Прекрасная месть

Эпилог

Полный контроль

Лэй

— Обычно... — Моник медленно терлась своей киской о мой член.

Я застонал и сжал ее бедра.

— Обычно я уже прыгала бы на твоем члене, выражая всю свою благодарность за то, что ты со мной сделал.

Мое тело вибрировало от дикого желания.

Я провел руками по ее спине, сжал ее мягкую задницу, сильнее прижимая к себе:

— А сейчас?

— Сейчас ты должен сам сказать, чего хочешь, мистер Священный Девственник.

Она закрутила бедрами, медленно, по кругу, обхватывая член своим теплом, и сводя меня с ума.

ебаный бог...

Чего, черт возьми, я хотел?

В этот момент не оставалось никаких сомнений: я жаждал быть внутри Моник.

Почувствовать, как ее влажная киска по-настоящему сжимает мой член.

Я стиснул зубы, пытаясь удержать себя в руках.

Это был порыв, жар момента, а я же обещал себе, что приму это решение с холодной головой.

Странно было так терять контроль, учитывая, что даже мой гарем, десятки женщин, никогда не доводили меня до такого состояния, когда я едва не вхожу в них прямо на месте.

— Чего ты хочешь, Лэй? — Моник снова закрутила бедрами в этом развратном, дразнящем круге.

Вся моя решимость начала рушиться.

— Черт возьми... — прошипел я сквозь зубы. — Ты ведь понимаешь, что творишь со мной.

— Что именно? — с ленцой крутанула бедрами она. — Вот это ты имеешь в виду?

Глаза Моник затуманились от желания. Ее киска скользила вверх-вниз по всей длине моего толстого, покрытого венами члена, она терлась об него, двигая бедрами вперед-назад. Грудь покачивалась, соски сводили с ума. Ее лоно сжималось вокруг меня все сильнее.

— О, Моник... — все, что я мог сделать, это закрыть глаза и раствориться в этом ощущении.

Она управляла процессом.

Медленно подняв бедра, дала мне насладиться каждым мгновением, когда ее влажность скользила по всей длине моего члена. А потом, с глухим стоном, рухнула обратно — до самого конца.

Лицо исказилось от сумасшедшего удовольствия.

Она снова начала двигаться, вверх-вниз, в стороны, лаская мой член своей текучей, горячей киской.

Волна удовольствия прокатилась по моим венам, накрывая с головой, пока она не сбавляла ни ритм, ни напор.

Эта влажное, обжигающее трение сводило меня с ума.

Все было настолько ярко, что я откинул голову назад и зарычал от чистого, животного восторга.

Моник задрожала, по ее телу было видно, что для нее это тоже сводящее с ума ощущение.

Я протянул руки и сжал ее грудь:

— Тебе нравится меня дразнить?

— Да... — простонала она, выгибаясь.

Я скользнул пальцами к ее соскам и начал играть с ними, пока она продолжала двигаться — плавно, жадно, оседая и скользя по моему члену.

Каждая клетка моего тела вспыхнула огнем.

Мы двигались в унисон, и стоны, и дыхание становились все громче, все отчаяннее.

И вдруг Моник остановилась, зависнув надо мной. Она посмотрела мне в глаза — в этом взгляде читался немой вопрос:

— Лэй...

Я сжал ее соски:

— Да.

— Мы можем?..

Я знал, что она имеет в виду.

Я чувствовал ее желание, исходящее от нее жаром.

И, если быть честным... жажда войти в нее разрывала меня на части.

Я хотел ее до безумия. Но в то же время... я не хотел потом жалеть.

С трудом пробиваясь сквозь туман возбуждения, я убрал руки с ее прекрасной груди и положил их на ее бедра:

— Мне все еще нужно время, чтобы подумать.

На ее лице отразилось разочарование, и мне было больно это видеть.

Сердце сжалось.

Я не хотел, чтобы она почувствовала себя отвергнутой. Никогда.

— Хорошо... Я понимаю, — прошептала Моник. Она словно почувствовала мое внутреннее метание, провела пальцами по моему лицу и потянулась к поцелую.

Черт...

Наши губы слились в страстном поцелуе, мой язык исследовал ее мягкость, а ее — танцевал в ответ.

Она понимает. И... я, может, и не заслуживаю ее, но и отпустить не могу.

Мы продолжали целоваться, пока Моник медленно не начала двигаться снова. Сначала нежно, обхватывая мой член своей тугой, влажной киской, словно снова изучала его каждую грань, пока я ласкал и вкушал ее рот.

Но очень скоро мы оба растворились в чистом, всепоглощающем желании. Наши тела двигались в опьяняющем ритме, который уносил нас все глубже в безумие.

Блядь... Я сейчас кончу на нее.

Я оторвался от ее губ и крепче сжал ее зад, удерживая на себе.

Это все равно не помогло.

Мой член жаждал оказаться в ней по самые яйца.

Мне нужно было сбросить Моник с себя, пока я окончательно не потерял остатки самообладания.

— Черт побери...

Она ухмыльнулась:

— Что?

— Ты знаешь.

— Нет.

