Поиграй со мной

ГЛАВА 41

СТРАЙК 13: АДСКИЙ ХОЛОД

Здесь намного холоднее. Суровый, пронизывающий ветер безжалостно хлещет каждую открытую часть кожи, пока ты не почувствуешь одновременно онемение и жжение. Это колючее, неприятное ощущение заставляет меня морщиться. С раздражением подношу телефон к лицу и открываю список плюсов и минусов Торонто, добавляя в колонку минусов: “адский холод”.

Для человека, который провел в городе всего час, список пугающе длинный.

●Нет Гаррета

●Нет мамы, Картера, Оливии, Хэнка, Кары

●Никаких детских поцелуев

●Нет Дублина

●Нет танцевальной студии

●Работать на кого-то другого и следовать правилам

●Никакого караоке с Картером

●Никакого горячего шоколада с Гарретом

●Никаких танцевальных батлов с Гарретом

●Никаких медленных танцев на кухне с Гарретом

●Никаких щекоток спины с Гарретом

●Никаких объятий с Гарреттом

●Адский холод

У меня не так уж много причин делать что-либо, кроме как оставаться в Ванкувере.

Мой взгляд опускается на плюсы.

●Меня здесь никто не знает.

Но для меня это заманчивая причина уехать, даже если она немного пугает.

Комок подступает к моему горлу при мысли о том, что я не смогу поехать к маме, прижаться к ней на диване и посмотреть фильм, когда захочу.

Мой телефон жужжит, а сердце колотится так, словно надеется, что это может быть Гаррет, хотя я просила немного побыть наедине.

Эмили: Красное или белое безалкогольное вино? У тебя уже есть немного игристого.

Я: Что?

Эмили: Девичник?

Я: О черт. Мне так жаль. Я забыл. Я в Торонто на собеседовании.

Эмили: Фу.

Эмили: Я имею в виду, круто, следуй зову сердца и все такое. Но есть ли это в Торонто?

Появляется фотография, и мой экран заполняют сморщенный нос Эмили, сложенные губы и скошенные глаза.

Я: Это форма для черлидинга?

Эмили: Да, собираюсь принимать гостей/заняться кое-чем приятным * подмигивающий смайлик*

Хихикая, я возвращаюсь к своему списку.

●Нет Эмили

…

●Нет Гаррета. Нет Гаррета. Нет. Блять. Гаррет.

Болезненный вдох слетает с моих губ, когда я прижимаю телефон к груди, тяжесть того, что я могу потерять, заставляет меня глубже зарыться в подушки дивана, в котором я свернулась калачиком.

Я выглядываю в окно своего гостиничного номера, словно ответ прячется где-то среди небоскребов или оживленных улицах, где город несется своим чередом. Это суматоха, но завораживающая — словно наблюдаешь за стремительным танцем, где все двигаются в унисон, несмотря на кажущуюся суетливость их движений, в этой игре где нужно брать и отдавать.

Вот только там нет ответа, никакого знака, указывающего мне, какой путь выбрать. Просто сплошной хаос, который в точности отражает текущее состояние моего мозга: хаотичность.

Мне всегда нравился город, яркие огни, то, как все оживает ночью. Но есть кое-что, что стоит сказать о тихом утре с видом на горы, море сосен, окрашивающих горизонт, о том, как они танцуют в ряби воды, которую обрамляют.

Здесь, в Торонто, так громко, что ты едва можешь думать. В северной части Ванкувера твой разум принадлежит тебе. Я просто не уверена, что хуже. Когда ты из тех, кто колеблется между чрезмерным анализом и необходимостью отвлечься, и у того, и у другого есть свои преимущества.

Со вздохом я встаю со стула, чтобы подготовиться к собеседованию.

Я потратила три часа, примеряя наряды для Гаррета, только чтобы он каждый раз решал, что они не подходят, и их нужно немедленно снять. В итоге так и происходило, поэтому выбор одежды занял целых три часа. В конце концов он выбрал первый наряд, который я примерила, — маленький говнюк. Так что я надеваю свои расклешенные брюки и белую блузку, заправляя ее в высокий пояс, а образ завершаю любимыми черными ботильонами. Я вытаскиваю резинку из косы, провожу пальцами по волосам, чтобы волны свободно падали на плечи, и заканчиваю несколькими быстрыми мазками туши и лёгким оттенком на губах. Гаррет помог выбрать и это.

