Поиграй со мной

ГЛАВА 25

БЕЗОПАСНАЯ ПОСАДКА

Дверь еще даже не успела захлопнуться, а я уже знала, что вернусь.

У меня не было ни капли сомнений, когда я проходила лифт и бежала вниз по лестнице, когда я отпустила иррациональный гнев и позволила горю взять верх, когда слезы текли по моим щекам, в сотый раз затуманивая зрение.

Иррациональный гнев, потому что Гаррет — не тот, на кого я злюсь, и он не заслуживает принимать это на себя.

Горе, потому что я просто отказываюсь от этой гребаной борьбы. Я так много потеряла, слишком много. Упускала отношения, что могли что-то значить, избегала интимных связей, прятала такую большую часть себя, настолько долго, что начала забывать, где ее запрятала.

Я устала быть жертвой обстоятельств. Мне нужно двигаться вперед, но я не знаю как. С Гарретом я продвигаюсь вперед, но есть маленькие шажки, те последние у вершины горы, на которую я не знаю как взобраться. Каждый раз, когда я пытаюсь, мои шаги становятся слишком неуверенными. Я говорю себе закрыть глаза и сделать это, но ничто, что делается вслепую, не бывает легким.

Знаю лишь, что сейчас мое лицо утыкается в его грудь, его руки обнимают меня, а его успокаивающий голос тихо говорит мне на ухо, что все будет хорошо. Кажется, именно тут я и должна быть.

Гаррет — мой надежный человек. Он постоянен в моей жизни, всегда готов мне улыбнуться, предложить дружбу, что никогда не ослабевает, и связь, что крепнет с каждым днем. Он — теплые руки, которые обнимают меня, пальцы, которые скользят по моей спине, тихий голос, который облегчает мои тревоги в конце дня и обещает быть моим безопасным пристанищем.

И вот почему я знала, что вернусь. Вот почему я провела ночь, проваливаясь в отрывистый сон, расхаживала по гостиной, сворачивалась калачиком на диване в ожидании восхода солнца. Все, чтобы вернуться и попросить его выслушать меня.

Мешки под его тяжелыми, затуманенными глазами говорят о том, что он точно также не спал, и я могла сохранить нам время, приди я сюда раньше. Ведь он ждал меня.

Он всегда ко всему готов. Это я делаю слишком много шагов назад, а не на встречу.

Большие руки Гаррета обхватывают мое лицо, убирая волосы с моих щек. Его сине-зеленые глаза полны сострадания, и невероятного терпения. Когда подушечка его большого пальца касается моей нижней губы, я растворяюсь в его прикосновении.

— Спасибо, что вернулась.

— Прости, что я наорала на тебя.

— Ты можешь испытывать чувства, Дженни, и ничего страшного, если это — гнев.

— Но я злюсь не на тебя.

Он перекидывает мою косу через плечо и целует в лоб.

— Зайдешь и поделишься со мной, на кого злишься?

Напряжение между лопатками не покидает меня со вчерашнего дня. Это началось с Крисси, ослабло с Гарретом, но в момент, когда я увидела Кевина на ступеньках в кинотеатре, оно вернулось, с ревом. Крисси и Кевин — одно и то же лицо; они из тех, кто заставляет других чувствовать себя маленькими и незначительными. Мне нравится заявлять о себе громко и гордо, но когда они рядом, я замыкаюсь в себе, надеясь стать невидимой.

Гаррет берет меня за руку и нежно сжимает, напоминая об ответе, которого он ждет. Когда я киваю, он ведет меня к дивану и укрывает одеялом, и обещает, что скоро вернется. Он возвращается с самой шикарной кружкой горячего шоколада в руках. На кружке взбитые сливки, измельченные конфетки и голубые зефирки в форме снежинок.

Я обхватываю ее руками.

— Ты все лучше и лучше в теме с горячим шоколадом.

— Это все ты, — бормочет он. — С тобой я хочу быть лучше.

— Тебе не нужно становиться лучше. Ты и так лучший человек, которого я знаю.