— Оставаться девственником рядом с тобой — это, блядь, невозможно.

— Сомневаюсь. У тебя был целый гарем, и ты как-то справлялся.

— Мой гарем — это не ты. Поверь. Никто еще не доводил меня до такого срыва.

— Правда? — Она качнула бедрами, и ее зад задрожал у меня в руках.

Я застонал:

— Прекрати.

Ее смешок был откровенно дерзким, когда она остановилась:

— Опять дразню?

— Блядь, да.

— Отлично.

Я облизал губы:

— Отлично?..

Ее веки опустились наполовину, голос стал томным:

— Я хочу тебя трахнуть.

Эти слова словно ударили током по всему телу.

Мне пришлось собрать всю волю в кулак, чтобы не заскулить от желания.

С ней сверху я превращался в жаждущего, отчаянного мужчину.

Соберись. Возьми себя в руки.

Она не отводила взгляда:

— Это справедливо. Ты подарил мне удовольствие. Теперь моя очередь.

Сердце грохотало в груди:

— Есть и другие способы доставить мне удовольствие.

Она приподняла брови:

— Говори, чего хочешь. После такого языка... я полностью в твоем распоряжении.

Все мое тело вспыхнуло:

— Да?

Она прошептала:

— Да. Скажи, что мне сделать.

— Отсоси мне.

Ее губы растянулись в дьявольской улыбке:

— Конечно, Хозяин горы.

Я наблюдал, как она медленно опускается вниз, ее мягкие груди скользят по моему телу.

Черт, как же я тебя хочу.

Скоро она оказалась между моих ног. Покачала головой и хихикнула:

— Ну конечно, ты должен быть таким огромным.

Мой член дернулся прямо перед ее лицом.

— Я ведь помещусь у тебя во рту…

— Еще как, — прошептала она, провела руками по моим бедрам, обхватила их крепко и склонилась, чтобы коснуться губами самой головки. — И даже если бы я подавилась твоим членом... мне было бы плевать.

Я застонал.

Она провела языком по всей длине моего члена, от основания до самой головки, дразня и сводя с ума, пока я не оказался на грани.

Мокрое тепло прокатилось по телу электрическим разрядом.

Блядь…

Потом она тихо заскулила, прижавшись губами к члену, и вибрация прошлась по мне, как импульс тока.

Где, черт возьми, она этому научилась?

Не успел я опомниться, как она взяла меня целиком в рот.

Дыхание перехватило от того, как ее полные губы обхватили мой член.

Будто чувствуя, насколько мне хорошо, она начала действовать осознанно — втягивая все глубже, лаская языком каждый сантиметр.

— Ох, блядь… — вырвался у меня стон.

Она начала двигать головой вверх-вниз в идеальном ритме.

Бедра сами подстраивались под ее темп, с каждым движением она шла глубже, жестче.

Идеально. Просто идеально.

Ошеломленный, я смотрел, как она полностью берет контроль надо мной этим своим прекрасным ртом.

Одной рукой она аккуратно придерживала мои яйца, другой, сжимала мой ствол, будто больше никогда не отпустит.

Черт возьми.

Не отрывая взгляда, я чуть наклонил голову вбок и застонал.

Она, блядь, знает, что делает.

Все исчезло — время, место, здравый смысл.

Осталась только Моник и ее рот, обхватывающий мой член.

Мое тело дрожало.

Теперь она будет делать это каждый божий день.

Я подался ей навстречу:

— Да… вот так, именно так.

По телу ударила молния, ее рот и язык творили чудеса.

Она кружила языком по головке, одновременно продолжая скользить вверх-вниз.

Как, блядь, она это делает?..

Я застонал громко, слишком громко, мне было плевать, услышит ли кто-то из моих людей в лагере.

Это было слишком хорошо.

Невозможно молчать.

Она полностью подчинила себе мое тело, унося меня туда, где я и представить не мог оказаться от одного минета.

Я просто таял, разваливался, сдавался.

Черт... она что, реально сейчас заставит меня кончить?

Мои ноги начали неконтролируемо дрожать, я напряг каждую мышцу тела, отчаянно пытаясь продержаться хоть еще пару секунд.

Простонал, схватил ее за затылок, пытаясь притормозить:

— П-погоди... п-подожди...

Но она, чертова непослушница, только ускорилась, заглатывая меня еще глубже.

— О, блядь! — я заскрежетал зубами.

Кульминация накрыла меня, как прилив, сметая все к черту.

— Блядь!.. — волны удовольствия с яростью обрушивались на тело, одна за другой, не давая передышки.

Мышцы судорожно сокращались в ритмичных пульсациях, и в каждой вспышке билось чистейшее наслаждение.

Экстаз разливался по венам.

Я начал кончать прямо в ее прекрасный, жаждущий рот.

Семя лилось ей на язык.

Несколько капель стекли по ее подбородку.

— О, Моник... — я запрокинул голову назад и закрыл глаза.

И продолжал кататься по волнам этого бешеного оргазма.

Это было чистейшее блаженство.

Пульсирующая, горячая эйфория.