По крайней мере, мне так кажется. Я протестировала каждый оттенок, оставляя отпечатки помады на его прессе. Все его ответы были смутными, но больше всего он задохнулся, когда я поцеловала его разгоряченную кожу. Тогда я поняла, что это был правильный выбор.

Это, конечно, не имело никакого отношения к тому, что эти следы располагались так низко на его торсе, прямо над поясом нижнего белья. И определенно не имело ничего общего с тем, что эти губы обхватили его член десять секунд спустя.

Жаль, что я не послушала его насчёт пальто, потому что, выходя на улицу, я тут же начинаю проклинать себя за то, что проигнорировала его предупреждение. Он настаивал, чтобы я взяла тёплое пальто на всякий случай, но вместо этого я стою здесь в своём красивом сиреневом пальто, которое идеально подходит для западного побережья, но совершенно бесполезно в здешнем холоде.

— Ну и дура, — бормочу я, забираясь в ожидающий меня Uber.

Дорога туда должна была занять всего десять минут, но у нас уходит тридцать. К счастью, я все спланировал заранее; пробки в Торонто — это настоящее дерьмовое шоу.

— Большое тебе спасибо, Мэнни, — говорю я своему водителю, выходя из машины.

— Удачи тебе на собеседовании, Дженни! — кричит он в открытое окно.

Здание передо мной не такое уж высокое, но когда я смотрю на него, оно кажется огромным, как решение, которое давит на меня, тянет мое будущее во все стороны, как тряпичную куклу. Нерешительность клубится у меня в животе, вызывая боль, и мой взгляд блуждает по пространству в поисках места, где можно присесть, перевести дыхание.

— Я не знаю, что делать, — бормочу я, расхаживая по дорожке. Дурное предчувствие сжимает мою грудь, и мое сердце учащенно бьется. Я прижимаю к ней руку, как будто могу остановить бешеную гонку. — Я не могу этого сделать. Что я здесь делаю?

Мой телефон звонит один раз, затем второй раз, и мир замирает, когда крошечный медвежонок освещает мой экран.

Медвежонок: Я знаю, тебе нужно пространство, чтобы принять это решение самостоятельно, но я не мог позволить тебе войти туда, ничего не сказав сначала.

Медвежонок: Ты можешь это сделать. Ты заслуживаешь этого. Ты заслужила это. Если ты этого хочешь, все, что тебе нужно сделать, это протянуть руку и взять это. Я горжусь тобой, Дженни, и, несмотря ни на что, ты всегда будешь моим лучшим другом, а я всегда буду твоим надежным пристанищем.

Подлая слеза предательски вытекает из моего такого же подлого слезного протока, оставляя за собой подлую дорожку на моей, в общем-то, не такой уж подлой щеке. Я быстро смахиваю ее, шмыгая носом, и перечитываю его сообщение раз, другой, а потом и третий — просто чтобы окончательно в этом убедиться.

Успокаивающе вздохнув, я убираю телефон, поднимаюсь по ступенькам и распахиваю двери.

— Дженнифер?

— Хм? — Мой взгляд отрывается от пустоты, и я начинаю искать того, кто произнёс моё имя. Это Моника, подруга Лии, она мягко улыбается и смотрит вправо, где на меня внимательно глядит Аннализ. — Ой, простите. Всё никак не привыкну к смене часовых поясов. — А ещё она продолжает называть меня Дженнифер, хотя я уже несколько раз просила звать меня Дженни.

— Казалось бы, у тебя должно быть больше энергии, ведь мы здесь опережаем тебя, на сколько? Часов на четыре?

— На три. — Сейчас 18:30, что значит, у нас дома 15:30. Гаррет, скорее всего, забирал бы меня из школы, и мы поехали бы домой, чтобы немного вздремнуть. Дневной сон — одно из моих любимых времён дня.