— Также я считаю и о тебе, но у меня такое чувство, что ты относишься к себе по-другому. По крайней мере, в некоторых вещах. — Он кладет руку на спинку дивана, наклоняясь ко мне. — Тебе не нужно ничего менять в себе, Дженни, чтобы понравиться кому-то вроде Крисси. Ты намного лучше таких людей.

Вот это расстройство по поводу дружбы с ней и не имеет никакого смысла. Ни для людей, что знают меня, такие как Гаррет, например, ни для меня самой. Я не последователь. Я прекрасно прокладываю свой собственный путь, и не хочу отказываться от своей индивидуальности, чтобы соответствовать кому-либо. Так почему же я так сильно жажду признания?

— Думаю, я просто хочу чувствовать, что у меня есть место в этом мире, что люди любят меня такой, какая я есть.

— Но тебя любят, — возражает Гаррет.

— Не совсем. Все, кто важен в моей жизни, пришли через Картера.

— И что? Ну, я понимаю о чем ты. Но лишь потому, что они нашли Картера первыми, не значит, что они не любят тебя за все, что в тебе есть. Я точно знаю, что Оливии и Каре очень повезло с тобой. Ты сомневаешься в этом?

Я вспоминаю, как Оливия плакала из-за моего предложения о работе, от мысли о том, что я переезжаю на другой конец страны. Как она, совсем как мама, хочет, чтобы я следовала своим мечтам, но хотела бы, чтобы я смогла сделать это здесь, рядом с ней, с нашей семьей. Я думаю о Каре, которую так легко убедить сохранить наш секрет в тайне не только от Картера, но и от ее мужа. То, как она сжала мою руку и прошептала мне на ухо «если ты счастлива», прежде чем вернуться на вечеринку.

— Они получили двух Беккетов по цене одного, Дженни, и я тоже. Мы все любим тебя такой, какая ты есть, а не за то, кто твой брат. Мне жаль, что кто-то когда-либо заставлял тебя чувствовать, что все, чего ты добилась — это быть сестрой Картера. Это неправда.

Я делаю глоток горячего шоколада, чтобы осмыслить его слова, почувствовать любовь, о которой он говорит, и позволить себе поверить в это. Когда я убираю кружку, Гаррет усмехается.

— Что? — Я провожу пальцем по уголку рта. — Сливки на губах?

Его ладонь обвивается вокруг моей шеи, притягивая меня ближе к нему, его губы касаются кончика моего носа. Когда он отстраняется, его язык высовывается, слизывая взбитые сливки с моих губ. Он сидит сложа руки, терпеливо ждущий, улыбающийся.

Я делаю глубокий вдох и прыгаю в воспоминания.

— Кевин был моим парнем в старших классах. — Моим единственным парнем. — Я даже не знаю, почему он мне понравился. Может, я была легкомысленной. Он был симпатичным, популярным и капитаном нашей футбольной команды. Его все любили. Я думала, что такая особенная, когда он начал ухаживать за мной. Это было вскоре после смерти моего отца, и думаю… может быть, мне не хватало любви, что я потеряла. Было тяжело. Моя мама едва функционировала, а Картер почти не бывал дома. Я знала, что я не одна, но большую часть времени мне казалось обратное. Благодаря Кевину казалось, что меня замечали, он заботился обо мне. — Я сглатываю ком в горле. — Или он вел себя так, будто замечал меня.

Челюсть Гаррета напрягается, кулаки сжимаются. Он думает о том же, что и Картер — что Кевин воспользовался мной, о том, как горе потрясло меня до глубины души. Сейчас я вижу это ясно как день, но тогда я не видела этого. Тогда мы с Картером слишком часто ссорились из-за этого.

— Кевин хотел заняться сексом, но я хотела подождать. Я не чувствовала себя готовой и была напугана. У него был опыт, и он даже был с некоторыми девочками из старших классов. Он сказал, что не против подождать, но это не мешало ему намекать мне на это каждый раз, когда мы оставались наедине. К концу выпускного года я чувствовала лишь давление с его стороны. Давление, вынуждающее пропускать занятия, пить с друзьями, заниматься сексом, как все остальные, просто… вписываться в тусовку.