Моник была идеальным проводником в этом безумии, дирижером моей страсти — неумолимая, сосредоточенная, одержимая моей разрядкой.

Чувствуя, как я кончаю по полной, она продолжала сосать, вытягивая из меня не только наслаждение, но и, черт побери, душу.

— О-о-о... — простонал я. И когда уже казалось, что все позади, она потянула за самую головку. Я вздрогнул:

— А-а-а!..

Чистый экстаз пронесся по мне, как дикий, безжалостный шторм, не оставив ни одного участка тела нетронутым.

Это было всеохватывающее, разрывающее изнутри ощущение, волна за волной прокатывавшееся от самого центра наружу, оставляя после себя только истощенное, но счастливое опустошение.

Я был чертовым кораблем, выброшенным в бушующее море наслаждения, а Моник — гребаным капитаном, уверенно ведущим меня по этой безумной буре.

О, я никогда ее не отпущу.

И только когда буря утихла, Моник медленно отстранилась.

Я смотрел на нее, будто в тумане, зная, что только что по-настоящему прикоснулся к ее дикой, грязной стороне.

И мне до дрожи хотелось узнать ее еще глубже.

В ее глазах горел хищный огонь, как у хищницы, только что отведавшей особенно вкусную добычу. Даже вспотевшая и раскрасневшаяся, она была потрясающе красива.

— Ну как тебе?..

— Настолько хорошо, что мне хочется достать наручники и…

— Даже не начинай, Лэй. — Она поцеловала мой член и медленно поползла ко мне.

Я сразу же обнял ее, прижал к себе так крепко, как только мог.

— Ммм… — Она устроилась, положив голову мне на грудь.

Мое сердце наполнилось теплом. Ее тело прижалось к моему, и это было нечто особенное.

Настоящее. Захватывающее дух. Совершенное.

Боже...

Мы молчали. Я просто лежал, впитывая этот момент, эту близость.

Почему это так… хорошо?

Безмолвный, я лежал с открытыми глазами и приоткрытым ртом.

Я чувствовал себя живым.

Настоящим.

Наполненным блаженством.

В голове крутились десятки вопросов.

Это все просто потому, что я кончил? Или дело в том, как она это сделала? Почему у меня кружится голова, сердце колотится, а по венам хлещет адреналин?

И чем больше я пытался успокоиться, тем больше вопросов подступало.

Почему у меня будто пылает душа? Почему глаза на мокром месте, и я вот-вот заплачу, хотя я счастлив и совсем не грустный?

И тогда пришел самый странный вопрос.

Чем отличается Моник от моего гарема и даже Шанель? О нет. Шанель... Она видела??

Чувство вины пронзило меня.

Тем не менее, я прижал Моник еще крепче.

Она тихо посапывала, а я бережно провел рукой по ее щеке, наслаждаясь шелковистой гладкостью кожи.

Я пытался вытеснить вину — но она только росла, не давая отвернуться.

Но… разве Шанель не хотела бы, чтобы я был счастлив?

Когда Шанель ушла, я был раздавлен.

Она была для меня всем. Моим солнцем и звездами. Якорем для сердца.

После нее в моей жизни осталась только гулкая пустота, и каждый удар сердца отдавался эхом этой тишины.

А потом появилась Моник.

Она была другой.

Словно глоток свежего воздуха в затхлой атмосфере моей жизни.

Светлый луч, разрезающий тьму моей скорби.

Ее смех заражал, ее дух притягивал.

И прежде чем я понял, что происходит... меня уже тянуло к ней.

Но наслаждаться этим моментом... казалось одновременно неправильным и до боли верным.

Разве не слишком рано? Тело Шанель даже не предано земле.

Я сглотнул, не зная, что делать.

Поэтому просто прижался к теплому, мягкому телу Моник и слушал, как ровно и спокойно она дышит во сне.

Пока снаружи, у палатки, кто-то громко не откашлялся.

Кто это?..

Я нахмурился.

Звук повторился.

Мужчина прокашлялся снова — низко, глухо, почти угрожающе.

Что за хрень?..

Кто-то явно хотел привлечь мое внимание, но не осмеливался разбудить по-настоящему.

Что ж... хотя бы дали нам немного времени, чтобы я мог почувствовать себя живым.

Осторожно высвободившись из объятий Моник, я поднялся, схватил запасное одеяло и обернул его вокруг бедер, прежде чем выйти наружу.

Все тело ломило, и я даже не знал, это из-за утренней тренировки или от того оргазма, который подарила мне Моник.

Я провел рукой по волосам, стараясь вернуть себе хоть крупицу облика Хозяина горы.

Увы, Моник свела меня до простого смертного.

Ну вперед.

Босиком я вышел в прохладный горный воздух.

В нос ударил пряный запах сосны.

Под ногами приятно холодила трава.

В нескольких шагах впереди стоял Дак.

И, к моему удивлению, он выглядел как темная, угрожающая фигура на фоне величественных гор.

Обычно беззаботное выражение сменилось сосредоточенным, почти задумчивым.

Его взгляд был отстраненным, а на лбу и щеке виднелись белые пластырные квадраты — наверное, прикрывали свежие швы.

