Прекрасная месть

Глава 28

Напряженный разговор

Лэй

Когда я двинулся к Моник, каждый шаг давался тяжелее предыдущего.

Ладони вспотели, по венам разливалась странная смесь напряжения и предвкушения.

Дядя Сонг, кажется, почувствовал мое волнение и отошел в сторону, оставив ее одну.

Его голос прозвучал мягко, но твердо:

— Отныне держи ее рядом, племянник.

Я прекрасно понимал, какой тяжелый путь ждет меня впереди. Но также знал — Моник станет моим маяком, который выведет меня через эту тьму.

Она была для меня не просто спутницей, она стала спасательным кругом в этом бурном, предательском море неопределенности.

Осторожно я протянул руку и взял ее ладонь в свою.

Тепло ее кожи разлилось по моим пальцам, укутывая меня в странное чувство уюта.

— Ты в порядке? — я мягко сжал ее руку, мой голос был едва слышен, я пытался успокоить ее... и заодно себя.

— Все хорошо, — ответила она спокойно.

Но глаза ее выдали. Она явно нервничала, хотя я не понимал почему.

Я повернулся к дяде Сонгу и почтительно кивнул ему:

— Спасибо, что привезли ее.

— Конечно, Хозяин горы, — отозвался он и направился к Чену. Там они тут же погрузились в шепотливый разговор.

Тяжело вздохнув, я повел Моник прочь от остальных:

— Пойдем прогуляемся.

Она огляделась, внимательно осматривая огромный лагерь вокруг нас.

Мы шли молча.

Единственным звуком был хруст листвы под нашими шагами.

Я мельком взглянул в сторону спарринговой площадки.

Ху и остальные мои бойцы смотрели на нас с явным интересом.

Я отвернулся и повел Моник в противоположную сторону.

День был прекрасный: солнце согревало лица. Но в моей голове царил полный бардак.

Голос стал грубым:

— Что случилось, Моник?

Она прикусила губу и подняла на меня свои огромные красивые глаза:

— Ну... Я бы сказала, что в лобби отеля Бэнкс и Дак устроили соревнование, у кого больше. И, по-моему, победителя так и не нашли. Зато точно кому-то прилетит огромный счет за ущерб.

Я стиснул зубы.

— Дак должен был думать только об одном, о том, как уберечь тебя и вернуть ко мне.

— Бэнкс наставил на Дака пушку, и, думаю, Дак это не особо оценил. Как только Бэнкс отвел ствол в сторону, Дак сразу на него набросился, — объяснила Моник.

Я закатил глаза.

— Там все куда глубже.

Она уставилась на меня:

— Правда?

— У них давняя вражда. Все началось с того, что оба встречались с одной девушкой по имени Джейд.

— Хммм, — Моник округлила глаза. — Кажется, я помню, что Бэнкс встречался с какой-то Джейд.

— Лет пять назад?

— Да.

— Так вот, в то же время с ней встречался и Дак.

— Охренеть. — Она покачала головой. — Зная моего кузена, он точно не отступит, если речь идет о соревновании из-за женщины.

— Дак до сих пор считает, что Бэнкс увел у него Джейд. Когда он подошел к нему поговорить об этом, твой кузен кивнул, признал, что да, увел... и добавил, что, наверное, все дело в том, что у него банально на несколько дюймов больше.

— Дюймы? — Моник цокнула языком. — То есть все-таки соревнование у кого больше член.

— Именно, — покачал я головой. — Бред полный. Они враждуют уже несколько лет, и все только хуже. Хотя Джейд в итоге изменила им обоим с каким-то парнем на Севере. Теперь она замужем и с детьми. Им бы уже пора остыть.

Мы снова замолчали, продолжая идти.

Меня напрягала эта тишина.

Для Моник было совсем не характерно вот так молчать.

Что-то явно было не так.

На лице Моник появилось тревожное выражение.

— У меня... куча вопросов, — сказала она.

Почему-то от этих слов у меня внутри сразу все напряглось.

Я увел ее подальше от любопытных взглядов бойцов.

— Какие вопросы?

— Ты... возглавляешь банду "Четыре Туза"?

Я напрягся.