Аннализ улыбается. За этим скрывается намек на напряженность, заметную по тому, как она плотно сжимает губы, но опять же, я ни разу за весь день не видела ее зубов. Ей за шестьдесят, и что-то подсказывает мне, что у нее не было секса по меньшей мере двадцать лет.

— Тем не менее, мы только что сказали, что, по нашему мнению, ты бы отлично подошла нам здесь.

Я в этом не уверена. Ранее сегодня я наблюдала, как половина из них выкрикивала приказы балеринам, которые выглядели на грани обморока или слез. Именно поэтому я в своё время и ушла из балета. Тем не менее, осознание того, что они всё-таки хотят видеть меня, всё равно вызывает во мне волнение. Мои плечи расслабляются, я выпрямляюсь и лучусь улыбкой.

— Правда?

— Конечно. Мы наблюдали за тобой много лет. Ты прекрасно танцуешь.

— И Лия всегда отзывается о тебе только положительно, — добавляет Моника.

Мне нравится Моника. Как и Лия, она моложе и всё ещё, не знаю… полна жизни? Не сломлена диктаторами профессионального танцевального мира? Просто приятный человек? Она дружелюбна, открыта и представительная. Большую часть тура она шептала мне на ухо что-то об Аннализ каждый раз, когда та отворачивалась. В какой-то момент мне даже пришлось притвориться, что кашляю, чтобы скрыть смех.

Прежде чем я успеваю ответить, к нашему столику подходит молодой человек.

— Мы готовы сделать заказ?

Аннализ жестом указывает на меня.

— Почему бы тебе не начать?

— Хммм… — я пробегаю глазами по меню. Филейная часть терияки весом в шесть унций. Оно. Мой желудок поет от радости, и я нажимаю на выбор. — Я буду филейную часть, средней прожарки, с дважды запеченным картофелем, полностью заправленную и…

— О, Дженнифер, милая. — Покровительственный взгляд Аннализ поднимается над ее очками без оправы. — Разве ты не предпочла бы что-нибудь полегче?

— Эм… — На самом деле нет, блять?

— Это очень строгая программа, поэтому мы, конечно, ожидаем, что наши инструкторы будут такими же преданными делу, как и наши ученики, когда дело доходит до тренировок. Это включает в себя питание.

— Конечно. — Я натягиваю улыбку, оберегающе прижимаю руку к животу под столом, прогоняя стыдливые мысли, которые пытаются проникнуть внутрь, напоминая себе, что я уже не такая стройная, какой была всего несколько месяцев назад. — Мне, пожалуйста, салат капрезе с курицей-гриль.

— Отличный выбор, мэм, — отвечает официант, но веселые огоньки в его глазах говорят мне, что он не хуже меня знает, что это гребаная чушь. Под моим прищуренным взглядом он опускает голову, чтобы скрыть ухмылку, и берет мое меню. — А что будете пить?

— Она будет водку с содовой и лимоном. — Аннализ подмигивает. — Без сахара.

— Вообще-то, я не пью. Рутбир (прим. root bear — безалкогольный газированный напиток с травяным вкусом, популярный в Северной Америке) было бы великолепен.

Интересно, вызваны ли ужас и неверие в выражении ее лица моей вынужденной трезвостью или газировкой с сахаром. Прежде чем она успеет отчитать меня за что-либо из этого, я говорю ей.

— Мой отец скончался, когда мне было шестнадцать, после того, как его машину сбил пьяный водитель. Я целую вечность не пила рутбир, вплоть до недавнего времени, потому что это был любимый напиток моего отца. Нам нравился тот сорт, который выпускался в коричневых стеклянных бутылках, папин старомодный рутбир, так он назывался. — Я смеюсь. — Мой папа говорил мне, что он сам это сделал, вот почему на нем его имя. Каждую пятницу он приходил домой с работы с упаковкой из шести банок пива, и мы все выпивали по одной, пока ели нашу семейную пиццу и ходили в кино.

— Это… ну…

— Мне тоже, пожалуйста, рутбир, — перебивает Моника. — Не пила его с тех пор, как была ребенком. — Она смотрит на Аннализ. — Ты хвалила танцы Дженни?

Она колеблется, прежде чем кивнуть.