Острая боль глубоко пронзает мою грудь, каждый вдох становится тяжелее предыдущего. Кончики пальцев Гаррета скользят по моей шее, и ослабляют напряжение настолько, что я снова могу дышать.

— Кевин начал намекать, что ему становится скучно, что он мог бы пойти куда-нибудь еще, чтобы получить то, что он хочет. Сейчас я бы послала его, но тогда я слишком боялась остаться одна. Однажды вечером, когда его родителей не было дома, он устроил большую вечеринку, и все уговаривали меня выпить.

В глазах Гаррета вспыхивает ярость. Таким я его еще не видела, и я его понимаю. Я была и продолжаю придерживаться отказа от алкоголя. Никому не нужен предлог, чтобы сделать это, но алкоголь украл у меня моего отца — и это более чем достаточная причина, чтобы перестать пить. Тогда мои «друзья» не уважали это, и это должно было быть достаточным предупреждением для меня.

Но хуже всего?

— Это случилось через пару дней после годовщины смерти моего отца. Картер был на десятидневном выезде, и я просто… боролась. Я устала. Я хотела забыть. — Гаррет обнимает меня за талию, притягивает к себе, и я кладу голову ему на плечо. — Я не знаю, что я пила. Пахло бензином и жгло, как огонь. Я поднялась наверх с Кевином, и мы дурачились на его кровати, и я сказала, что хочу заняться сексом.

— Ты не хотела, — впервые заговаривает Гаррет. Он смотрит на меня, и мое лицо смягчается. — Ты не хотела заниматься сексом. Ты просто хотела почувствовать что-то другое. И он воспользовался этим.

Много лет разделяют Гаррета сейчас и Кевина тогда, но лишь этот мужчина рядом со мной мужчина. Настоящий мужчина. То, что я чувствовала прошлой ночью, — это то, что я чувствовала много лет назад. Я хотела чувствовать что-нибудь еще, кроме гнева, обиды, предательства, поэтому я предложила Гаррету последнюю частичку своего тела в надежде, что он избавит меня от этих чувств, поможет мне почувствовать что-то другое.

И он отказал мне.

Он видел мои переживания и вместо того, чтобы воспользоваться мной, дал мне то, в чем я нуждалась. Терпение, сострадание, связь. Одним простым действием он укрепил то, что я и так знала: что я могу доверять ему.

— Казалось, что это продолжалось вечно. Он сказал, что хочет, чтобы мне было хорошо. В то время я думала, что это мило, что он просто хотел убедиться, что мой первый раз был приятным.

Мое горло сжимается, а глаза щиплет от слез, которые вот-вот польются. Я не хочу позволить им сделать это. Я позволила слишком много Кевину.

— В конце концов мне стало нравится. Я начала… — Жар заливает мое лицо, пробирается к кончикам ушей. — Постанывать. Издавать звуки. — Мое зрение затуманивается, и Гаррет прижимается губами к моей макушке. — Он внезапно перевернул меня и прямо перед тем, как снова войти в меня, сказал мне… он сказал мне покричать для них.

— Них?

Слезы переливаются через край моих век и свободно скатываются по щекам, когда меня захлестывают воспоминания. Я рассказываю Гарретту о том, как дверь в спальню Кевина распахнулась, как только я простонала его имя, как половина футбольной команды стояла в дверях, направив на нас телефоны; они смеялись и подбадривали Кевина, пока он кончал. Я рассказываю ему, как Кевин шлепнул меня по заднице, когда кончил, как он сказал, что в этом нет ничего особенного, как он оставил меня там приводить себя в порядок, а потом смотрел, как я ухожу, пока он стоял у себя на кухне, пил пиво и смеялся надо мной со своими друзьями.

Я хлопаю себя по щекам, пытаясь смахнуть слезы, но это бесполезно. Они продолжают течь, когда я рассказываю ему, как Кевин не отвечал на мои звонки на следующий день, как я шла по коридорам школы в понедельник и слушала свои собственные стоны, которые воспроизводились мне в лицо со всех телефонов, как я обнаружила своего парня у его шкафчика, он обнимал мою лучшую подругу. Как все люди, которых я считала друзьями, окружили их и стали смеяться надо мной.