К моему удивлению, Дак ничего не сказал. Просто стоял и смотрел на меня в этой жуткой, звенящей тишине.

Он что, поехал после драки с бандой с Роу-стрит?

Это было странно. Мой кузен даже в самых дерьмовых ситуациях находил, чем пошутить.

Я вгляделся в него.

В руках он сжимал два маленьких свертка ткани, и я понял, что это наша с Моник одежда, которую мы оставили, когда вдруг решили искупаться голыми.

Сколько он тут уже стоит?..

Еще страннее было то, что Дак не двинулся ко мне, как делал бы обычно. Не пошел со своей привычной расслабленной походкой, не нарушил тишину своим теплым, раскатистым смехом.

Он просто стоял, держа одежду так, будто пытался сложить из нее какую-то головоломку.

Я посмотрел ему в лицо, и увидел то, чего не ожидал.

Сжатая челюсть, плотно сжатые губы. И взгляд — тяжелый, пронзительный. В нем плескалось чувство, на распознавание которого мне потребовалась секунда.

Это... раздражение?

Боль?

Ревность?..

Он опустил взгляд на одежду, тяжело вздохнул, а потом перевел глаза с вещей в руках на одеяло, обернутое вокруг моей талии.

В его взгляде читался молчаливый вопрос.

Только Чен и Дак умели так смотреть. Никто другой из «Четырех Тузов» не получал от меня столько терпения.

Я сжал челюсти, скрестил руки на груди:

— Хочешь что-то сказать?

Дак кивнул.

— Тогда говори.

Он усмехнулся.

— У тебя есть гарем.

— Я в курсе.

— Если тебе нужен секс, иди к ним.

Я почувствовал, как внутри поднимается ярость. Наклонил голову вбок:

— Это, по-твоему, мой единственный вариант?

Его взгляд не был обвиняющим, но в нем плескалась боль — та, что заставляла меня чувствовать себя не в своей тарелке.

— Моник заслуживает большего, чем быть временной заменой Шанель.

Эти слова выбили почву из-под ног.

— Я не…

— А ты вообще способен полюбить Моник? — Голос Дака звучал не так, как обычно. Ни следа от прежней легкости и насмешливости. И что-то внутри меня треснуло. — Ты способен, Лэй?

Я сглотнул:

— Это нечестно. Я только что потерял Шанель… и… только познакомился с Моник.

К своему удивлению, я увидел, как Дак пошел прямо на меня.

Какого хрена?..

Я разжал руки, гадая, что он вообще собирается делать.

Он молча всунул мне свертки в грудь:

— Я буду на ринге. Жду. Одевайся. Закончим разговор там.

Я моргнул, взял одежду:

— Это вообще ты под раздачу попал. На твоем месте я бы не спешил с вызовом.

Дак ничего не ответил, просто развернулся, сжал кулаки и тяжело зашагал прочь.

Ты, блядь, серьезно?..

Насупившись, я развернулся и пошел обратно в палатку с одеждой в руках.

К счастью, Моник все еще спала и не слышала этот разговор.

Потому что, возможно, у нее возникли бы те же вопросы, что и у Дака.

А у меня... не было ни единого ответа.

Вздохнув, я положил одежду на стол. Мои вещи Дак просто скомкал в бесформенный ком.

Я отложил их в сторону.

А вот одежду Моник он аккуратно сложил: лифчик лежал сверху, под ним — штаны, топ и носки.

Я приподнял брови.

Так, стоп. Лифчик. Носки. Штаны. Топ. А вот...

Я аккуратно разобрал ее стопку и начал искать.

Нет… Он не мог…

Я перерыл и свою одежду, пропавшего предмета там тоже не было.

Он что, спиздил ее трусики?..

Гнев вспыхнул во мне, как дикая вспышка.

Все. Эти швы я точно разнесу к хуям.

Быстро, почти вслепую, я кинулся на другую сторону палатки — одеваться.

Бонусный эпилог от лица Дакa.

Оргазм и конфликт

Кения Райт

Дак

Говорят, что третьим лишним быть, фигово, да?

А вот он я, как гребаное колесо у какого-то трицикла, в который меня вообще-то никто не записывал.

Я раньше думал, что все эти любовные треугольники в сериалах — полная хрень.

Ржал над ними, пока Чен сидел на краешке дивана с выпученными глазами.

Ну, блядь, сложно, что ли? Выбрал кого-то одного, и жить себе спокойно.

Но вот я тут, торчу возле палатки своего кузена, выгляжу как последний ебанутый вуайерист, и до меня доходит...

Охуеть, я сам, похоже, стал одним из углов в этом кривом треугольнике.

Хорошо хоть, ручей за огромной палаткой Лэя журчит тихо и не стал свидетелем моего морального падения.

Я шагнул вперед, огляделся.

Кристально чистая вода скатывалась по гладким камням.

В воздухе витал тонкий запах сосны и сырая пряность леса, но даже они не могли заглушить звуки, доносившиеся из палатки.

Моник рассмеялась, видимо, Лэй что-то ляпнул.

Я сжал кулак, злобно глядя на разбросанную по земле одежду.