— Да, как я уже говорила, ты была бы прекрасным дополнением здесь. — Она разводит руки в стороны, а затем сцепляет их под подбородком, и я, наконец, получаю от нее зубастую улыбку. Это странно напоминает знаменитую улыбку Чендлера Бинга на помолвке из — Друзей. — Итак, что ты думаешь? Это означает да?

Мои брови взлетают на лоб.

— Это означает да? Ты предлагаешь мне работу?

— Да!

— О. Боже мой. Вау. Я… правда?

— Конечно, правда! Ты наш первый выбор, поэтому мы отложили все остальные предложения.

Странное напряжение охватывает мои плечи, а в животе порхают бабочки, но на самом деле они не похожи на хорошие.

— Должна ли я принять решение прямо сейчас? Я этого не ожидала. Я думал, у меня будет немного времени.

Ее улыбка дрогнула, и я быстро отступила.

— Моя семья в Ванкувере. Я так благодарна за эту возможность, правда. Это сбывшаяся мечта. Я просто не уверена, что готова…

— Стоять на своем? Жить своей жизнью?

Под столом мои пальцы впиваются в бедра. Стоять на своем? Жить своей собственной жизнью? Мне действительно нужно переехать через полстраны и оставить семью, чтобы заниматься этим?

— Я не уверена, что готова быть так далеко от них, — тихо заканчиваю я, и когда остальные за столом соглашаются, что это важное решение, которое я могу принять до того, как улететь домой, я провожу остаток ужина, размышляя об этом, о жизни без них.

— Блять… проклятая… восточная Канада… зима…

Я стаскиваю свои кожаные ботинки, и снег, выпавший этим вечером и покрывший их, взмывает в воздух, падает на ковер и быстро тает.

Я хочу вернуться домой, где весна уже начала показывать свое впечатляющее лицо.

Я переодеваюсь в свои самые теплые пижамные штаны и толстовку с капюшоном Гаррета, прижимаясь к уюту, запаху, как будто я завернута в его объятия.

Когда я готова лечь спать, я забираюсь под одеяло и смотрю в окно. На небе не светится ни единой звезды. Город внизу бодрствует, и горизонт имеет неприятный сине-серый оттенок, замусоренный загрязнением, которое приносят все огни.

Чем дольше я лежу здесь, ожидая откровения, тем больше запутываются мои мысли. Все болит. Это напряжение, которое я не могу объяснить, так туго завязывается у меня в животе, ползет вверх по спине. Огромная пустота на вкус как яд, тишина такая оглушительная. Это тяжело и мрачно, пугающе и душераздирающе, и все, что я хочу сделать, это отложить его в сторону.

Но я не знаю как, и когда мои веки закрываются, как будто я могу отгородиться от страхов, слезы просачиваются из уголков глаз, скатываясь по вискам. Я сворачиваюсь калачиком на боку, сжимая Принцессу Жвачку, в то время как мой мир умоляет меня помочь ему исправиться.

У меня звонит телефон, Хэнк звонит по видеосвязи, как всегда вовремя. Не спрашивайте меня, почему он настаивает на видеосвязи, когда он ничего не видит. В основном мы позволяем ему делать то, что он хочет. Он настойчив.

— Ты прекрасно выглядишь, — говорит он, и широкий луч света закрывает его лицо.

Я хихикаю, сажусь и подтягиваю колени к груди, благодарная, что он не видит слез, которые я смахиваю.

— Тебе нравится мой наряд?

— О да. Просто сногсшибательно. Ты надела это на собеседование?

— Нет, я не уверен, что им понравилось, если бы я пришла в пижаме.

Хэнк смеется, и вокруг его глаз появляются морщинки.

— Хорошо, что они охотятся за твоим талантом, а не за твоим чувством стиля. Итак, ты хочешь сначала поговорить о своем интервью или о причине, по которой ты плачешь? Или эти два явления связаны?

Из горла вырывается бульканье смеха. Я провожу тыльной стороной запястья по носу, шмыгая им.

— Я ненавижу твою проницательность, — говорю я со вздохом. — Интервью прошло нормально. Это было прекрасно. На самом деле хорошо. Я просто… я не знаю. Я не уверена, что это то место, где я хочу быть.

