XXVII.

Вероятно читатели не забыли, что Коляр, собираясь ехать в Буживаль с Леоном Ролланом, ходил на улицу Герин-Буассо, чтобы уведомить об этом Николо. Паяц нанимал на этой улице за двенадцать франков, грязную комнату на четвертом этаже, куда он, впрочем, очень редко приходил, потому что, принадлежа к труппе акробатов, ходил с ними по окрестным деревням. Поэтому комната эта служила ему скорее убежищем, нежели постоянным жилищем. Он туда скрывался всякий раз, когда делал какое - нибудь мошенничество, за которое боялся преследований полиции.

И в самом деле, эта улица, расположенная в самом центре многолюдного квартала, была вся заселена башмачниками и поденщиками, почему и не считалась подозрительной, так что Николо жил в ней четыре или пять лет совершенно спокойно. Он аккуратно платил за квартиру, без шуму выходил и возвращался домой, никого не принимал, кроме Рокамболя, которого выдавал за племянника, и к тому же умел придавать своему лицу такое добродушное и веселое выражение, что был любим всеми жильцами.

С той ночи, в которую был убит Коляр, Николо не показывался в своей квартире: он все это время занимался акробатством в Сент-Дени, в Бельвиле и в Венсене. Но однажды вечером, именно в то время, когда сэр Вильямс и Рокамболь пробрались в Буживальский кабак, чтобы осмотреть тело убитого Коляра, Николо пришла охота прибегнуть к своему воровскому ремеслу.

Так как пальто его было поношено, то он забрался к одному продавцу платья и стащил у него совершенно новое пальто. К несчастью это увидел полицейский агент и хотел его схватить, но в толпе потерял из виду.

Это происходило в Бельвиле. Николо, желая спастись, бросился бежать со всех ног и ему удалось уйти от преследований; около полуночи он вошел на улицу Герин-Буассо.

Старуха, исполнявшая важную должность привратницы, подавая ему свечу и ключ, сказала:

- У вас был ваш племянник.

- Рокамболь? - спросил паяц.

- Да, господин Николо.

- Не оставил ли он мне чего?

- Он спрашивал ваш ключ.

- И входил ко мне?..

- Да, но сейчас же ушел.

Николо подумал, что Рокамболь приходил к нему по поручению вдовы, и пошел к себе, в надежде найти записку или какой-либо знак, по которому бы мог догадаться в чем дело. Но все было в прежнем порядке и Николо ничего не нашел. В его комнате не осталось никаких следов пребывания Рокамболя. Паяц, утомленный путешествием по грязным закоулкам, которыми бежал, чтобы скрыться от полиции, не раздеваясь, бросился на постель и заснул крепким сном.

Свет дня не разбудил его, но около десяти часов он был пробужден стуком в дверь.

- Кто там? - спросил Николо.

- Именем закона отворите! - крикнул голос.

- Пойман, - пробормотал паяц.

Он хотел спрятать краденое пальто под кровать, но не успел, дверь вышибли и вошли два агента полиции.

«Ну, - подумал Николо, - придется мне год или полгода высидеть в исправительном».

Николо сосланный на галеры, был заклеймен, но он так себя обезобразил, что был уверен в том, что никто его не узнает.

Агенты полиции схватили его за шиворот и арестовали, не обращая ни малейшего внимания на пальто, которое торчало из-под одеяла.

- Можете оправдываться у комиссара, -сказали они ему и отвели его в полицейское бюро.

Комиссар спросил его имя, звание и ремесло, но ни слова не упомянул о краже пальто.

Это начинало его тревожить.

- В чем же меня обвиняют? - спросил он.

- В убийстве, - отвечали ему.

Николо ужаснулся,

- Но это неправда… я никого не убивал!-вскричал он.

- Вы обвиняетесь в том, что восемь дней тому назад, в пригородном кабаке, который содержит вдова Фипар, убили каторжника, по имени Коляр.

- Как я! - в ужасе вскричал Николо, - но это неправда.

- Следствие все откроет, - отвечал комиссар и отослал Николо к следователю.

Через два часа паяц был приведен к судебному следователю и энергично отстаивал свою невиновность относительно убийства Коляра.

Но честный по-своему, он не выдал никого из своих; он ни слова не упомянул ни о вдове Фипар, ни о Рокамболе, ни о сэре Вильямсе. Тогда ему дали очную ставку с вдовою и ее приемным сыном. Николо был Поражен, когда вдова Фипар объявила, что Николо и Коляр поссорились, и что сей последний был убит из пистолета; она прибавила еще, что после этого от страху убежала и больше ничего не знает.

Так как граф де Кергац влез в это время в окно, легко могло быть, что она от ужаса неправильно приняла Николо за убийцу, тем более, что он быстро скрылся, поэтому Николо еще не совсем был уверен в измене своей любовницы, но когда и Рокамболь начал утверждать то же самое, паяц понял, что его продали, и что гибель его решена.