Рубашка Лэя, его штаны... и вещи Моник.

Не верю, что он и правда собирается воспользоваться этой ситуацией.

Лэю же плевать на Моник.

Его настоящей слабостью была Шанель. Его навязчивая идея.

А Моник?

Для него она всего лишь замена. Жалкая попытка заполнить пустоту.

Злясь, я наклонился и начал перебирать их брошенные вещи.

Ткань ее топа была мягкой на ощупь. Я поднял его — в нем сохранился ее запах: ваниль с чем-то более теплым, пряным... запах, который был только ее.

Я поднес ткань к лицу, вдохнул поглубже — и отложил в сторону.

И тут взгляд наткнулся на ее трусики.

Хм.

Тонкое кружево.

Хрупкое.

Грешное.

Я не собирался их трогать. Серьезно. Но пальцы будто сами собой потянулись.

Черт. Я ведь лучше этого.

Я поднял их. Легкие. Нежные. Теплые.

Но...

Я сжал их в кулаке, сердце колотилось так, будто хотело вырваться из груди.

Губы скривились в злой усмешке.

По спине пробежала дрожь, чувство предательства подбиралось все ближе.

Из палатки донеслось шорохание, а потом в тишине ночи раздался смех Моник.

Я живо представил, как она лежит на кровати моего кузена, а этот озабоченный ублюдок нависает над ней.

У него, блядь, целый гарем, ему что, именно ее нужно было трахать?

Ком подступил к горлу.

Нет... только не эта херня с любовным треугольником.

Он что, правда настолько в нее втюрился?..

Я резко мотнул головой.

В отличие от этих сопливых сериалов, быть ревнивым придурком, сжимающим в кулаке чужие трусики, в реальности оказалось совсем не так гламурно, как на экране.

Никакой драматической музыки, никаких красивых речей, только я, долбоеб, стоящий один в лесу и офигевающий, как вообще докатился до съемок в собственном шоу под названием «Треугольник Позора».

Черт возьми.

Я глубоко вдохнул, загоняя в легкие холодный воздух, будто надеялся, что он остудит ту ярость, что росла внутри.

Пусть Лэй хоть весь гарем к себе в постель затащит — Моник моя.

Ее место не рядом с ним. Ее место — в моей постели, связанной, полностью отданной мне.

Я опустил взгляд на ее трусики и провел пальцами по тонкой ткани.

Они были влажными.

Они вообще не должны были быть в моей руке.

Их место — на полу в моей комнате, разорванными, потому что я бы просто не смог дождаться.

Мой член дернулся от боли, которую невозможно было игнорировать.

Боже, Моник... что бы я с тобой сделал.

Я сжал кружево сильнее, представляя, как оно облегало ее мягкую киску, как впитывало ее тепло.

И тут я услышал это — глухой, приглушенный стон.

Я застыл. Все чувства обострились, будто тело резко перешло в режим охотника. Я повернулся к палатке.

Звук повторился. Тихий, но однозначный.

Моник.

Грудь сжалась, а кровь в венах зашумела громче, чем ручей у меня за спиной.

И, наплевав на здравый смысл, я пошел к задней части палатки.

Там не было никакого входа, чтобы подсмотреть, что там творится, но я мог слушать... и пытаться понять.

Сухая хвоя хрустела под ногами, пока я подкрадывался ближе.

Жаркое напряжение развернулось в животе, будто внутри завелась раскаленная пружина.

Еще один тихий стон сорвался с губ Моник.

Приглушенный, но я расслышал его. Это был стон удовольствия. Одобрения. Того самого, которое должно было принадлежать мне, но его вырвали, прежде чем я успел хоть что-то взять.

Бред, Лэй. Тебе же не нужна Моник.

С самого детства твое сердце принадлежало Шанель. Она была для тебя всем.

А теперь ее нет. Ее вырвали из жизни жестоко и бессмысленно.

И я знаю, ты просто тонешь. У тебя нет ни сил, ни инструментов, чтобы выбраться из этого.

И, черт побери, мне по-настоящему больно за тебя.

Но исчезновение Шанель выжгло Лэя изнутри.

Остался человек, который цепляется за все подряд — за все и за всех, лишь бы хоть как-то заткнуть дыру, что она оставила.

Я понимал его боль, правда.

Но это не значит, что я готов стоять в стороне и смотреть, как он использует любую женщину, чтобы отвлечься.

Особенно — эту.

Для меня Моник, не просто очередная тень в толпе.

Не мимолетное утешение, которое пришло и ушло.

Нет.

Моник — другая.

Это все — другое.

Потому что… я хочу ее.

Я оказался прямо у палатки.

И тут она простонала:

— О боже…

Что он с ней делает? Блядь.

Я сжал челюсть.

Стоит ли это остановить?

Я хотел влететь внутрь, разорвать все, что там между ними происходило, но ноги будто приросли к земле.

Моник вскрикнула:

— Ах!..

Я сжал ее трусики, пальцы сжались в кулак.

— О-о-о-о!..

Я остался стоять у палатки.

