Похождения Рокамболя.Книга 2. Девица Баккара и сестра Луиза

XXVI.

Возвратимся к Жанне, которую мы оставили в ее комнате, в то время, как растворилась в нее дверь и Мариетта доложила: «Граф Арман де Кергац!

Жанна ожидала появления Армана и дрожала, как в сильной лихорадке; сердце ее сильно билось, она едва дышала от волнения.

Вдруг она отступила в ужасе; по лицу ее разлилась смертная бледность и выражение немого отчаяния; глаза блуждали, как будто видели перед собою разверзшуюся пропасть.

Вошедший был совсем не тот, кого она ждала.

Это был не Арман, а баронет Вильямс.

На нем было изящное дорожное платье; он вошел с непокрытой головой; наружность его носила отпечаток кроткой и серьезной задумчивости. Он медленно направился к Жанне, все еще бледной и неподвижной, как пораженной громом, взял молча ее руку и поцеловал.

- Сударыня, - сказал он нерешительным голосом, - простите меня. Я граф Арман де Кергац.

Эти слова вывели ее из оцепенения, и она вскричала, вся вспыхнув:

- Вы? Вы Арман?

- Я, - отвечал он. - Я граф де Кергац.

- А! - вскричала с негодованием Жанна. - Вы лжете, сударь!

Вильямс ожидал этого! Он вопросительно, но молча посмотрел на Вишню.

Она произнесла, заикаясь.

- Да… сударыня… это граф…

Не довольствуясь этим показанием, Вильямс дернул за сонетку и громко позвонил.

Вошла Мариетта.

- Сколько времени вы служите у меня?-спросил баронет.

- Я служила пять лет при графине де Кергац, матушке графа, и по смерти графини, перешла в услужение к графу, - проговорила Мариетта заранее заученный урок.

Жанна теряла сознание и бессмысленно смотрела на невиденного ею прежде человека, явившегося под именем того, кого она боготворила и обожала.

Вильямс взглядом, велел выйти Вишне и Мариетте.

Потом опускаясь на одно колено перед Жанной; сказал почтительным и взволнованным голосом:

- Удостоите ли вы выслушать меня, сударыня?

Жанна, все еще в немом ужасе, смотрела на незнакомца.

Он усадил ее, а сам стал перед нею.

- Выслушайте меня, выслушайте объяснение всего того, что вам кажется странным.

Она молчала, и он продолжал:

- Я действительно граф Арман де Кергац. Обладая огромным богатством, я еще в молодости задавал себе вопрос: какое употребление сделать из моего состояния? Растратить ли его глупо, как делают многие богатые юноши, или издерживать благоразумно и благородно только доходы и делать, по возможности, добро. Вдохновенный Богом и памятью моей святой, матери, я остановился на последнем. Шесть лет. я шел этим путем и до сих пор довольствовался тем счастьем., которое я находил в возможности облегчать несчастных. Однажды я увидел вас и…

Жанна сделала удивленное, но недоверчивое движение.

- О, я знаю, что вы мне скажете. Я знаю, что вы спросите меня: где мог я нас видеть, тогда, как вы меня никогда не видели. Итак, слушайте, я узнал однажды, что вам готовят бесчестную западню. Я вас не знал, но знал о ваших несчастиях, о вашей красоте, о ваших добродетелях и о вашем одиночестве. Я хотел увидеть вас; увидел украдкой и… полюбил…

Последнее слово баронет произнес тихим и нежным голосом, краснея, как влюбленный застенчивый юноша.

Недоверие и боязнь Жанны стали рассеиваться в присутствии такого молодого, прекрасного и изящного человека, говорившего с ней вежливо и благородно.

- Однако, сударь, - произнесла она дрожащим голосом, - о какой это угрожавшей мне опасности говорите вы, о какой бесчестной западне?

- Однажды вы отправились в Бельвиль в обществе Вишни, ее жениха и матери последнего. Не так ли?

- Да, - отвечала она.

- Там появились два человека, которые старались завязать ссору с Леоном Ролланом.

- Да, - подтвердила Жанна.

- Потом подоспел третий, заступившийся за Роллана и прогнавший двух первых. '

- Так, сударь.