Рокамболь с циническим хладнокровием, которым всегда отличался, подтвердил показания вдовы, потом начал подробно рассказывать об ужасе, внушенном ему Николо, и об угрозах, употребленных сим последним, чтобы заставить его молчать и принудить помочь скрыть тело убитого и тем изгладить следы преступления.

Николо, вне себя от негодования и ярости, хотел открыть всю истину, обвинить Армана, которого знал под названием графа-титул, иногда срывавшийся с языка Коляра; он хотел говорить о капитане и Леоне Роллане, чтобы каким бы то ни было образом разъяснить это запутанное дело; но, не взяв в расчет своего вспыльчивого характера, он разгорячился и не мог выговорить ни слова. Его лицо побагровело от ярости и с ним едва не сделался удар. Его полумертвого положили в карету и отвезли в Буживаль, где, в присутствии комиссара полиции, труп Коляра был вынут из бочки и в нем признали беглого каторжника.

- Каналья! - сказал Рокамболь, грозя кулаком Николо, - неужели ты запрешься и в том, что украл у него часы и кошелек, которые спрятаны у тебя в тюфяке?

Николо увидел, что погиб; с ним опять сделался припадок бешенства. Он пробовал освободиться и хотел бежать, но был крепко связан, он превратился в дикого зверя и своим воем и диким криком окончательно сбил всех с толку и уверил в своей виновности.

Голова паяца была обречена эшафоту. Пока с ним справлялись, комиссар сделал осмотр вещей, находящихся при мертвеце, и особенное внимание обратил на бумажник, и то, что предвидел сэр Вильямс, действительно случилось. Мнимое письмо Коляра к Эмилии Фульбеф, лондонской модистке, было распечатано и прочтено.

По странной случайности комиссар, допрашивавший Николо и потом отправившийся в Буживаль, был тот же самый, который несколько дней тому назад арестовал Фернана Рошэ у Баккара; до сих пор он еще сомневался в виновности молодого человека, и, несмотря на все улики, бывшие против него, комиссар был уверен в невиновности Фернана.

Тело Коляра приказано было перевезти в морг, и пока Николо отвозили в Париж и там заключили в тюрьму, комиссар уведомил следователя о своем открытии и передал найденное письмо.

Когда мнимого убийцу Коляра сажали в карету, на вдову Фипар напал припадок чувствительности.

- Бедный старикашка, - бормотала она, - грустно подумать, что я укорачиваю его век.

- Ба! Маменька, найдем что-нибудь получше вашего старого паяца, - отвечал Рокамболь, - не гневайтесь, но у вас был престранный вкус.

Между тем как все это происходило, Фернан Рошэ сидел все еще в тюрьме.

Следствие по его делу было окончено, и он скоро должен был предстать в уголовный суд, заседание которого должно было открыться не далее двух недель.

Несчастный молодой человек был морально убит и решительно не сознавал ни своих действий, ни своего существования.

Арман, Леон и Баккара навещали его два раза и обещали спасти, но с тех пор прошла уже неделя, а они не приходили.

Прежде он надеялся, но теперь потерял всякую надежду. Однажды утром его уведомили, что его дело передано в уголовный суд, и что ему оставалось ждать только восемь дней.

Тогда он почувствовал, что рассудок его колеблется и приближается сумасшествие. Его должны были насильно заставлять употреблять пищу, потому что он хотел уморить себя голодом. По окончании следствия, его из секретной перевели в общую комнату, где он мог встречаться и говорить с прочими заключенными, но мрачный и убитый, он ни с кем не говорил ни слова и не выходил во двор тюрьмы.

Товарищи по заключению прозвали его aristo.

Однажды утром пришла Баккара. Но он, не говоря ни слова, посмотрел на нее мрачным и тупым взглядом.

Баккара взяла его руку и опустилась перед ним на колени.

- Бедный господин Фернан, как вы изменились, - сказала она взволнованным голосом.

И действительно его трудно было узнать, бледное лицо его исхудало и осунулось, он был тенью прежнего Фернана.

Баккара сама очень переменилась; из молодой, веселой и изящной женщины, жизнь которой была бесконечным праздником и беспрерывной цепью удовольствий, из беспечной и не помышляющей о будущем, она превратилась в женщину, подавленную горем и раскаянием; на ее бледном лице ясно виднелись следы бессонных и мучительных, ночей.

Она была одета просто, как будто хотела своим настоящим смирением искупить прошлую гордость.

- А! Это вы? - сказал ей глухим голосом Фернан. Вероятно вид этой женщины напомнил ему все пережитые мучения.

- Да это я, - тихо отвечала она, - это я… я снова пришла умолять вас о прощении и для того, чтобы просить вас не отчаиваться… мы стараемся спасти вас.

Фернан грустно опустил голову.