Она тяжело вздохнула, а потом ее дыхание стало прерывистым, коротким.

Я закрыл глаза, и вспомнил тот момент, когда впервые понял, что Моник может быть… чем-то большим для меня.

На балконе отеля Моник выскользнула из моих объятий и сделала шаг назад.

Что-то в ее взгляде скрутило мне желудок, смесь отчаяния и решимости. Она уже все для себя решила. И мне это точно не понравится.

Губы ее двигались быстро, слова срывались с них обрывисто, сумбурно, она говорила о сестрах, о каких-то планах на будущее.

Я попытался что-то ответить, но она, кажется, даже не услышала.

Вместо этого она указала на остальных, что были внутри, и я машинально обернулся.

А потом ее голос дрогнул — и резко вернул меня обратно.

— Спасибо тебе, Дак, — сказала она тихо. Голос у нее был печальный, будто прощалась.

Прощалась?..

Это осознание ударило в живот. Жестко.

Прежде чем я успел что-то сделать, Моник развернулась и побежала к краю балкона.

— Моник, подожди…

Паника взорвалась внутри, и тело рванулось вперед раньше, чем разум успел осознать, что происходит. Я бросился за ней, сердце колотилось так яростно, будто само хотело вырваться из груди и остановить ее.

— Моник!

Она бежала быстро. Но я тоже. Ее ноги коснулись перил, и в следующий ужасный миг она зависла в воздухе, над городом, невесомая.

Все замедлилось.

Я не думал.

Я просто прыгнул.

В тот короткий миг, пока мы сближались, я обхватил ее за талию, и мир исчез.

Под нами больше не было города.

Никаких «Четырех Тузов», врывающихся на балкон.

Никаких криков Лэя.

Была только Моник.

Солнечный свет, скользящий по линии ее скулы.

Ее тело в полете — словно созданное для ветра.

И боль в груди, будто ее кто-то разрывал изнутри, от страха потерять ее.

Я почти не знал Моник. Но знал точно, если спасу ее, она станет для меня кем-то важным.

Она ахнула.

Я крепче прижал ее к себе, оттолкнулся ногой, борясь с инерцией, тянущей нас вперед.

Она врезалась в меня своим теплым телом, а потом резко подняла на меня взгляд.

Ее губы дрожали, по щекам катились слезы.

И в этих глазах я увидел все, что хотел от жизни — утро, в котором мы просыпаемся вместе… ее лицо, затуманенное оргазмом… нас, настоящих.

Я увидел, как наш смех озаряет самые темные закоулки моей души.

Увидел нас — седых, старых, но все так же держащихся за руки, потому что отпустить ее... я бы просто не смог.

— Дак, — прошептала она.

— Я держу тебя.

Земля неумолимо приближалась, но мне было плевать.

Я лишь сдавленно выдохнул, приняв весь удар на себя.

Сейчас… для меня существовала только она.

В отличие от Лэя… то, что я чувствовал к Моник, было не просто вожделением.

Это было глубже. Темнее.

Что-то, что гнило внутри меня с того самого момента, как она впервые посмотрела на меня так, будто я что-то значу.

Я открыл глаза и уставился на палатку.

И, в отличие от Лэя, мне нужна была не только ее плоть.

Мне нужна была ее доверчивость, ее улыбка, те части себя, которые она прячет от всего мира.

Стоны Моник стали громче.

Из груди вырвался низкий звериный рык.

Мой член дернулся в штанах.

Я поймал себя на том, что хочу быть на его месте.

Чтобы она стонала ради меня.

Чтобы это был мой язык… или мой член, доводящий ее до этой сладкой музыки.

Мне не стоило тут стоять.

Если бы Лэй узнал, он бы меня убил.

Черт, даже мой брат прикончил бы.

Но я не мог уйти.

Ее стоны держали меня на месте, сковывали, как паутина, из зависти, из желания.

Более того... я подобрался еще ближе.

Голос Лэя стал громче:

— Скажи мне кое-что, Моник.

Я приподнял брови.

Никогда еще голос кузена не звучал так… хрипло. И так по-ебливому.

Он продолжил:

— Хочешь еще моего языка?

Я прикусил губу.

Ага. Он вылизывает ей.

Оставался один вопрос: действительно ли ей это нравится?

Если нет… я бы без колебаний ввалился туда, отшвырнул бы Лэя и показал ей, как надо ласкать киску.

И вот она ответила:

— Ты прекрасно знаешь, ч-черт возьми, что я хочу еще.

Блядь. Звучит так сексуально. Я хочу ее выебать.

И именно в этот момент я осознал, что рука уже в штанах, сжимает мой член.

Я даже не заметил, когда это началось.

Лэй хрипло усмехнулся:

— Тебе нравится, как я целую твою киску?

Я моргнул.

Это что, кто-то вселился в моего кузена?

Не может быть, чтобы это говорил Лэй, о чьей-то киске, кроме Шанель.

Я знал, что пару раз он опускался на своих из гарема, но только для одного, натренировать язык ради Шанель.

А теперь он использует все, чему научился, на Моник?

Я сжал член крепче, он наливался в руке.