- Затем этот человек предложил вам руку и довел вас до дому. Так ли?

Жанна кивнула утвердительно головой.

- На другой день старик; военный, украшенный орденом, поселился в вашем доме, рядом с вашей квартирой. Он назвал себя капитаном и выдал за друга вашего отца. Потом тот, который накануне провожал вас, пришел к нему. Он присвоил себе мое имя, мой титул… и вы поверили ему…

Вильямс делал ударение на каждом слове.

- Этот человек подлец! - продолжал он. - Он лгал и разыгрывал гнусную комедию в Бельвиле, в Париже, у мнимого капитана и у вас.

- О! - вскричала Жанна, - Это невозможно!

- А знаете ли вы, - продолжал Вильямс с выражением глубокого убеждения, - знаете ли вы, кто этот человек?..

Он остановился.

- Нет, я не в силах сказать вам это… Слушайте однако. Случай, или вернее неутомимая полиция, призванная мною на служение добру, донесла мне, что вы сделались жертвою страшного и низкого заговора; сперва я хотел только спасти вас, но я увидел вас и полюбил… Однажды вечером, я встретил вас у дверей вашего дома и незаметно, украдкой наблюдал за вами.

- Увы! - произнес Вильямс со вздохом. - Я знаю, вы мне возразите: что я должен был явиться к вам и предупредить о грозящей опасности… Но зло было уже велико. Вы начинали любить этого человека. Чтобы не убить вас внезапным открытием, надо было, спасая вас, оставить пока при прежнем заблуждении.

Жанна, задыхаясь, слушала Вильямса; она уже читала в его глазах и в его почтительной позе беспредельную любовь.

Он продолжал:

- Я доверился Гертруде, и она одобрила мой план. Во время вашего сна, я велел перевезти вас сюда; не смея показаться, я писал вам. О! как замирало мое сердце каждый раз, как я брался за перо. Какую невыразимую радость доставило мне ваше письмо!

Вильямс снова встал на колени и поцеловал руку Жанны; все происходящее казалось ей сном.

- Но наконец, сударь, так как это вы… - сказала она, - так как вы граф де Кергац; кто же был тот другой человек?

- Негодяй! Это был мой лакей!

Жанна пронзительно вскрикнула и упала навзничь.

Она любила лакея!

Когда она очнулась, подле нее была только одна Вишня; ухаживавшая за ней; сэр Вильямс же исчез.

Вишня подала ей письмо от баронета.

Вот его содержание:

«Сударыня!

Я сознаю, что мне следует удалиться, по крайней мере, на несколько дней, после страшного, сообщенного мною вам открытия. Вы не можете, конечно, полюбить меня теперь же, но я чувствую, что мог бы сделать вас счастливейшей женщиной. Еще восемь дней я должен провести вдали от вас, но я буду писать вам каждый вечер, и быть может к тому времени, как возвращусь, чтобы умолить вас принять мою руку и мое имя, ваше благородное сердце и светлый ум сумеют отличить настоящего графа де Кергаца от самозванца.

Прощайте, я люблю вас.

Граф Арман де Кергац».

Жанна прочла это письмо и заплакала жгучими слезами. Благородная кровь ее кипела от негодования при одной мысли, что она могла любить лакея графа де Кергац.

Оставляя Жанну в обмороке, сэр Вильямс дал Мариетте несколько тайных распоряжений; он оставил замок и отправился в Порт-Марли, где его ожидал Рокамболь.

- Капитан, - сказал ему этот бродяга, - уже наступает ночь.

- Что же, разве это поздно? - спросил сэр Вильямс.

- Напротив, я бы охотно дождался настоящей темной ночи.

- Почему? - спросил баронет.

- Потому что, говоря откровенно, я уверен, что граф велел сторожить окрестности кабака; он еще не потерял надежды поймать меня и выведать, где малютки.

- Ого! - сказал Вильямс, - Надо остерегаться в таком случае.

Они дождались ночи. Она наступила-холодная, темная, дождливая, как иногда бывают- зимние ночи.

Тогда они отправились полями, избегая больших дорог и берегов рек, и вошли в кабак через задний ход.

