Похождения Рокамболя.Книга 2. Девица Баккара и сестра Луиза

XX. ГЕНИИ РОКАМБОЛЯ.

Приемный сын вдовы Фипар, Рокамболь, оказался чуть не тверже самого Коляра в тот день, когда тот был убит графом де Кергац. Этот шестнадцатилетний мальчик, которому простительно было бы соблазниться такою почтенною суммою, 'как пятьдесят луидоров, ничуть не растерялся, и в голове его составилось следующее, не лишенное логики, соображение:

«Очевидно, если граф дает тысячу франков за то только, чтобы узнать, где спрятаны девочки, то капитан даст вдвое, втрое больше за то только, чтобы граф не узнал этого».

Притом очень хорошо понимая разницу между капитаном и графом, Рокамболь ни минуты не колебался, когда ему предстоял выбор между злом и добром. Итак, да здравствует капитан, и к черту филантропа; и решив так действовать, он повел графа, Гиньона и Леона Роллана на- мостик, чтобы проводить на остров Круасси, где, по его уверениям, были заключены обе девушки. Читатель знает, что случилось.

Ловкий и сильный Рокамболь, неожиданно дав подножку Гиньону, столкнул его в воду, куда вслед за ним бросился и сам; Гиньон не умел плавать, и дело его было плохо, как совершенно справедливо заметил Рокамболь. Он вскрикнул, падая в воду, побился немного на поверхности и затем исчез, увлекаемый течением; бедный работник нашел смерть под колесами водяной мельницы. Рокамболь, напротив, был один из тех детей Парижа, которые ловки во всех упражнениях, никогда не учась им: в неделю делаются наездниками, по инстинкту дерутся холодным оружием и стреляют из ружья или пистолета и плавают, как рыбы.

И он, несмотря на полноводье реки Сены, бросился в нее с мостика с таким хладнокровием, как будто перед ним была удобная купальня.

«Брр! - ворчал он, чувствуя прикосновение холодной воды, - дело было в январе, - брр! однако купанье в это время года довольно рискованно…»

Очутившись в воде, он нырнул и проплыл под водой некоторое расстояние на тот случай, если бы графу, руководимому шумом его падения, вздумалось пустить ему вдогонку пулю; потом он опять показался на поверхности, чтобы перевести дух, опять нырнул и наконец тихо, бесшумно поплыл.

Было так темно, что на расстоянии двадцати шагов ничего нельзя было различить.

Рокамболь, продолжая плыть, прислушивался к доносившимся до него по ветру гневным речам графа и Леона Роллана, которые тщетно звали Гиньона.

«Отлично я распорядился!» - самодовольно думал Рокамболь, перевертываясь на спину, чтобы не слишком тратить силы. Отплыв достаточно далеко от мостика, чтобы не бояться пули, негодяй заблагорассудил отдохнуть.

«Высадимся», - сказал он самому себе, -направляясь к берегу, противоположному дороге из Буживаля в Порт-Марли.

Он лег на траву, между двумя кучами срубленных деревьев, приготовленных для сплава; дрожа от холода, он разделся, предпочитая мокрому платью отсутствие всякой одежды, и зарылся в песок.

«Вот в каком потешном пальто, - подумал он, - придется ждать утра, а все-таки лучше, чем ничего. Если бы хоть барка прошла…»

Рокамболь выражал это желание потому, что знал обычаи, господствующие на этих судах, день и ночь бороздящих реку своим тяжелым и медленным ходом. Их ведут обыкновенно два, много три человека, вечно живущие на воде. У них всегда есть огонь, что-нибудь из съестного, и они довольно радушно принимают пристающих к их борту лодочников и рыбаков.

Прислушиваясь, Рокамболь, до которого уже не достигали голоса Армана и Леона, вдруг различил треск тяжело поворачиваемого руля, и скоро в темноте образовалась еще более темная масса. Это была барка без клади, плывшая по течению, в сопровождении двух людей, на которой едва заметной блестящей точкой светил фонарь.