— Я бы не назвал нас бандой. Мы — семья.

— Но вы же занимаетесь... бандитскими делами?

— Да. — Я внимательно посмотрел на нее и сильнее сжал ее руку. — Что ты об этом думаешь?

— Я не дура. При всем этом оружии и охране я с самого начала понимала, что вы опасны, но...

— Теперь это трудно игнорировать? — закончил я за нее.

— Да, — выдохнула Моник. — Честно говоря, то, чем ты занимаешься, меня не касается. Больше всего меня бесит, что Бэнкс и Марсело до сих пор увязли в криминале.

Я хмыкнул:

— Марси.

Она остановилась и мрачно на меня посмотрела:

— Не называй его так. Дак уже так сказал, и это точно не помогло.

— Ты не понимаешь, Моник, — с грустной улыбкой ответил я. — Марсело всех нас дико бесит. Называть его Марси — это была бы маленькая, но сладкая месть.

Ее взгляд стал еще жестче.

— Но ты все равно не будешь его так называть.

Я едва сдержал раздраженный вздох и кивнул:

— Ради тебя — не буду.

— И прикажи Даку тоже не называть его так.

У меня дернулась челюсть.

— Ладно. Передам и Даку.

— Спасибо, Хозяин горы, — произнесла она с легкой насмешкой.

Я приподнял брови.

— Так... Ты расскажешь, почему тебя зовут Хозяином горы? Или это тоже какая-то секретная часть "Четырех Тузов"?

Я усмехнулся:

— Никакой это не секрет.

— Хорошо. Тогда почему тебя так называют?

— Горы часто используют как символ силы, устойчивости и власти.

— Ладно... — протянула она.

— Для нас метафорическая гора — это сами "Четыре Туза". А я — Хозяин. Тот, кто всем управляет. Высшая вершина.

— Вау... — прошептала она, разомкнув губы.

Мы углубились в лагерь и прошли западную сторону, где располагалась кухня. Открытая зона, с несколькими печами и духовками на дровах. Над длинными гранитными столами свисали медные кастрюли и сковороды. Из огромных воков поднимался пар — повара суетились, готовя обед. По всему лагерю разносились такие аппетитные запахи, что у любого потекли бы слюнки.

Я снова перевел взгляд на Моник.

Под полуденным солнцем ее теплая кожа сияла, будто светилась изнутри.

Черт, какая же она красивая...

Я облизнул губы.

Она поймала мой взгляд, покраснела и быстро отвела глаза вперед.

— Мне сегодня нужно будет поговорить с Бэнксом и все ему объяснить, — сказала она.

Я нахмурился.

Она продолжила:

— После всего, что сегодня произошло, я уже понимаю: он не хочет, чтобы я была рядом с вами.

Мне не нравилось, куда все это катится.

— Но... — она кашлянула, собираясь с мыслями, — Бэнкс не сможет запретить мне быть с тобой.

Я застыл на месте.

— К тому же я дала обещание, что буду рядом, пока ты... — она замялась, — не сразишься со своим отцом.

Только тогда мое внутреннее напряжение немного отпустило.

Мы вышли на тропинку, где по обе стороны стояли синие палатки. Их пологи мягко трепетали на ветру, спускающемся с гор.

Мы вышли на восточную сторону лагеря, где находилась купальная зона.

Горный ручей был искусно направлен так, что образовал водопад, падающий в большое каменное озеро.

Я остановился, чтобы в полной тишине впитать эту картину.

Кристальная вода стекала непрерывным потоком.

Это место всегда дарило передышку после самых изнурительных тренировок.

Моник повернулась ко мне.

— Но, Лэй... Мне нужно знать одну вещь.

Я встретился с ней взглядом. и снова утонул в этих потрясающих карих глазах.

В них плескались сила, стойкость и открытое сердце.

По телу прошла странная горячая волна.

— Лэй, — начала она, ее голос был едва слышным шепотом, — у тебя... тело Шанель?

Я моргнул.

Вопрос был таким неожиданным, что сбил меня с ног.

Воспоминания о Шанель, о моей болезненной любви к ней и ее преждевременной смерти, хлынули в голову с такой остротой, что перехватило дыхание.

