XXX

Тогда Арман подошел к бледной и взволнованной госпоже де Бопрео, недоумевавшей, какая новая беда грозит обрушиться на ее дочь; он подал ей медальон, который ему вручил перед своей смертью Кермор, как средство найти ту, которую он искал так долго.

- Сударыня, - сказал он, - не была ли у Вас когда-нибудь в руках эта вещь?

При виде медальона госпожа де Бопрео вскрикнула. Перед ней поднялся целый мир воспоминаний; она вспомнила гостиницу на испанской границе и все подробности ужасной ночи. И, несмотря на то, что с тех пор прошли целые годы, несмотря на то, что вся жизнь этой благородной женщины могла бы служить образцом, щеки ее вспыхнули, она опустила глаза и наклонила голову как преступница.

- Сударыня, - тихо сказал ей Арман, - этот человек раскаялся, Бог его жестоко наказал и, умирая, он поручил мне испросить у Вас прощение… у Вас и у своей дочери.

Затем он, возвысив голос, обратился к г-ну Бопрео:

- Надо будет изменить свадебный контракт госпожи Эрмины, ввиду огромного богатства, которое она принесет своему мужу. Барон Кермор де Кермаруэ назначает своей единственной наследницей госпожу Эрмину де Бопрео, Вашу дочь в глазах закона.

Де Бопрео заглушил крик и взглянул на сэра Вильямса и остальных свидетелей этой сцены. Сэр Вильямс был ошеломлен. Баронессе де Кермадэк казалось, что она видит сон. Эрмина и ее мать дрожали как листья от осеннего ветра. Арман подошел прямо к баронету и измерил его взглядом.

- Вы были очень ловки, сударь, - сказал он ему, - и если бы я опоздал хоть одним днем, вы женились бы на Эрмине де Бопрео и двенадцать миллионов были бы в ваших руках.

Но сэр Вильямс был не такой человек, чтобы испугаться грозы; она могла ошеломить его на мгновение, но затем он снова поднял голову.

- Я не знаю, милостивый государь, - отвечал он, - что вам угодно называть моей ловкостью. Пять минут тому назад я и не подозревал, что у девицы де Бопрео есть приданое, я считал себя достаточно богатым, чтобы не думать об этом.

- В самом деле? - сказал граф де Кергац, - а я слышал совсем другое. Мне говорили даже о человеке, носящем подложное, имя, выгнанном из Лондона в качестве мошенника и атамана разбойников, который приехал в Париж попытать счастья. Человек этот, оказывается, знал о завещании барона де Кермаруэ и долго сплетал громадную интригу, все нити которой1 теперь почти уже в моих руках…

И, не желая входить в дальнейшие объяснения, Арман подошел к двери и закричал:

- Фернан! Фернан!

При этом имени сэр Вильямс побледнел, а Эрмина с криком прислонилась к стене, чтобы не упасть.

Фернан вошел.

За ним показалась женщина в черном, с опущенной головой, с почтительным и умоляющим выражением лица; это было, казалось, само воплощенное раскаяние. То была Баккара.

Фернан подошел прямо к де Бопрео, пристально смотря на него.

Баккара подошла к Эрмине и опустилась подле нее на колени.

Арман между тем встал против сэра Вильямса, измеряя его таким же Чудным взглядом, каким должен был смотреть на падшего духа архангел, низвергая его с неба.

- Милостивый государь, - сказал Фернан голосом, в котором слышалось могущество невинности, победоносно отражающей клевету, - милостивый государь, здесь нет ни судей, ни властей, здесь только семейство, которого вы, к несчастью, глава, и которое не предаст вас. Вы знаете, кто похитил из вашей кассы тридцать тысяч франков, вы знаете это лучше чем кто-нибудь. Я не требую, чтобы вы нам объяснили это, но вы позволите мне, надеюсь, объявить во всеуслышание, что эти тридцать тысяч никогда не были в моих руках и что я не вор!

- Сударыня, - шептала Баккара, - я была недостойное и безумное создание, я хочу исправить, как могу, зло, которое я сделала. Меня зовут Баккара.

И Баккара рассказала все дело в коротких словах, прерывающимся голосом, стоя на коленях с глазами, полными слез; она рассказала, как, повинуясь страстной любви, охватившей ее душу, она сделалась слепым орудием сэра Вильямса и де Бопрео.

В то же время Арман говорил сэру Вильямсу:

Слышишь ли ты, демон? Твой козни рушатся, зло побеждено… Слышишь, Андреа?

И де Кергац показал проклятому брату, гению зла, наконец побежденному, на дверь и сказал только одно слово:

- Вон!

Потом он подвел Фернана к Эрмине и соединил их руки, говоря:

- Вы достойны друг друга.

Они вскрикнули разом и Фернан упал к ногам Эрмины, а Тереза улыбалась сквозь слезы, смотря на эту сцену.