— Я потеряла свою девственность, своего парня, своих друзей и все, что имело значение, за одну ночь. Он забрал у меня все, Гаррет, и, что хуже всего, мою гордость. — Слова сдавлены, я тру глаза, и Гаррет крепко прижимает меня к себе. — К вечеру понедельника видео было по всему Интернету. Тела видно не было, но можно было услышать… все. Секс-видео младшей сестры Картера Беккета, — бормочу я, вспоминая заголовки статей о сплетнях, которые пиар-команда Картера до сих пор время от времени удаляет, когда они всплывают.

— Я говорила тебе, что прошли годы с тех пор, как у меня был секс. Чего я не сказала тебе, так это того, что это случилось всего лишь однажды. Я хотела. — Боже, как я хотела. Я так сильно жаждала интимной связи. — Но я была слишком напугана. Слишком напугана, чтобы снова кому-то доверять. Я позволила ему украсть это у меня.

Гаррет ругается себе под нос, впиваясь пальцами в мою кожу.

— Я должен был впечатать его в гребаный пол.

— Картер позаботился о нем. На следующее утро он прилетел домой, ворвался на школьную парковку, нашел Кевина у его машины, и не прекращал, пока я не стала умолять его об этом.

Картер — это многое, но он лучший брат, о котором можно мечтать. Как только его глаза встретились с моими, когда он увидел, что я рыдаю, что он нужен мне, все в нем смягчилось. Он встал, разбил телефон человека, который снимал это все, сделал Кевину последнее предупреждение, затем заключил меня в объятия и увез домой.

— Я закончила семестр, сдала экзамены и больше туда не возвращалась. Картер отправил меня и мою маму в долгое путешествие, и следующей осенью я получила диплом онлайн. Вот почему я потеряла год. Я должна была получить диплом в прошлом году, но мне нужно было время. Перерыв, которым мне, вероятно, следовало воспользоваться после смерти моего отца, вместо того, чтобы бросаться в отношения, которые оставили во мне пустоту, лишь оболочку человека, которым я когда-то так гордилась.

— Ты гордишься тем, кто ты сейчас?

— Я хочу, но иногда я даже не уверена, кто я.

Гаррет мягко улыбается.

— Я знаю, кто ты, Дженни. Ты преданный друг, сестра и танцовщица. Ты трудолюбивая, конкурентоспособная и всегда стремишься стать лучше, чем ты есть сейчас. Ты предана людям, которые тебе небезразличны, даже если не все они преданы в ответ. Ты нахальная и саркастичная, и большую часть времени ты без колебаний отвечаешь всем обидчикам, заставляешь всех замолчать и ставишь на место.

Он поднимает мою непослушную прядь волос, позволяя ей проскользнуть между пальцами, и заправляет ее мне за ухо, костяшками пальцев прикасаясь к моей скуле.

— Но у тебя есть и тихая сторона. Сторона, которая жаждет спокойствия, которая любит обниматься в постели и шептаться о лучших и худших моментах твоих дней. Ты все переосмысливаешь, потому что всегда думаешь о всевозможных исходах ситуаций. Ты ненавидишь, что делаешь это, но тебя слишком волнует, что думают о тебе люди, которые ничего не значат. У тебя большое сердце, и ты плачешь над каждым мультиком Дисней, даже над теми частями, которые не грустные, просто потому что вся эта любовь сильно бьет по твоему сердцу. Ты скрытная неженка, но тебе нравится, когда все думают, что ты немного пугаешь, что ты непоколебима. Но вот в чем дело, Дженни. Тебе не обязательно все время быть сильной и уверенной в себе. Тебе позволено испытывать неуверенность, бояться, чувствовать себя одинокой. Эти вещи не делают тебя слабой, они делают тебя человеком.

Его большой палец ловит слезу, которая стекает по моей щеке.