- Эй! барка! - крикнул негодяй.

- Эй! - отвечали ему с барки.

Рокамболь вылез из своего песчаного ложа, оделся в одну минуту, смело бросился в воду, спустился по течению на несколько саженей ниже барки и затем вскарабкался на нее спереди, цепляясь за узловатый канат, заменявший лестницу. Хотя он совершенно отдохнул и был так же бодр и силен, как и до своего купанья, но притворился страшно усталым и поднялся на барку со стонами.

Хозяин барки, стоявший в это время у руля, был очень удивлен при виде человека в такую холодную ночь, вылезавшего из воды в одежде и дрожащего от стужи.

- О, Боже мой, - говорил он жалобным голосом, - какое несчастье!.;

Добряки, управлявшие баркой, увидя, что они имеют дело с ребенком, который, по-видимому, умирает от голода, усталости и холода, переодели его и дали водки. Подкрепившись, Рокамболь вошел в каюту, где был огонь, и расположился рядом с хозяином, передавшим руль своему помощнику.

Тогда негодяй рассказал хозяину, что он упал в воду, идя в Сен-Жермен по берегу реки, и что, уносимый течением, он не мог добраться до берега. А так как случай, жертвою которого он, по его словам, сделался, объяснялся темнотою ночи и притом же Рокамболь сознался, что был немного навеселе, когда с ним приключилась эта беда, то хозяин барки совершенно поверил его рассказу.

Рокамболь высушил свое платье, стараясь скрыть кошелек с двадцатью пятью луидорами, данными ему графом де Кергац, и в полночь барка высадила его в Пеке, близ Сен-Жермена.

Рокамболь счел неблагоразумным тотчас же возвратиться в Буживаль.

Он провел остаток ночи в кабаке, хозяин которого был ему знаком, и рано утром отправился в путь, порешив идти побродить около дома, где был убит Коляр.

- По всей вероятности, - рассуждал он, идя по Порт-Марлийской дороге, - граф воротился в кабак, не застал там маменьки и потом улепетнул, так как он, как бы то ни было, убил Коляра.

Рассуждение это вполне совпадало с фактом.

Было еще очень рано, и Рокамболь никого не встретил по дороге; дверь кабака была отперта, а сам кабак пуст. Вдова Фипар решила благоразумно удрать, как выражался Рокамболь, и скрылась в домике парка, окружающего дом, обитаемый Жанной и Вишней.

Рокамболь взобрался на первый этаж, где все еще лежал в луже крови труп Коляра.

- Вот это очень скверно, - подумал он. - Граф удрал и не скоро сюда явится; но первый, кто придет сюда, увидит кровь и даст знать… тогда мы пропали!.. Надо его прибрать. Эх бедняга, продолжал он, поднимая труп и принимая при этом предосторожности, чтобы не выпачкаться в крови. - Эх бедняга, и твое дело не лучше Гиньона. Вдобавок при твоем погребении не будет ни одного попа, и обойдешься ты без кладбища.

Оканчивая это надгробное слово, Рокамболь услышал на нижнем этаже шум. Он вздрогнул, думая, что ему предстоит иметь дело с Арманом или с кем-нибудь из его друзей, и, на всякий случай, вооружился ножом, который вчера Гиньон приставлял ему к горлу и теперь валялся на земле.

Но раздался знакомый голос, кричавший:

- Эй! Рокамболь!

- Ладно, - сказал мальчик, - трусить нечего, это Николо. Это был и в самом деле клоун, который, пробродив всю ночь по полям, к утру несколько поуспокоился и решился сходить узнать, что произошло после его бегства.

- Идите, папенька, идите, вы как раз кстати, - крикнул Рокамболь незаконному супругу вдовы Фипар.

Николо взошел по лестнице и остановился, все еще продолжая дрожать, на пороге желтого кабинета. Юморист Рокамболь посадил труп Коляра, прислонив его к стене.

- Шабаш! - сказал негодяй, показывая на него Николо.