— Почему?

— Я бы многое оставила позади. Многих людей, которых я люблю.

— Хм. Так почему ты хочешь получить эту работу?

Это не то, о чем мне даже нужно думать.

— Впервые в жизни я уверен, что меня выбрали не из-за моего брата, а из-за того, что я предлагаю к столу.

— И этого достаточно, чтобы взяться за эту работу?

По правде говоря, я не знаю. Еще неделю назад у меня не было намерения соглашаться на это. Я была взволнована, наблюдая, как отношения между мной и Гарретом продолжают развиваться. Я была на седьмом небе от счастья стать тетушкой, и мне не терпелось, хотя и немного страшно, сказать своему брату, что я влюбилась.

— Наверное, я просто… не знаю, где мое место.

— Твое место там, где ты хочешь быть, Дженни.

— Это достаточно легко сказать, но Картер был единственным человеком, на которого я могла положиться всю свою жизнь. Он всегда был рядом, а теперь его нет, и я не знаю, что с этим делать, или кем быть без него. Так много во мне привязано к нему.

Хэнк на мгновение замолкает, обдумывая мои слова.

— Ну, может быть, это и правда, что вы двое связаны друг с другом, но это неправда, что ты не знаешь, кем быть без него. Ты самостоятельная личность, Дженни. Всегда такой была.

— Тогда почему он является катализатором, который приводит ко мне каждого человека, который мне дорог? Как мне узнать, действительно ли я нравлюсь этим людям такой, какая я есть, или я просто удобство, потому что я всегда рядом? — Вопросы улетучиваются прежде, чем я успеваю проглотить их обратно.

— Нашли ли тебя некоторые из самых важных людей в твоей жизни через твоего брата? ДА. Ну и что с того? Я верю, что жизнь ставит нас на пути тех людей, которые нам нужны, что мы так или иначе столкнемся друг с другом. Давай не будем оценивать, как это происходит, а просто будем благодарны, что это происходит, что наша жизнь наполнена любовью людей, которые приносят нам счастье и комфорт, тех, кто заставляет нас смеяться, кто может изменить весь наш день улыбкой или объятием.

Черт возьми. Опять эти подлые, протекающие слезные протоки.

— Ты снова плачешь?

— Нет, — кричу я, вытирая лицо рукавом толстовки Гаррета. — Я не плачу. Никогда.

— Верно. Вы, Беккеты, все очень стойкие, бесчувственные люди. Именно это делает вас всех такими холодными и отстраненными. — Хэнк колеблется. — Позволь мне спросить тебя кое о чем, Дженни. Как вы с Гарретом полюбили друг друга? Это наверняка была не любовь с первого взгляда; ты встретила его много лет назад.

Я улыбаюсь, вспоминая последние несколько месяцев. Бесчисленные неловкие встречи, бесстыдный флирт, первый поцелуй, которого я никак не ожидала. Тихие ночи, проведенные на диване, в объятиях друг друга. Горячий шоколад, танцы, украшения с отпечатками ладоней. Тихие разговоры поздно ночью под одеялом, ревность, которую я никогда раньше не испытывал, желание сделать что-то своим. Борьба и слезы вперемешку со смехом и улыбками. Пересекая и раздвигая границы шаг за шагом. Два незнакомца, которые стали лучшими друзьями, а затем и больше, намного больше.

Медленно, и все же внезапно, он появился.

Однажды Гаррет был незнакомцем, мужчиной, который краснел каждый раз, когда я заговаривала с ним, который не мог связать несколько слов, чтобы сформулировать ответ. И вдруг он оказался везде, во всем, открылся мне, показал мне человека под застенчивой внешностью, невероятного друга, сострадательного брата и сына. Он вовлек меня, и с каждым кусочком, который он мне давал, он показывал мне место, где он тоже должен был держать части меня.

Поэтому я говорю Хэнку именно это.

— Похоже, присутствие Гаррета в твоей жизни имеет прямое отношение ко всем частичкам тебя, Дженни, которые заставили его захотеть остаться. Не к человеку, который привел его к тебе.

