами солнца, лошади звучно скакали по скованной морозом земле. Ионас все бежал, позабыв об Эрмине, которая ехала за ним следом. Все его мысли сосредоточились на одном желании, на одной цели: застать охоту.

В охотничьей стране при звуке трубы землевладельцы бросают плуг, пастухи оставляют свои стада, и все бегут на лай собак, чтобы видеть охоту.

Все это было ново для Эрмины, а между тем энтузиазм Ионаса отразился и на ней. Звуки рога заставили ее биться сильнее, лай своры, казалось, предсказывал ей, что должно произойти что-то необыкновенное. Она в эту минуту забыла свое горе и свое вчерашнее отчаяние, свою мать и Бопрео, уносимого его горячим скакуном: она дала волю разгорячившейся Пьеретте, повинуясь той внезапной лихорадке, которую порождает охотничий энтузиазм. Пьеретта и сама бежала на лай собак, уже потеряв из виду Ионаса. Ионас знал окрестности, как свои пять пальцев, - ему часто приходилось присутствовать при охотах старого кавалера, - он знал, что если зверя выгонят оттуда-то, то он даст сражение там-то; мальчику стоило только внимательно прислушаться, чтобы понять, что горячо преследуемый кабан бежит к котловине, окруженной скалами, и что он остановится на площадке. Ионас бежал прямо к этому месту, а Эрмина ехала за ним следом.

Котловина представлялась Громадною воронкой среди леса. Ближайшие деревья стояли от нее метров на сто, и когда молодая наездница подъехала, она увидела, что Ионас неподвижно стоял на краю обрыва и восторженно кричал:

- Ату его! Ату его!

Эрмина подъехала к Ионасу и остановилась рядом с ним. Тут ей представилось странное и величественное зрелище.

Узкая долина, обставленная двумя стенами гранитных скал, расширилась только на площадке. Но скалы были тут так высоки, что взобраться на них не было никакой возможности и, попав на эту площадку, можно было выбраться из нее только тем же путем, - это было что-то вроде глухого переулка.

С того места, на котором стояла молодая девушка, она могла видеть все пространство долины, доходившей до самого моря, голубая поверхность которого сверкала вдали, сливаясь с синевою небесного свода. Направо и налево глазам представлялись живописные бретанские дубовые рощи, золотистые поля и серые ланды. В глубине долины слышалось сильное движение и шум.

То приближалась охота.

Эрмина увидела прежде всего зверя, выбежавшего из кустарника и галопом помчавшегося на площадку. С взъерошенною шерстью и налитыми кровью глазами, кабан летел, как ядро, по прямой линии, сбрасывая своими клыками молодые деревья, попадавшиеся ему на дороге.

Шагах в ста за ним бежали, задыхаясь и воя от злости, свора собак штук в восемнадцать - двадцать.

За собаками Эрмина увидела всадника.

Он ехал на черном, как вороново крыло, коне, которым правил с удивительной ловкостью, заставляя его скакать через кусты и камни; он трубил «наступление», и звуки эти показались молодой девушке, гармоничнее всевозможных мелодий.

Всадник был, по-видимому, молод и полон огня. Эрмина узнала в нем вчерашнего человека, которому, как она думала, Бопрео был обязан жизнью.

Это был сэр Вильямс.

Эрмина все еще любила Фернана и была к баронету так же равнодушна, как и ко всякому незнакомому человеку. Тем не менее она испытывала странное и необъяснимое волнение.

Как и предвидел Ионас, слепой от ярости кабан ткнулся о скалы и понял, что он не может избежать преследования. Два раза обежал он площадку, ища выхода и не находя его. Он смело -и решительно обернулся к собакам, бежавшим на него.

Де Ласи был прав, говоря накануне сэру Вильямсу, что им придется иметь дело с великолепным зверем, достойным королевской охоты. Это было огромное, высокое, поджарое, рыжевато-бурое животное, с громадными челюстями и страшными клыками.