Рокамболь видел ночью как кошка или, лучше сказать, ему было так хорошо знакомо расположение дома, что он мог бы ощупью, в темноте, отыскать все, что угодно. Он был проводником Вильямса. По дороге он захватил с камина свечку, но не зажег ее.

- Пожалуй снаружи заметят свет! - сказал он.

Рокамболь вел баронета, держа за руку. Сошедши в погреб, он высек огня и зажег свечку.

Тогда сэр Вильямс мог окинуть взглядом все окружающее.

Это был обширный погреб, стены которого были заставлены бочками, из которых некоторые были чем-то наполнены, другие же совершенно пусты.

С помощью сэра Вильямса Рокамболь выдвинул одну бочку и повернул ее выбитым дном к двери; в ней сэр Вильямс увидел труп Коляра, который еще можно было узнать.

Капитан, как называл его Рокамболь, вспомнил, что Коляр имел привычку носить при себе бумажник и сообразил, что в нем могли находиться письма и бумаги, могущие его компрометировать.

Своей белой рукой он без содрогания и отвращения дотронулся до мертвеца, расстегнул его сюртук и вынул из бокового кармана бумажник.

При тусклом свете горевшей свечи баронет начал рассматривать бумажник; он вынул из него письмо, писанное ему Коля- ром, которое последний не успел отправить на почту, и оставил только паспорт старого каторжника, бывший на имя Луи Дюрана, затем, вынув из своего кармана другое письмо, вложил туда же.

- Дело сделано, - прошептал он.

Вложенное письмо, написанное и запечатанное баронетом, так походило на почерк покойного,' что если бы последний ожил, то вероятно поклялся бы, что сам писал его.

На письме была следующая надпись:

«Девице Эмилии Фульбеф, модистке; Бельгравский сквер № 2 в Лондоне».

Оно было подписано Коляром и содержание его было следующее:

«Еще три дня и твой победитель освободится из когтей рыжей парижанки. Я рассчитываю послезавтра приехать в Булон и там сесть на пароход; горю нетерпением увидеть тебя и потом сделаться честным и положительным человеком. С средствами, которые мы имеем, мы удалимся в Мидлесекс или еще куда-нибудь, где купим себе коттедж и, если пожелаем, то можем себя выдавать за русских князей. У меня сто пятьдесят тысяч франков чистых денег, из которых я ни копейки не должен в

Лондоне. В Париже же меня могут поймать и опять возвратить на галеры.

Я должен тебе рассказать шутку, которую мне удалось сыграть с одним чиновником, служащим в министерстве иностранных дел. Эта шутка ему обойдется дорого, если его зацепят.

Можно умереть от смеху.

Представь себе, этот шут вздумал делать глазки одной хорошенькой женщине, которая ко мне благоволила. Я тебе ее не назову, потому что вовсе не желаю, чтобы вы меня ревновали, госпожа Коляр, да и боюсь, как бы вы не вздумали переплыть пролив для того только, чтобы выцарапать ей глаза… Но нужды нет! Уже давно искал я случая, как бы насолить этому вертопраху и вот судьба, этот великий повелитель, помогла мне неожиданно.

Однажды утром, я бродил по улице Сент-Луи. Так как я имел дела в квартале, то для безопасности оделся комиссионером. Вдруг подходит ко мне девушка и говорит: «Вы сходите исполнить мое невручение», и при этом подает мне письмо; смотрю на адрес и читаю: «Господину Фернану Рошэ, в министерство иностранных дел». Я взял у нее письмо и пошел. По дороге я подрезал конверт и прочел любовное письмецо. Девушка, на которой он должен был жениться, посылала ему отказ. «Хорошо, - подумал я, - вот новость, которая его утешит». И продолжаю дорогу, посмеиваясь. Прихожу, спрашиваю этого господина и меня вводят в кабинет начальника отделения. Он сидел один. Тут же находилась открытая касса, с висящими на ней ключами.