- А старуха? -спросил клоун с любопытством любовника, беспокоящегося об участи любимого человека.

- Улизнула, - отвечал Рокамболь.

Потом он прибавил с живостью:

- Ну, папенька, болтать некогда, я вам потом все расскажу. Сначала надо припрятать покойного господина Коляра. Это не может его огорчить, а мы будем в выигрыше.

- Да ведь не мы же его убили, - сказал Николо. - И нас не могут обвинить.

Рокамболь, который уже впал в свой обычный хладнокровно насмешливый тон, пожал плечами и презрительно посмотрел на клоуна.

- Папенька, - сказал он, - не вы виновник моих дней, и между нами сказать, я об этом не жалею.

- Что такое? - спросил ничего не понявший Николо.

- Вы глупы, как настоящий клоун, - продолжал Рокамболь, поясняя таким образом свою мысль. - У вас ум в ногах, а не в голове.

- Дерзкий! - сказал Николо, уже привыкший к выходкам мальчика.

- Предположим, что сюда явится полиция, нас с вами немедленно засаживают, и полиция начинает рыться в разных бумагах; оказывается, что папенька Николо жил в одном портовом городе, откуда вышел с волчьим паспортом и со всеми признаками бывшего каторжника.

- Черт возьми! Я об этом не подумал, - проворчал клоун.

- Что касается до меня, - добавил Рокамболь, - то, так как я улизнул из пансиона, куда исправительная поместила меня в ожидании моего совершеннолетия, то меня посадят на старое место.

- Твоя правда, - сказал Николо. - Но куда же мы денем твоего господина Коляра.

Если бы дело было ночью, я бы вам сказал, что мы похороним его в саду; но так как теперь день, то лучше спустить его в погреб. У нас есть старая пустая бочка из-под вина; мы выбьем у нее с одной стороны дно, а потом заколотим отверстие или приставим отверстием к стене.

Николо и Рокамболь подняли труп; один взял его за руки, другой за ноги, и таким образом спустились в погреб, где Рокамболь, с тем же хладнокровием и самообладанием, выбил дно у бочки. Покойный господин Коляр, как выражался шутливый негодяй, был помещен в этот импровизированный гроб, и бочка была приперта к стене; после чего оба бандита занялись уничтожением следов убийства. Кровь, которою был покрыт пол желтого кабинета, была совершенно замыта, на что понадобилось не более двадцати минут. Разбитые стаканы были выброшены на двор, мебель поставлена на место. И когда все было приведено таким образом в порядок, Рокамболь налил себе водки, закурил трубку, которая у него всегда была с собой в кармане, уселся на скамейку и гордо посмотрел на клоуна.

- Теперь, папенька, - сказал он, - мы потолкуем, если вам будет угодно.

- О чем толковать? - спросил акробат, не отличавшийся проницательностью.

- Черт возьми! - насмешливо ответил Рокамболь. - Не о политике конечно, там наше дело-сторона.

Николо засмеялся.

- Очевидно, - продолжал негодяй, - что господин граф, убивший покойного Коляра, не будет об этом трубить; но так как он хочет знать, где сидят девочки…

- Так он не знает?

- А кто бы ему это сказал? Слесарь ничего не знал, а мы с маменькой не ребята.

Тут приемный сын вдовы Фипар в нескольких словах рассказал Николо о том, какую чудесную штуку выкинул он ночью. Восхищенный клоун вскричал:

- Решительно, малец, у тебя отличная башка!

Рокамболь выслушал этот комплимент с видом скромности.

- Но, - продолжал он, - если мы безопасны в отношении полиции, то с графом не то, и оставаться здесь было бы неблагоразумно. Поэтому мое мнение таково, что нам надо улизнуть: вам с маменькой в Париж, а мне в Порт-Марли, где меня приютит дядя Морис.

Дядя Морис, о котором говорил Рокамболь, был содержатель кабака, пользовавшегося почти такою же дурной славой, как и заведение вдовы Фипар. Дядя Морис и возлюбленная Николо обделали вместе не одно мрачное дело, не имевшее никакого отношения к их официальной профессии; поэтому Рокамболь мог рассчитывать на него, как при случае стал бы рассчитывать и сам дядя Морис на вдову Фипар и ее приемыша.