- Это невозможно, - прошептал он.

- Нет! Нет! - с пылкостью продолжала Баккара. - Всегда возможно доказать истину. Надейтесь, г. Фернан, надейтесь больше нежели когда-нибудь.

Он недоверчиво и грустно улыбнулся, между тем она продолжала:

- Граф де Кергац спасет вас, ему возможно все, что он захочет, но для этого нужно время.

- Время! - с отчаянием вскричал Фернан. - Но разве вы не знаете, что через восемь дней меня судят и я буду осужден?..

- Через восемь дней? - с ужасом проговорила молодая женщина. - Это невозможно.

- Между тем это так.

- Через восемь дней Бастиен возвратится из Бретани, - продолжала она, - и заставит сэра Вильямса открыть истину. О, мы не допустим вас до позора быть осужденным в уголовном суде. В этом я клянусь вам.

Пока Баккара с- волнением говорила последние слова, отворилась дверь и вошел тюремный смотритель и с ним жандарм.

- Боже мой, - с ужасом прошептал Фернан, - неужели все кончено?

Но смотритель объявил ему, что его желает видеть судебный следователь.

У Баккара промелькнула надежда.

«Может быть открыли настоящего преступника», - подумала она.

И, пообещав Фернану снова придти на другой день, она ушла.

Фернан последовал за жандармом и увидел следователя, производившего его следствие.

- Милостивый государь, - х сказал последний, - видали ли вы прежде комиссионера, принесшего вам в министерство письмо, накануне вашего ареста?

- Нет, - отвечал Фернан, - я его никогда не видал.

- Это странно, потому что он вас знал.

И судья прочел Фернану письмо, написанное сэром Вильямсом и мнимо подписанное Коляром.

- О! - продолжал следователь. - Это письмо непременно бы вас оправдало, без разногласия, существующего между фактами, здесь изложенными, и вашими собственными показаниями при допросе: в письме утверждают, что касса была открыта, и ключи висели на ней, а вы напротив утверждаете, что в этот день ни разу не открывали ее.

- Это правда. Но, милостивый государь, я так был поражен известием, прочитанным в письме, что решительно все перезабыл. Может быть господин Бопрео и оставил сундук открытым, я этого не знаю; знаю только одно-это то, что я невиновен.

В его голосе было столько искренности, что невозможно было сомневаться в истине сказанных им слов,

- Милостивый государь, - сказал следователь, - несмотря на существующие противоречия, это письмо окончательно убеждает меня в вашей невиновности, и поэтому я прикажу возвратить вам свободу.

Фернан радостно вскрикнул и в изнеможении опустился на стул. Он был свободен, его объявляли невиновным.

Через час Фернан Рошэ был уже в отеле де Кергаца. Арман, Баккара и Леон Роллан были там же и были поражены от удивления при виде его.

Они никак не могли понять, каким образом он успел доказать свою невиновность, и почему был освобожден?

Но когда Фернан рассказал им о существовании письма, приписываемого Коляру, и когда де Кергац узнал, что труп того найден в погребе кабака, он все понял и подумал: «Опять Андреа!» Но он ужаснулся при мысли, что так как Фернан освобожден, то легко могло быть, что в эту минуту сэр Вильямс был уже мужем Эрмины.

- Между тем Бастиен мне ни слова не пишет, - прошептал он, - вот уже три дня, как я жду от него письма, а его нет!

Баккара и Фернан ничего не понимали в тревожном состоянии духа графа.

Вдруг отворилась дверь и вошел человек, в костюме бретонского мужика, только вместо шляпы с широкими полями, на нем была надета маленькая зеленая фуражка с серебряным галуном.

- А! Наконец известия из Бретани, - вскричал Арман, - вот мой лесничий из Керлована.

Лесничий весь был покрыт грязью, он прискакал верхом.

- Граф, - сказал он, - я должен вам сказать, неприятную новость: господин Бастиен умер.

- Как умер? Бастиен умер! -с ужасом вскричал граф.

- Да, он умер пять дней тому назад.

И лесничий рассказал, что вечером того дня, в который было совершено преступление, Бастиен вышел пешком со старым Жеромом и не возвращался назад.

Их ожидали всю ночь и потом весь следующий день, но не дождались. Они не возвратились.

Потом, спустя два дня, на берегу моря нашли труп Бастиена, но что было странно, так это то, что не могли найти трупа лошади, которая вместе с ним была брошена в бездну, вероятно ее унесло течением' в другую сторону, и таким образом, уничтожилась единственная улика преступления сэра Вильямса.

Но Арман не поддался на этот обман, он понял, что гнусность Андреа опять торжествовала и приказал нанять почтовых лошадей.

- В Бретань, - вскричал он и, обращаясь к Фернану, продолжал, - едемте в Бретань и дай нам Бог поспеть вовремя.

Загрузка...