В груди сжался тугой узел.

Рана, которая едва начала затягиваться, будто снова разошлась, кровоточа по-живому.

Я выпустил руку Моник и сделал шаг назад.

Она внимательно наблюдала за моей реакцией.

В тот момент я хотел только одного, избежать этого вопроса.

Да что там, я бы с куда большим удовольствием вернулся к Ху и его адским тренировкам. Пусть бы на меня разом кинулись десять или даже двадцать бойцов с ножами и мечами.

Было бы легче отбиваться от них один за другим, чем разбить в дребезги то, как Моник видит меня.

Черт.

Тело сковал страх.

Леденящий ужас, что правда оттолкнет Моник, что она не сможет это принять... не сможет понять.

Что сказать? Что сделать?

Я не мог солгать.

Не ей.

Не после всего, как она приняла мою темную сторону, как сочувствовала моему стремлению победить отца.

Я сглотнул и встретился с ней взглядом.

Блядь.

И тут по венам ударила новая волна паники.

Я не мог позволить ей уйти.

Не после всего тепла, которое она мне отдала.

Не после того, как своим сердцем она начала лечить мои раны.

Я стиснул зубы.

Кто, блядь, ей рассказал?

Я не мог вынести одной только мысли о том, что потеряю Моник. Не после всего, что было между нами. Я уже слишком многое потерял. И если вдруг Моник решит уйти из-за того, что у меня осталось тело Шанель… Я все равно не отпущу ее.

А это уничтожит не только меня — это разрушит все прекрасное, что между нами только начало рождаться. Пальцы невольно потянулись к месту, где обычно лежали наручники.

Моник подняла брови:

— Лэй, мне нужна полная честность.

— Я... — голос сорвался на хрип.

Я глубоко вдохнул, пытаясь взять себя в руки.

Она чуть наклонила голову, не сводя с меня глаз.

— Да, — я скрестил руки на груди, — тело все еще у меня.

Тишина после моих слов была оглушительной.

Я не отводил взгляда от Моник, борясь внутри между страхом и надеждой.

Готовился к ее реакции, к шоку, к следующим вопросам.

Но она молчала.

Просто смотрела на воду, где рябь отразила полуденное солнце.

Ее лицо было непроницаемым.

Меня охватила настоящая паника.

Что у нее сейчас в голове?

Не оборачиваясь, Моник тихо спросила:

— Почему ты забрал ее тело?

— Потому что... если бы ее похоронили, если бы ее тело ушло в землю... — я с трудом выговорил слова, в горле стоял ком, — тогда бы она действительно исчезла навсегда.

У меня защипало в глазах.

По позвоночнику пробежал холодный озноб.

— Потому что... с тех пор как мой отец убил ее, я ощущаю... всепоглощающую утрату и отчаяние.

Но когда она рядом...

Я все еще чувствую связь.

Могу даже притвориться, будто... она не совсем мертва.

— Ты... — Моник обняла себя за плечи. — Ты ходишь к ее телу?

Я нервно провел рукой по волосам.

— Я не навещал ее с тех пор, как похитил тебя.

Она посмотрела на меня:

— Но... когда ты ходишь к ней, что ты там делаешь?

Сердце болезненно сжалось.

Я глубоко вдохнул, прежде чем ответить:

— Я сижу рядом с Шанель и разговариваю с ней. Рассказываю обо всем, что происходит. Иногда я...

Моник внимательно наблюдала за мной.

Слезы жгли глаза, но я заставил себя моргнуть и поднял взгляд к небу.

И тут увидел: два черных ворона парили в прохладных потоках воздуха, закручиваясь в спирали вокруг вершины Горы Утопии.

Голос Моник вернул меня на землю:

— Иногда ты что?

Я снова посмотрел на нее — и слеза скатилась по щеке.

— Иногда я расчесываю волосы Шанель... вспоминаю с ней наши моменты... Но я перестал это делать день назад. Потому что... — голос задрожал, — пряди начали выпадать из ее кожи...

— Тело начинает разлагаться? — тихо спросила Моник.

— В похоронном агентстве ей сделали бальзамирование, — я стер слезу и снова уставился в небо.