— Я надеюсь, ты гордишься собой, но если это не так, знай, что я горжусь тобой. Я наблюдал, как ты делаешь шаг за шагом, учишься доверять и открываться мне, даже несмотря на то, что все внутри тебя, вероятно, умоляет тебя этого не делать. — Его глаза осматривают меня, будто фиксируют каждую едва заметную эмоцию. — Мне жаль, что кто-то был так небрежен с твоим сердцем. Спасибо, что доверилась мне.

Я тереблю свободную нитку на подоле его рубашки.

— Иногда мой мозг говорит мне не доверять тебе, но я учусь не слушать его.

Он хватает меня за подбородок, заставляя снова посмотреть ему в глаза.

— Я не такой, как они. Я забочусь о тебе, и когда тебе больно, больно и мне. Поэтому я сделаю все, что нужно, чтобы показать тебе, что ты можешь мне доверять. Я хочу, чтобы ты чувствовала себя со мной в безопасности, Дженни.

Я смотрю на то, как переплетаются наши пальцы, и без сомнений осознаю, что никогда не чувствовала себя в большей безопасности, чем рядом с ним.

— Я действительно чувствую себя в безопасности с тобой. Вот почему я вернулась. Я хотела поделиться этим с тобой. Но это не значит, что доверять кому-то новому легко. Страшно не знать, чем это закончится, думать, что мне снова может быть больно.

Он сжимает мою руку, нежно улыбаясь.

— Слепой прыжок веры? Обещаю, я поймаю тебя.

— Честно? Сейчас я не чувствую себя такой слепой.

Подушечка его большого пальца скользит по моей нижней губе.

— Я знаю, что твои внутренние стены стоят не просто так. Все, о чем я прошу, это чтобы время от времени ты впускала меня и показывала что там есть. Я буду держать тебя за руку, пока ты будешь это делать, и обещаю, что не отпущу.

Вместо слов, которые я не могу подобрать, я забираюсь к нему на колени и обвиваю руками его шею, прижимаясь к нему, в то время как его рука пробегает вверх и вниз по моей спине.

Все это время я думала, что не смогу заполучить его. Что это временно. Сочувствие Гаррета, его бесконечное терпение по отношению ко мне — это то, чего я не привыкла получать от окружающих. Может, я и боюсь впускать людей, но он единственный, кто пробыл внутри меня достаточно долго, он единственный изо всех сил старался проникнуть туда.

Я не знаю, как и почему, но что-то внутри меня успокаивается, когда я с ним. Я помню, кто я есть, а не то, кем я внушаю себе быть. Было бы глупо с моей стороны хотеть попробовать? Посмотреть, сможем ли мы… получится ли? Захочет ли он этого? Захочет ли он попробовать?

Вопрос вертится у меня на кончике языка, но неуверенность и страхи, которые не исчезают в одночасье, усталость, отнимающая каждую унцию моей энергии, удерживают меня от озвучивания вопроса. Последнее, что я помню перед тем, как закрыть глаза, — губы Гаррета у моего уха, когда он обещает, что с ним я в безопасности.

Не знаю как долго я спала, но просыпаюсь от того, что его пальцы порхают по моей щеке, заставляя мои тяжелые веки открыться. Я замечаю, что его нежная улыбка ждет меня, когда он присаживается передо мной на корточки.

— Прости, что разбудил тебя. — Он хмурится, как будто не уверен в своих следующих словах. — Твой брат уже едет.

Я со стоном вновь закрываю глаза. Голова раскалывается от боли, отчаянно нуждаясь в отдыхе. Сегодня я не могу справиться с заботливым Картером.

Большой палец Гаррета проводит по чувствительной коже у меня под глазами.

— Все в порядке. Появилось несколько фотографий того, что произошло вчера в театре. Картер позвонил мне, потому что ты не взяла трубку.

— Я не брала с собой телефон. Что ты сказал?

— Я был честен. — Он пожимает плечами. — Настолько честен, насколько мог, по крайней мере, не рискуя своими яйцами. Я рассказал ему, что произошло, что мы ушли, а ты вернулась домой расстроенная. Я сказал, что ты вернулась этим утром, потому что тебе нужно было с кем-то поговорить, а потом ты заснула. Все, что его волнует — это ты, Дженни. Он хотел убедиться, что ты в безопасности. Я сказал ему, что ты все еще здесь, и он сказал, что уже едет.