Когда сэр Вильямс уходил, его глаза сверкали мрачным блеском, на губах его была пена, но он вышел с гордо закинутою назад головой, сказав на прощание Арману:

- Брат, ты теперь торжествуешь, но наступит и мой час: я буду отомщен!

Госпожа де Бопрео между тем смотрела на своего мужа с-тем презрением, -с каким жертва смотрит на своего палача.

- Я надеюсь, сударь, - сказала она, - вы не будете присутствовать на свадьбе моей дочери и человека, которого вы хотели опозорить, я советую вам воротиться в Париж.

И эта женщина, двадцать лет терпевшая гнет тирании этого человека, но наконец возмущенная, указала своему палачу на дверь.

- Ступайте! - сказала она ему.

Бопрео опустил голову и вышел вслед за сэром Вильямсом.

Тогда Баккара, плакавшая стоя на коленях, поднялась и проговорила:

- Прощайте, сударыня… Прощайте, господин Фернан… Будьте счастливы!

Она, шатаясь, пошла к двери. Таким шагом идут на смерть.

Но Арман догнал ее и остановил.

- Постойте, дитя мое, - сказал он, - постойте! Многое отпускается тем, кто много любил и много вытерпел.


***

- Ничего, тестюшка, - говорил сэр Вильямс, усаживаясь с Бопрео в экипаж, - ничего, мы побеждены, но мы отомстим. Вишня не уйдет от вас, а Жанна будет моей любовницей!

Мы оставили Жанну под впечатлением последнего свидания с сэром Вильямсом, этим подложным графом де Кергац, который, по-видимому, любил ее страстно и от речей которого у нее кружилась голова, как от речей демона-искусителя.

Прошла уже неделя с тех пор как он уехал и все это время Жанна была в томительном волнении и в душе ее происходила страшная борьба.

Его ли она любила? Его! То есть то существо, которое она так долго принимала за другого, пламенные письма которого заставляли ее сердце сильно биться, которого безграничное внимание и заботливость побуждали ее мечтать о вечном, безоблачном счастье… Или ее чувство к этому человеку, вырвавшему ее из рук негодяя, лакея, одевшегося в платье своего господина, было только благодарность, дружба, холодное уважение?

А тот, другой, Ф задумчивым, грустным и вместе мужественным лицом, с благородным взором, не он ли, - будь он лакей или дворянин, - не он ли смутил ее воображение и чувство, не он ли еще и теперь деспотически царил в ее сердце?

И Жанна все более и более терялась, спрашивая себя, кого из этих двух людей она любила, того ли со спокойным, важным и умным лицом, или этого с его обворожительною улыбкой и большими голубыми глазами, этого дон Жуана со жгучими речами…

- Нет, нет! - говорила она иногда Вишне, - это невозможно… Это был не лакей, это не мог быть лакей… О, ужас!

Вишня молчала.

Однажды вечером на дворе раздался шум въезжавшего экипажа. Обе молодые девушки сидели одна возле другой в спальне Жанны.

Приближалась ночь, огонь в камине уже гаснул, и в комнате царствовал полумрак.

Дверь отворилась, пропустив полосу света и на этом светлом фоне показалась фигура человека.

- Господин граф де Кергац! - доложил слуга.

Жанна вздрогнула и с живостью поднялась.

Сэр Вильямс подбежал к ней, опустился на одно колено и поцеловал ее руку.

- Наконец! - шептал он, - наконец я опять с вами, Жанна, моя ненаглядная…

Она посмотрела на него. Ад в лице его выслал на землю самого обворожительного из своих демонов. Он был прекраснее самого Люцифера, он был бледен и печален как те, которые живут уже только одним сердцем.

Силы оставили Жанну, она слабо вскрикнула.

Он поддержал ее, говоря:

- Жанна, моя дорогая Жанна, любовь моя… Жанна, в тебе вся жизнь моя, и вот я наконец… я навсегда… я больше не покину тебя… и ты будешь моей женой!

Жанна закрыла глаза, вздрагивая от волнения. А между тем ей казалось, что в этом ласковом и вкрадчивом голосе звучал оттенок насмешки; ей чудилась мрачная радость в этом взгляде, с любовью устремленном на нее. Из-за этой чудной улыбки сквозила, казалось ей, затаенная злоба.

И Жанна думала об Армане.

Тут сэр Вильямс взглянул на Вишню.

- Дитя мое, - сказал он ей, - вы увидитесь с Леоном… Завтра вы будете его женой.

Вишня вскрикнула и, пошатнувшись, упала в обморок на стул.

Сэр Вильямс подбежал к ней, вынул из кармана флакон и влил ей в рот несколько капель какой-то жидкости. Вишня в ту же минуту пришла в чувство.

- Милое дитя, - продолжал сэр Вильямс, - идите в павильон, где вас мучила отвратительная старуха, которой вы уже там не увидите, будьте спокойны. Войдите в комнату, в которой вы пробыли три дня и ждите там. Ждать вам придется недолго. Леон придет.