Но ворон там больше не было.

— Чен сразу предупреждал: эти растворы не смогут полностью сохранить тело. Они только замедляют разложение.

Моник продолжала внимательно меня изучать:

— И?..

Я посмотрел на нее.

— И что?

— Ты... делаешь еще что-то?

Я нахмурился.

— Почему все думают, что я сплю с телом Шанель?

Моник распахнула глаза:

— Потому что само наличие у тебя тела — это настолько ебануто, что в голову лезет все, что угодно!

— Ты серьезно считаешь, что я ждал всю свою жизнь, чтобы сохранить девственность для Шанель, а потом впервые переспал бы с ее трупом?!

— Я только познакомилась с тобой.

Я мрачно посмотрел на нее:

— И все равно знаешь меня лучше, чем большинство.

— Правда?

— Правда.

Моник снова посмотрела на воду:

— Кого Шанель оставила после себя?

— Мать, младшую сестру, друзей, родственников...

Моник покачала головой:

— Лэй, ты не просто затягиваешь свою скорбь по ней. Ты еще и не даешь им всем проститься с ней.

Я почувствовал, как плечи напряглись.

На ее лице читалось разочарование.

— Это неправильно, Лэй.

Между нами снова повисла тишина — тяжелая, давящая, будто весь воздух вокруг сгустился.

Слова Моник звучали в голове гулким эхом.

Я знал, что она права.

Но сама мысль отпустить Шанель, даже мертвую, казалась невыносимой.

Моник посмотрела на меня.

— Как ты собираешься это исправить, Лэй?

У меня дернулась челюсть.

— Я мало что знаю о Синдикате «Алмаз», «Четырех Тузах» или даже банде «Роу-стрит». Черт, я вообще о многом не знаю, — Моник пожала плечами. — Но я знаю одно, ты лучше этого. И если ты Хозяин горы, тогда ты должен быть настоящим примером для своих людей.

Сердце сжалось от ее слов.

— Когда умерла моя мама, я тоже хотела удержать ее тело рядом... — Моник разжала руки и приложила ладонь к груди. — Но мне пришлось проститься с ее телом. Потому что в итоге она все равно осталась жить здесь. И эта часть ее никогда не покинет меня. То же самое будет и у тебя.

Ее слова ударили по мне сильнее, чем любые удары на тренировке сегодня.

Моник указала на меня пальцем:

— Мне нужно, чтобы ты пообещал вернуть тело Шанель ее семье.

Я хотел зарычать или хотя бы сверкнуть глазами, но не смог.

Если бы это сказал кто-то другой, я бы проигнорировал такую просьбу.

Но только не Моник.

Она протянула ко мне руки:

— Сегодня я поговорю с Ченом, чтобы он передал тело моего отца Бэнксу. Может, ты тоже позволишь ему заняться тем, чтобы вернуть тело Шанель ее семье?

Сегодня Шанель уйдет от меня? Нет.

Я даже не смог ничего ответить, только покачал головой.

— Тогда когда, Лэй?

Я выговорил сквозь стиснутые зубы:

— Самое раннее... после того, как не станет моего отца.

Только тогда я хочу сесть рядом с телом Шанель и рассказать ей об этом.

— Ее душа все увидит, Лэй. Тебе не нужно держать у себя ее тело. Позволь ее семье похоронить ее по-человечески.

— Это мое решение.

— Это нечестно по отношению к ее родным, Лэй. Ты ведешь себя безумно и эгоистично.

— Мне плевать.

С глухой болью в голосе Моник прошептала:

— Тогда... прости, но я не смогу быть рядом с тобой.

Ее слова пронзили воздух, будто ядовитые стрелы.

Внутри все перевернулось от боли и ярости.

Она посмотрела через мое плечо:

— Дядя Сонг все еще здесь. Я поеду с ним обратно.

Моник развернулась и пошла прочь.

Я сорвался с места.

Она взвизгнула.

Я перехватил ее за руку и резко притянул к себе, прижимая ее теплое тело к своему.

Моник дрожала, запрокинула голову и распахнула глаза:

— Отпусти меня.

— Этого я тоже не могу сделать.