Хэнк прав. Гаррет влюбился в меня не из-за Картера. Он выбрал меня не из соображений удобства. Картер ввел его в мою жизнь, и Гаррет обнял меня.

— Ты достойна всего, чего желаешь, Дженни. Никогда, ни за что не отказывайся от своей мечты, какой бы она ни была.

Моя мечта? Я не думаю, что это она, не здесь.

Моя мечта — дома. Моя мечта — это позволить себе быть любимой людьми, которые хотят любить меня, кто заставляет меня чувствовать себя такой наполненной, красивой и впечатляющей, что я чувствую, как меня распирает.

Однажды я прочитала, что есть разные виды любви. Те, в которых ты учишься, где ты растешь, понимаешь, что тебе нужно. Что ты будешь влюбляться снова и снова, пока, наконец, не прибудешь к месту назначения. Ты находишь того, кого так долго искал, и все просто… подходит.

Но я не могу представить лучшей любви, чем Гаррет. Вместе мы сделали все это. Мы учились, росли, осознавали наши потребности и выражали их. Он дает мне все, о чем я только могла мечтать, и я думаю, что делаю то же самое и для него.

И подходит ли мне кто-то больше чем он? Где я могла бы найти кого-то, чьи грани так идеально сливаются с моими, собирая все наши маленькие осколки и делая нас единым целым?

Я потратила свое время на поиски своего места в этом мире, но чем больше я вижу, тем больше понимаю, что все это время оно было прямо у меня под носом.

Зачем мне продолжать поиски? Все, что я бы делала, это блуждал все дальше от тех самых людей, от того места, которое наполняет меня счастьем.

Я слишком часто позволяла своим чувствам брать верх. Зажатая между стремлением удовлетворить жажду принятия и подлинной связи и желанием спрятаться, уйти в себя. Я берегла свои особенные качества, опасаясь, что, если отдам их не тем людям, они уничтожат их без труда, сожмут в своих руках, оставив меня лишь оболочкой — незначительной и неузнаваемой. Но если я сохраню всё это внутри, я останусь собой, когда они исчезнут.

И теперь я стою здесь, размышляя над единственным вопросом, который мне когда-либо следовало задать себе: почему любить себя менее важно, чем мысль о том, что другие люди любят меня?

Гаррет однажды сказал мне, что я не создана для того, чтобы вписываться, что для меня невозможно прятаться в тени. Так почему же я постоянно пытаюсь? Почему я стала самозванцем в своей собственной жизни? Я никогда не сомневалась в своих талантах. Я была уверена во всем мире, когда дело касалось танцев, в моей способности удивлять. И все же, так часто я была готова расшибиться в лепешку, чтобы соответствовать чьему-то представлению о том, кем я должна быть, быть той, кого все остальные считали достойной.

Просто быть той, кого я сочла достойной. Достойной любви, принятия.

Я прожила слишком большую часть своей жизни под давлением. Но, возможно, все это давление было напрасным для… меня. Люди, которые имели значение, никогда не просили меня о большем или о чем-то другом. Они увидели меня всю, раскрыли объятия и приняли все части, истории, страхи, нюансы, которые делали меня той, кем я являюсь.

Может быть, я привыкла к одиночеству. К мысли, что я ни для кого не просто подхожу, ни для каких отношений, дружбы или чего-то еще. Может быть, я убедила себя, что меня это устраивает. Одиночество стало для меня мирной отсрочкой. Это было мое тихое место, где я могла отдохнуть, снять все свои маски и позволить себе быть самой собой, не боясь быть отвергнутой.

Но что, если влюбиться — это когда быть с этим человеком лучше, чем чувствовать комфорт одиночества? Что, если любовь — это когда вы принимаете это вместе, хаос в своем разуме, и делаете это лучше, чем вы когда-либо думали, что это может быть?

Потому что посреди моей бури, в центре всего моего хаоса, Гаррет ждет с распростертыми объятиями, готовый разбить меня вдребезги такой безусловной любовью, о существовании которой я и не подозревала до него.

И вдруг что-то щелкает.

Я могу постоять за себя, но я не обязан. Мне позволено быть частью целого.

Мне позволено выбирать любовь.