— Если он знает, что я спала, тогда я могу продолжать, верно?

— Конечно можешь, солнышко. — Его взгляд опускается на руку, когда он играет со шнурками своей толстовки, той, что все еще на мне. — Можешь не снимать ее, если хочешь.

Я хочу, но не могу, поэтому позволяю Гаррету стянуть ее, и оставить меня в футболке, а потом он снова натягивает одеяло мне на плечи.

Я хватаю его за рубашку, притягивая обратно к себе.

— Поцелуй меня, пожалуйста.

Он проводит теплыми руками по моему лицу, долго и глубоко, прежде чем прошептать «сладких снов» мне в губы и отстраняется.

Вскоре меня будит стук в дверь.

Стук — неправильное слово. Начинается как стук, но он быстро переходит в шлепки и подергивание ручкой, и раздражающий голос Картера скандирует:

— Гэр. Гэр. Гэр.

Я заставляю свой мозг проспать это, не обращая внимания на поток вопросов. Но даже не видя его, его присутствие подавляет.

— Где она? С ней все в порядке?

— С ней все в порядке, — шепчет Гаррет. — Она все еще спит.

— Что он сказал? — Требует Картер. — Он, блять, прикасался к ней?

Я отключаюсь от разговора, но мои глаза распахиваются, когда пара мягких рук опускается на мое лицо, и в поле зрения появляется улыбающееся лицо Оливии.

— Привет. Я принесла тебе капучино с булочкой с корицей.

Мне удается сесть, и я протираю глаза кулаками.

— Ты пришла с Картером? Почему?

В ее темных глазах вспыхивает боль.

— Потому что ты моя сестра, одна из моих лучших подруг, и я люблю тебя. Если тебе больно, я не хочу, чтобы ты переживала это в одиночку. — Ее руки обнимают меня, удушающими, чудесными объятиями. — Вместе мы сильнее, Дженни.

Мое сердце колотится от обещания, от любви, и я подпрыгиваю, когда ее живот прижимается к моему. Я отстраняюсь, глядя на ее круглый живот.

— Святые угодники. Что, черт возьми, это было?

Оливия улыбается.

— Твоя племянница передает привет своей тете.

— Ты, блять, издеваешься? — Скулит Картер, маршируя через гостиную. — Дженни почувствовала, как он пошевелился?

— Или она, — бормочет Оливия. — Малыш Беккет любит тетю Дженни.

Я сжимаю ее руки.

— Спасибо, что пришла.

Картер поднимает меня с дивана и прижимает к своей груди, мои ноги болтаются.

— Прости, что меня не было рядом.

— Я в порядке, — напоминаю я ему, слова приглушены его плечом. — Гаррет был там.

— Это должен был быть я.

Картер был рожден защитником. Это часть того, что делает его хорошим лидером и потрясающим капитаном. Его команда — это его семья, и он никому не позволит их тронуть. Это также делает его невероятным братом, даже если временами он немного — или много — властный.

Но когда умер наш отец, когда Картер поставил заботу обо мне и моей маме выше заботы о себе, и когда мой парень и друзья разбили мне сердце? Это вывело его на совершенно новый уровень. Он борется с чувством вины, полагая, что не смог защитить меня, и теперь он одержим желанием уберечь меня от душевной боли.

Я понимаю это, правда понимаю. Но он не смог защитить меня тогда, и не сможет защитить меня сейчас. Сердца разбиваются, и люди травмируются. Это неизбежно, и он зря считает, что сможет оберегать меня вечно.

Но сейчас, когда я встречаюсь взглядом с Гарретом через плечо Картера, я с болью осознаю, что есть такая боль разбитого сердца, которую я никогда не хочу испытывать, один человек, которого я никогда не хочу терять, и прямо сейчас его лицо расплывается в нежной, терпеливой улыбке — и все это ради меня.

Так неужели я продолжу позволять страху все сильнее овладевать мной, контролировать мою жизнь?

Или возьму Гаррета за руку и попрошу его прыгнуть со мной в этот омут?