Зверь понял, что нечего уже было искать спасения в бегстве, и приготовился дорого продать жизнь. Притиснутый к скалам, он немного присел и с кровавыми глазами и разинутой- пастью, ждал своих страшных противников.

Первые подбежавшие собаки полетели наземь с распоротым брюхом. Тогда остальные призадумались и, продолжая выть, быстрыми прыжками увертывались от могучих ударов кабана. В эту-то минуту подъехал сэр Вильямс. За ним скакал стремянной кавалера. Сам де Ласи, по расчету ли или потому, что у него 6‘ыла хуже лошадь, остался далеко позади.

Эрмина, пораженная необыкновенным зрелищем, неподвижно следила за приготовлениями к той ужасной борьбе, которую, очевидно, должен был завязать передний всадник.

В самом деле сэр Вильямс спешился, прицелился и выстрелил, но пуля только задела кабана, он остался на ногах.

Тогда сэр Вильямс бросил ружье и пошел на кабана, держа в руках только охотничий нож и плеть.

Баронет шел с гордо поднятой головой, как победитель; его красный охотничий костюм, по английской моде, дикий вид местности, вой собак, глухое рычание кабана, смело ждавшего охотника-все это представляло зрелище, полное очарования.

Сердце Эрмины сильно билось, хотя она и не догадывалась еще, что должно произойти.

Сэр Вильямс все шел. Ударами плети он разогнал собак, окружавших кабана и из которых многие были уже изуродованы, и продолжал подвигаться к зверю.

Тогда Эрмина поняла… Она поняла, что этот безумно-смелый человек играл своей жизнью из удовольствия играть… И содрогнулась, почувствовав, как кровь ее быстро и сильно приливала к сердцу.

Позади сэра Вильямса стремянной трубил «конец». Вокруг баронета собаки продолжали выть.

Наконец и сам кабан, как будто угадав, что ему предстоит борьба с более благородным врагом, отделался от двух самых назойливых собак и, скорчившись, как кошка, готовая прыгнуть, ждал более близкого приближения сэра Вильямса, чтобы броситься на него с слепою яростью дикого зверя, которому отрезано отступление.

В эту минуту баронет, медленно подвигавшийся, вперед, поднял голову, увидел Эрмину и поклонился ей, подобно средневековым рыцарям, которые, при въезде на арену, искали взгляда дамы своего сердца.

Эрмине казалось, что она умирает и, чтобы не упасть, она ухватилась за седло. Ионас хлопал в ладоши.

То, что произошло затем перед глазами испуганной, помертвевшей молодой девушки, было нечто неслыханное.

Она видела, как сэр Вильямс и кабан столкнулись, слились в одну массу. Она закрыла глаза, мучительно вскрикнула и упала в обмороке с лошади на руки Ионаса, который поддержал ее и не дал упасть с обрыва.

На этот крик ужаса молодой девушки отвечало глухое рычание и затем восклицание торжества…

С непостижимой ловкостью, хладнокровием и бесстрашием, сэр Вильямс поразил кабана между лопатками, погрузив свой охотничий нож до самой рукоятки. Зверь упал, как пораженный молнией, и в ту минуту, когда Эрмина упала в обморок, победитель с торжествующим видом наступил ногой на кабана.

Когда Эрмина пришла в себя, она лежала на траве в нескользких шагах от того места, где сэр Вильямс совершил свой подвиг. Около нее хлопотали бледный, взволнованный баронет и кавалер де Ласи, который только что подъехал, а Ионас, стоя на коленях, брызгал ей в лицо воду, принесенную им в горсти из соседнего ручья. Ее обморок продолжался минут двадцать.

Женщина бывает всегда глубоко тронута при виде того, как за нее боится и волнуется человек, сам неустрашимо встречающий опасность и с улыбкой идущий на смерть. Сэр Вильямс напал на страшного зверя; его взгляд был при этом полон гордости, сердце билось ровно, в лице его не дрогнул ни один мускул. И, открыв глаза, Эрмина, сумевшая оценить это холодное и ужасающее бесстрашие, увидела, что этот самый человек, бледный, дрожащим от волнения голосом, на коленях просил у нее прощения за причиненный ей испуг.