Эти кассы мне хорошо знакомы, достаточно было одного взгляда, чтобы обревизировать и эту. Я увидел в ней портфель и сейчас же мне пришло желание овладеть им; но увы подобные кассы не бывают богаты, и я принял в соображение, что несколько тысчонок не стоят, чтобы из-за них рисковать быть вновь пойманным и таким образом потерять плоды прежних экономии. Но мне пришла замечательная мысль. Прочитав письмо, молодой человек переменился в лице и начал в волнении ходить по комнате, не обращая на меня никакого внимания. Тогда я осторожно взял портфель и сунул его в карман пальто этого господину, висевшее тут же, сам же вышел на улицу и стал его поджидать.

Минуты через три я увидал его бегущего с открытой головой по бульвару. Увы, бедняжка и не подозревал, что уносил в своем кармане портфель с деньгами и таким образом делался вором казенных денег.

Вероятно это дело наделало ему не мало хлопот…»

Изложение дела, как видите, было очень правдоподобно, тем более написанное в письме к женщине, живущей в Лондоне, и таким человеком, который еще прежде имел неприятные судебные столкновения.

Для большей правдоподобности, сэр Вильямс прибавил от себя некоторые подробности о других кражах, не имевших отношения к делу о портфеле.

- Действительно, - сказал он про себя, - девица Эмилия Фульбеф жила в Лондоне и была любовницей Коляра. Этот факт может быть проверен.

Положив письмо в бумажник мертвеца, а бумажник обратно в карман, баронет застегнул его сюртук и потом при помощи Рокамболя постарался, поставить бочку на прежнее место, не забыв однако снять с мертвеца золотые часы и вынуть кошелек, в котором было двадцать франков серебряной монетой.

- Теперь, - сказал он, обратясь к мальчишке, - постарайся вникнуть в то, что я тебе намерен сказать.

- Слушаю, капитан.

- Коляр был убит.

- Черт возьми, это не новость, его убил граф де Кергац.

- Нет, его убил Николо.

- А! Ладно, - сказал Рокамболь, - мне решительно все равно, тот или другой, да к тому же я уже говорил вам, что Николо надоел мне.

- Твоя мать пойдет к комиссару.

Гм! Незавидный визит!

- Все равно она должна идти.

- Что же она ему скажет?

- Она скажет ему, что раскаяние и боязнь быть самой обвиненной заставляет ее открыть истину.

Рокамболь слушал со вниманием.

Потом она признается в своей связи с Николо и расскажет про отношения, которые существовали между ним и бывшим каторжником Коляром. Далее скажет, что в ночь, когда было совершено преступление, Николо и Коляр пришли к ней, где долго о чем-то тихо разговаривали, но что по отрывочным фразам она могла понять, что Коляр собирался уехать из Франции, но потом они поссорились при дележе, и Николо, убив Коляра из пистолета, снял с него часы и вынул кошелек, причем заставил ее и тебя угрозами обещать молчать. Что вы из боязни быть убитыми этим злодеем и молчали, и даже помогли ему перенести труп Коляра сюда, где спрятали его в бочку.

- Хорошо, - отвечал Рокамболь, - сколько же получит матушка за этот маленький подлог?..

- Три тысячных билета.

- Мало, - осмелился заметить Рокамболь. - Голова Николо, - которую мы подводим под плаху, для матушки стоит тысячью дороже.

- Пусть будет так.

- Да еще четыре тысячи вы дадите мне, - нагло прибавил негодяй. - О! Это не дорого, капитан: вы послушайте, как я буду свидетельствовать… руку' кверху… не дрогнув… как человек, говорящий непреложную истину.

- Ну, хорошо, - опять сказал капитан.

Они вышли из погреба, задули свечу, пошли позади домов и скрылись.

Тильбюри сэра Вильямса ожидало его между Буживалем и Рюэлем, и он вернулся в Париж.

Что же касается Рокамболя, он пошел в павильон, где была спрятана Фипар, и сделал ей подробное наставление.

Фипар немного поплакала при мысли, что должна пожертвовать головой своего незаконного, но любимого супруга, но Рокамболь был. красноречив и убедительно доказал ей, Николо становится несносен, и что вдова при ее состоянии может надеяться на что-нибудь лучшее…

И вдова Фипар решила.

На рассвете она отправилась к комиссару, а Рокамболь пошел в Париж, где, забравшись в жилище Николо, которого второй день не было дома, подложил ему часы и кошелек покойного Коляра.