Жар прошелся по всему телу.

— Господи, да, — прошептала Моник. — Только не останавливайся.

Дыхание сбилось.

Из Лэя вырвался глухой стон.

А потом… послышалось мокрое чавканье.

Серьезно? Это его язык у нее между ног?

— Лэй!

Ее голос, мой пульс, все это гнало кровь вниз, к паху, заставляя меня становиться тверже с каждой секундой.

Пальцы сами сжались, провели по растущей длине, а в груди зазвучал глухой рык.

Ощущения становились невыносимыми.

Я сжал член сильнее, пытаясь хоть как-то снять это напряжение, но оно только нарастало.

Жажда, которая раздирала меня изнутри.

— Ох... Ох...

Ммм. Как же она звучит.

Член дернулся в ладони.

Горячая волна ревности прокатилась по телу, но она не смогла охладить ту дикую, распаляющую похоть, что сжигала меня изнутри.

Звуки из палатки — ее вздохи, стоны, это грязное, влажное соприкосновение Лэя с ее киской, только подливали масла в огонь.

— Бля-я-я-дь! — простонала Моник. — Не останавливайся!

Эти слова ударили прямо в пах.

Член пульсировал, налитый, до боли твердый, моля о разрядке, которая, казалось, была где-то на другой планете.

Она даже не представляет, как я мог бы заставить ее чувствовать.

Как она дрожала бы подо мной. Умоляла. Кричала мое имя, пока не сломалась бы вся.

Я стиснул челюсть, пытаясь отогнать эти картинки… но они все равно пришли.

Изгибы Моник — это опасное искусство.

Такая красота, перед которой хочется благоговеть, которую жаждешь тронуть, даже зная, что она тебя уничтожит. Я представил, как она раскинулась подо мной, кожа блестит от пота, спина выгнута от чистейшего, безудержного наслаждения. Ее грудь поднималась бы и опускалась, губы приоткрыты, чтобы выпустить эти грешные стоны, переходящие в крик.

Я видел, как ее тело дрожит, как бедра содрогаются, когда она полностью сдается мне.

Он старается, но если бы там был я, я бы зарылся между ее ног и не вылезал часами.

Сделал бы так, чтобы она забыла все, кроме меня.

А ее стоны стали бы моей симфонией.

Мой член болезненно дернулся.

— Ебать! — взвизгнула Моник, а потом простонала:

— Что, черт возьми, это было?..

В ту же секунду я выдернул руку из штанов, быстро расстегнул их, и достал член так стремительно, что сам охренел от собственной решимости.

Я бы метил ее кожу своими зубами, оставил бы на ней десятки напоминаний о том, кому она на самом деле принадлежит.

В другой руке я все так же сжимал ее трусики, кружево было теплым, влажным, пропитанным ее возбуждением.

Не думая, я обмотал кружево вокруг члена и медленно провел по всей длине, размеренно, с наслаждением.

Они скользили по коже, как поцелуй любовницы. Влажное кружево цеплялось за головку, и в теле волной прокатывались мурашки.

Ощущение было как наркотик — сладкое трение, от которого с губ вырвался первобытный рык.

Я сжал руки крепче, кружево натянулось на пульсирующем члене.

Из головки выступил предэякулят.

Я застонал от волны желания, накрывшей с головой.

Моник выдохнула, еле слышно:

— О, Лэй... Ты божественен...

А вот это мы еще посмотрим.

Я начал двигаться быстрее, жестче.

Сознание рисовало перед глазами четкие сцены: губы ее киски распухли от языка Лэя, бедра широко разведены, тело дрожит в оргазме прямо под ним.

Я облизнул губы.

Свободной рукой потянулся вперед и уперся в стойку палатки, чтобы не свалиться.

Колени подкашивались, будто в любой момент могли отказать, но я не останавливался, продолжал дрочить, обернув член ее трусиками.

Напряжение нарастало с каждым движением, с каждым новым ее стоном.

А потом я представил, что это я с ней внутри.

Мой язык дразнит ее киску, а из ее губ срывается мое имя, прерывисто, сдавленно, отчаянно.

Ее пальцы зарываются в мои волосы, пышные бедра дергаются навстречу моему рту, и она молит о большем.

Я бы выебал ее так, что она дала бы Лэю пощечину за потраченное впустую время.

Мысль о том, как Моник кончает для меня, все сильнее подводила к краю.

Ее крики стали выше, резче, и я чувствовал, как срываюсь вместе с ней.

Я задыхался, воздух срывался с губ рывками.

И застонал.

Влажное кружево скользнуло по чувствительной головке члена, и бедра дернулись сами по себе, стремясь к удовольствию, которое уже становилось невыносимым.

— О да… — выдохнул я себе под нос.

В голове мои руки исследовали каждый дюйм ее тела, а член глубоко входил в нее.

И когда она закричала… я представил, что это для меня.

Только для меня.

Эта мысль толкнула меня еще ближе к краю.

Тело задрожало.

Я сжал трусики крепче, движения стали резкими, отчаянными, разум утонул в ее образе.