И сэр Вильямс братски поцеловал Вишню в голову, которая бросилась в объятия Жанны и затем убежала, как испуганная лань, оставив наедине Жанну и подложного графа де Кергац, голубя и коршуна.

Сэр Вильямс, по выходе Вишни, закрыл за нею дверь и вернулся к Жанне. Глаза его сверкали в темноте адскою радостью. Он говорил про себя:

- Наконец я буду отомщен!

Сердце Вишни забилось, как птичка, когда она услыхала слова сэра Вильямса: «вы увидитесь с Леоном».

И Вишня побежала через залы и коридоры, не обращая внимания на темноту и на то, что дом этот был совершенно опустевшим. В самом деле, все живые существа, наполнявшие собою этот дом час тому назад, вдруг исчезли, как бы повинуясь какому- то магическому жезлу. Исчез даже экипаж, колеса которого только что прошумели по мостовой двора.

Сэр Вильямс устроил все это, чтобы беспрепятственно выполнить свои преступные намерения.

Но Вишня не замечала ничего. Она, не останавливаясь, бежала в парк, к павильону, где скоро увидит Леона!

В парке было так же пусто и темно, как и в доме.

Вишня добежала до двери павильона. Дверь была приотворена и пропускала луч света. Вишня толкнула ее и увидела на полу прихожей лампу. Прихожая была также пуста.

Молодая девушка, дрожа от волнения, взяла лампу, поднялась на первый этаж, буквально повинуясь приказанию сэра Вильямса, и вошла в ту комнату, где вдова Фипар держала ее три дня взаперти. Она поставила лампу на камин и села, уверенная, что, как обещал баронет, сейчас явится Леон Роллан, ее жених, ее возлюбленный. И в самом деле, только она села, как в парке послышался шум и затем на лестнице раздались шаги.

Вишня прижала руку к сердцу, чтобы удержать его биение. Она хотела встать и не могла, волнение пригвоздило ее к месту.

Вдруг показался человек.

- Леон! - прошептала Вишня.

Но вслед за тем она с ужасом и отчаянием вскрикнула. То был не Леон, а Бопрео.

Вишня тотчас узнала этого ненавистного, безобразного человека с плоским лбом и багровым, сатирообразным лицом.

Бопрео вошел и запер за собой дверь.

- А, милашка, - сказал он, не то насмешливым, не то любезным тоном, - как я счастлив, что опять вас вижу!

Вишня, поборов в себе ужас, вскочила и бросилась в противоположный угол комнаты.

- Как! - смеялся Бопрео, - это мы от друга-то так бежим, от человека, который нам добра желает?.. Ай, ай, ай!..

И он побежал за ней, но Вишня вскочила с легкостью серны и поставила между ним и собою стол.

- Полноте! - спокойно сказал отвратительный старикашка, - перестаньте глупить, моя милая крошка. Ведь устанете же вы когда-нибудь.

- Леон!.. Леон!.. - звала испуганная молодая девушка.

Бопрео захохотал.

- А вы и поверили? - сказал он, - экой шутник этот сэр Вильямс, право! Да ведь вы меня ждали, моя неоцененная, меня… именно меня, а Леон-то не придет! Мы одни… Дверь заперта, сэру Вильямсу теперь уже незачем разыгрывать роль покровителя…

- Помогите! Сюда, Леон!.. - кричала Вишня, понявшая, что она погибла.

Но она попыталась еще бежать. Бопрео преследовал ее. Пять минут продолжалась эта борьба, в которой жертва, стараясь избежать своего палача, ставила между ним и собою то стол, то стул, то кровать. Но вдруг она почувствовала странную тяжесть. Ноги ее подкосились, и точно красный туман разостлался перед ее глазами. Сэр Вильямс дал ей опиума, когда приводил ее за несколько минут перед тем в чувство. Она сделала еще несколько шагов и вскрикнула. Это был страшный крик, полный отчаяния и муки, крик, который мог бы поколебать даже тигра.

И, под влиянием проглоченного ею опиума, она упала.

Бопрео кинулся уже к ней с воплем радости и торжества, как вдруг на лестнице раздались крики и шаги. Через минуту выбитая дверь с треском свалилась на пол.

Вбежали два человека с угрожающим видом и воспламененными глазами, и один из них, бросившись на этого человека, готового надругаться над бедной беззащитной девушкой, подмял его под себя и придавил коленом.

Этот человек был Леон Роллан, а другой Арман де Кергац.

- Леон… - прошептала слабым голосом Вишня. - Леон - я, кажется, умираю.

Она закрыла глаза и опрокинула свою чудную головку назад, как будто действительно готовилась к последнему вздоху в то время, как Леон страстно обнимал ее. Но вдруг она собрала остаток сил, и глаза ее напряженно раскрылись, в ее голове, отуманенной действием опиума, блеснула мысль и она сказала едва слышно:

- Жанна… там… в доме… спасите Жанну!

Загрузка...