Рассчитал ли всегда владевший собою баронет свое положение, или он действительно находился еще под впечатлением только что избегнутой опасности, - но он как-то весь преобразился. Он был прекрасен; именно таких мужчин любят рисовать женщины в своих мечтах. Бледный, со. сверкающими глазами и вздрагивающими ноздрями, он проводил тонкой и белой рукой по своим, длинным черным волосам.

На его белых лосиных брюках виднелось несколько капель крови его жертвы, а изорванное платье доказывало, что он едва избежал страшных клыков зверя. Эрмина смотрела, на него с наивным энтузиазмом, с каким женщина всегда относится к храброму человеку, и она еще раз почувствовала влияние странного очарования, присущего сэру Вильямсу.

- Сударыня, - шептал дрожащим голосом баронет, - простите, что я вас так напугал своим глупым поведением…

- Опасность, которая вам угрожала… - пролепетала она. - Но вот вы живы и здоровы…

Молодая девушка покраснела и запнулась.

- Черт возьми! Мой дорогой гость, - с увлечением сказал кавалер де Ласи, - если вы часто охотитесь таким образом за кабанами, я вас провозглашаю царем британских охотников.

Ионас ворчал сквозь зубы:

- Я говорил вчера госпоже баронессе, что это дьявол… и стою на своем… только тот и может…

В эту минуту послышался в кустах галоп лошади; затем на прогалине показалась бешеная Молния с сидящим на ней Бопрео; жалостный вид почтенного чиновника разрушил очарование, которому начала поддаваться его дочь.

Г-н Бопрео, летевший во всю прыть, уцепился за седло и жалобно кричал, горячий скакун носил его по лесу и полям, через плетни и кусты, и платье его было все в лохмотьях. Он уже не думал править бешеным животным, на шее которого свободно болтался повод. Только случай привел Молнию к этому месту. На вопли Бопрео Ионас вскочил на ноги и расхохотался, потом бросился навстречу лошади и, схватив ее за узду, сразу остановил.

Благородное животное заржало от гнева под рукой ребенка, сдавившего ему ноздри, поднялось на дыбы и выбросило из седла всадника. Г-н де Бопрео покатился, с воплем ужаса, на траву. Но он тотчас же встал; ушиба не было никакого.

Его встретил взрыв хохота кавалера де Ласи, сэра Вильямса и самой Эрмины.

- Ну, любезный сосед, - сказал кавалер, - вы наездник не первой руки.

- Извините меня, - отвечал, еще бледный от страха Бопрео, но это черт, а не лошадь.

- Что вы! Она смирна, как овца.

- Как -же! Она закусила удила…

- Так вы ее верно пришпорили?

- Разумеется.

- Понимаю, - смеясь сказал кавалер. - Вы думали, что имеете дело с какою-нибудь клячей или ломовиком.

Затем де Ласи переменил разговор; сжалившись над смущеньем бедняги, претензии которого4 на репутацию наездника были навсегда уничтожены. Показав ему кабана, лежавшего в луже крови, он рассказал подробности охоты.

- Славный удар, отличный удар! Клянусь честью! - говорил Бопрео, с удивлением глядя на баронета.

Сэр Вильямс принял скромный и стыдливый вид, окончательно увлекший Эрмину.

- Господин кавалер, - сказал Ионас, привязавший тем временем Молнию к дереву. - Госпожа баронесса дала мне сегодня утром письмо к вам.

- Давай, - сказал де Ласи.

Ионас вытащил из кармана письмо баронессы. Кавалер сломал печать с гербом, пробежал сперва письмо глазами и потом прочитал вслух:

«Любезней сосед,

Приглашение за приглашение. Вы пригласили на свою охоту моего племянника и мою внучку. Я вам очень благодарна за любезность. Позвольте же и мне пригласить вас к себе на обед. Надеюсь, что вы привезете с собой вашего гостя, баронета сэра Вильямса. В ожидании жму вашу руку.