- Твоя правда, - сказал Николо, одобряя совет мальчика. - Но, прибавил он. - Как же мы теперь устроим дела капитана? Выпустить, что ли, девочек? Без Коляра я уж и не знаю, что делать.

- А я знаю, - сказал Рокамболь. - И устрою все, как нельзя лучше. Не трусь, я буду вместо Коляра.

Негодяй налил себе второй стакан водки, набил и закурил вторую трубку и затем поднялся.

- Ну теперь, - сказал он, - марш в дорогу! Уж восемь часов.

Они вышли. Рокамболь взял из печки кусок угля й написал им на двери, которую запер на ключ:

«Заперт вследствие банкротства».

Николо отправился прямо в Париж, забыв зайти в замок за вдовой Фипар; Рокамболь пошел в Порт-Марли.

На другой день рано утром он явился в замок. Как и в предыдущие дни он нес на голове корзинку с рыбой; но в физиономии его не было уже ничего почтительного и скромного. Он гордо созвал всю Прислугу замка.

- Ну, - сказал он им, - господин Коляр поехал к хозяину, и я остаюсь здесь вместо него; он приказал вам слушаться меня, как его самого.

Рокамболь говорил с такой уверенностью, что никому из его слушателей и в голову не пришло, что он не имеет права на такой повелительный тон и гордую осанку. Ему поверили на слово. Преобразившись собственной властью в хозяина, Рокамболь приказал так же почтительно повиноваться Жанне, если только ей не придет фантазия убежать, и объявил, что он завтра опять придет.

Он действительно пришел и стал расспрашивать Мариетту.

- Госпожа все скучает, - сказала горничная.

- Что же, ей клетка кажется тесною? - спросил Рокамболь.

- Нет, она скучает о господине графе.

- Это хорошо, - заметил Рокамболь, знавший через вдову Фипар секреты сэра Вильямса. - Любовь-то видно не шутка…

- Притом же господин граф ничего не пишет…

- Он напишет, - отвечал негодяй.

Приемный сын вдовы Фипар тотчас сообразил, что сэр Вильямс должен был писать к Жанне через посредничество Коляра, и так как последний умер, то письма капитана находятся без сомнения в доме улицы Божон. Это был для него луч света. Он побежал в Париж, сказал камердинеру, тоже не знавшему об участи Коляра, что управляющий графа остался по делам в

Буживале и поручил ему взять письма. Камердинер поверил словам Рокамболя и беспрепятственно отдал ему письма.

Вследствие этого, на другой день господин Рокамболь, как его уже называла Мариетта, передал горничной письма сэра Вильямса, разорвав предварительно верхний конверт, на котором была почтовая отметка, и приказал ей положить письма на стол, чтобы барыня нашла их при своем пробуждении.

Итак, вот в каком положении были дела, когда из последнего письма сэра Вильямса Жанна узнала о его скором приезде.

Предчувствуя, что тот, кого она любила, явится, может быть даже сегодня, Жанна сильно задумалась. И молодая девушка первый раз в жизни сделалась кокеткой и оделась с особенным тщанием. Она хотела показаться ему красивее.

Прошло несколько часов.

Жанна вздрагивала и бежала к окну при малейшем шуме; время тянулось для нее непростительно долго; в мучительном волнении ходила она по всему дому.

Наконец вечером, на закате солнца, раздался стук экипажа, катившегося по песку главной аллеи. Жанна побледнела и чувствовала, как вся кровь ее приливала к сердцу… Она хотела подняться, чтобы бежать навстречу тому, кого она так ждала… Но силы оставили ее, и она не могла встать со стула…

Вдруг дверь отворилась, и Мариетта, показавшись на пороге, доложила:

- Граф Арман де Кергац!

Жанна глухо вскрикнула, ей казалось, что она умирает.