— А-А-А-А-АХХХ! — простонала она. — Ч-Черт в-возьми…

Стоны Моник были как наркотик — опьяняющий, всепоглощающий, утягивающий вглубь, пока от разума не оставалось ничего, кроме голой, необузданной жажды.

Каждый ее звук пробирал до костей, сжимал грудную клетку и усиливал адскую боль в руке, в которой пульсировал член.

— Ох! Ох! — стонала она, ее голос — симфония удовольствия, из которой не было выхода.

Блядь, это должен был быть я.

Я должен был сводить ее с ума, я — боготворить каждую клетку ее тела, я — вытягивать из нее эти идеальные стоны, пока она не забыла, как ее зовут.

Мне плевать, если придется драться за тебя с Лэем… я тебя выебу, Моник.

Мои движения ускорились, я сжимал член с отчаянной жестокостью.

Трение жгло, рука бешено скользила вверх-вниз по твердому, пульсирующему стволу, но этого было мало.

Всегда будет мало.

Этого никогда не будет достаточно.

Мне был нужен не просто разряд — нужна была она.

Ее киска.

Ее жар.

Ее влажность, стекающая по бедрам.

Ее грудь, скачущая в такт, пока я развожу ее по швам и снова собираю по кусочкам.

— О БОЖЕ! Э-ЭТО СЛИШКОМ!.. — закричала Моник, и ее голос, взмывающий к кульминации, пробрал меня до кончиков пальцев.

Если ты не справляешься с ним, подожди, пока я тобой займусь.

Я резко дернул бедрами, загоняя член в ладонь, из груди вырвался низкий звериный рык.

Движения стали безумными, под стать ее крикам.

В голове стояли слишком яркие, мучительно сладкие картины:

Моник раскинулась передо мной, ее карамелевая кожа блестит от пота, пышные бедра дрожат, пока мой рот сводит ее с ума.

Я сжал член еще сильнее.

Из груди вырвался хриплый стон, когда я ощутил, как подбираюсь к краю — и завис там на мучительное мгновение, прежде чем рухнуть в яростное, дикое блаженство.

Разряд.

Белая, ослепляющая волна наслаждения накрыла меня, вышибая все вокруг из сознания.

Член дернулся в ладони, и из него выстрелили густые, длинные белые струи спермы, забрызгав синюю стену палатки передо мной.

Ноги подкосились, я тяжело дышал, дрожал, спина выгибалась в судорожных спазмах.

— Блядь, — выдохнул я, когда очередной рывок выстрелил новой порцией белой спермы, снова окатив палатку.

Удивительно, что Лэй этого не услышал.

Кому-то придется потом все это убирать…

И тот кто это увидит, сразу поймет: здесь какой-то долбанутый надрочил и обкончил палатку Хозяина горы.

Кровь шумела в ушах.

Тело трясло.

Черт возьми...

Когда дрожь наконец отступила, я понял, что ее трусики все еще обернуты вокруг моего члена.

Кружево промокло насквозь, не только от ее влаги и запаха, но теперь еще и от следов моей собственной слабости.

Я не могу дождаться момента, когда заткну ими ей рот, чтобы заглушить ее крики, пока буду жестко трахать ее сзади.

Я пристально посмотрел на трусики.

До тех пор...Я их оставлю себе.

Осознание того, что на этом куске кружева перемешались наши соки, снова взвинтило меня, но я заставил себя остановиться.

Но для начала...

Придется поговорить с Лэем.

Я запихнул мокрое кружево в карман.

Если... и только если... он действительно готов отдать ей свое сердце... ну тогда, может быть... я отступлю... может быть...

Тело все еще гудело.

Я облизал губы, вспоминая ее стоны.

Может быть.

Внутри палатки голоса стихли.

Громкие крики сменились тихими, интимными шепотами, от которых становилось еще хуже.

Похоть схлынула.

А вот ревность вернулась.

Мне стоило уйти.

Я должен был развернуться и уйти.

Но ноги не слушались.

Я снова застыл на месте, напрягшись до предела, ловя каждый шорох, каждое слово, которое она могла ему сказать.

Сознание снова и снова прокручивало ее стоны, вздохи, крики блаженства — и, черт побери, это не только жгло меня ревностью и яростью, но и подливало масло в ту болезненную, одержимую потребность, что прочно вцепилась в меня.

А что если он скажет, что готов отдать ей свое сердце...

Но что если я все равно не смогу перестать ее хотеть?

Как бы это ни было неправильно.

Как бы больно ни было понимать, что она там, с ним.

Раньше любовные треугольники казались мне чистой драмой: выбери кого-то, и двигайся дальше.

Но теперь?..

Я нахмурился.

Теперь я стоял здесь с трусиками, облитыми моей спермой, как конченый извращенец, и гадал — за кого Моник: за Дака или за Лэя.

Как, блядь, я до такого докатился?

Я понял, что еще не готов отказаться от мысли о нас.

Как-то так... она пролезла мне под кожу, захватила часть меня, о существовании которой я сам не подозревал, и теперь выхода не было.

Может быть... Я все равно сделаю ее своей.

Я пошел к переднему входу в палатку.

Так или иначе.