Баронесса де Кермадэк»,

Вдова писала к кавалеру де Ласи совершенно так же, как бы она писала пятьдесят лет тому назад, когда была еще девицей, к какому-нибудь придворному аббату или мушкетеру.

Кавалер посмотрел на сэра Вильямса.

- Ну, что же? - сказал он вопросительным тоном.

Сэр Вильямс в свою очередь посмотрел на Эрмину. Та покраснела и, казалось, говорила:

- Приезжайте!..

- Значит, марш в дорогу! - сказал кавалер. - Отсюда до Женэ еще далеко, а время уже за полдень. Баронесса же обедает рано… Любезный сосед, - прибавил он, - я больше не предлагаю вам Молнии, а велю вам подать лошадь моего стремянного, та тяжелее на подъем и не будет закусывать удила.

Бопрео опустил голову как человек, покоряющийся своему сраму. Эрмина села на лошадь, причем сэр Вильямс почтительно подставил ей свое колено. Потом, пока молодая девушка бралась за повод, он наклонился к уху Бопрео.

- Ну, что тестюшка? - сказал он, улыбаясь.

Бопрео посмотрел на него.

- Как вы находите, - хорошо я сыграл свою роль?

- Да, да, отлично.

- Если бы у вашей дочери не было двенадцати миллионов приданого, я бы, поверьте, не рисковал. Я играл своей жизнью.

- Вы молодец! - восторженно прошептал Бопрео.

Тронулись в путь. Сэр Вильямс поехал возле Эрмины, а кавалер де Ласи рядом с Бопрео.

Стремянной и слуги собрали собак, взвалили кабана на нарочно приведенного лошака и отправились в Мануар.

Баронет и молодая девушка, ехавшие рядом, были очень довольны этой поездкой. Душа Эрмины, казалось, успокоилась в эти минуты; она вслушивалась в нежный и меланхолический голос сэра Вильямса, который с восторгом говорил ей о своей туманной родине, о зеленом Эрине, об этой стране мучеников, гордо выносящих гнет и по временам обращающих взоры к Франции. Он говорил о своей ненависти к Англии и английской жизни, рассказывал грустные впечатления своей бродячей жизни, передавал свою мечту навсегда остаться во Франции, найти там достойную подругу, которая сумела бы оценить его.

Эрмина рассеянно слушала и мечтала о Фернане; о Фернане, погибшем навеки. А все-таки она слушала его.

Женщина всегда будет чувствовать симпатию к человеку, с грустью рассказывающему о своем одиночестве и, по-видимому, мечтающему о недостижимом счастье, особенно, если он молод и красив, как сэр Вильямс. Притом этот человек вполне владел всеми чарами всеми адскими кознями обольщения, он умел одним своим словом затронуть самые глухие струны женского сердца.

Виконт Андреа не хвастал, когда, одетый Дон Жуаном, он оглядывал Париж, говоря: «Дон Жуан жив… это я».

Когда они приехали в Женэ, Эрмина была задумчива, и г-же Бопрео, с нетерпением ожидавшей возвращения своей дочери, показалось при взгляде на ее лицо, что она уже не равнодушна к сэру Вильямсу. И бедная мать затрепетала от радости; благодарный взгляд, обращенный ею на баронета, казалось, говорил:

«О, спасите, спасите мою дочь!»

В это время старая баронесса де Кермадэк давала целовать свою руку сэру Вильямсу и посадила его за стол возле себя, говоря вполголоса:

- Вот сегодня вы умный и не беснуетесь, как вчера…

- Сударыня… - пролепетал тот, стараясь показать, что он крайне смущен.

- Тш! она вас полюбит…

Баронет грустно покачал головой.

- Доверьтесь мне, - продолжала старуха. - Я дурного не посоветую… я вас принимаю под свое покровительство…

«Конечно, - думал баронет, - тетка, отец и мать тянут на мою руку… Если девочка не влюбится в меня через неделю, так я, значит, болван, недостойный того, чтобы жениться на двенадцати миллионах».