Прекрасная месть

Глава 1

Секс на пляже

Лэй

Сегодняшний день

Шанель и я были далеко от Синдиката «Алмаз» — в нескольких милях от Парадайз-Сити.

Спрятаны от всех.

Я правил Востоком.

Она правила Западом.

Но сегодня мы были лишь друг для друга.

Мы играли на пляже.

А вода — чистые алмазы, сверкающие на пенистых голубых волнах. Белоснежный песок искрился под ногами, а над нами раскинулось бледно-голубое, безоблачное небо.

И жар исходил не только от солнца, но и от той страсти, что нарастала между нами. От любви.

Шанель — мое сердце.

После всех этих лет молчаливой одержимости ею, я наконец-то заполучил ее в свое распоряжение.

Я смотрел на любовь всей своей жизни — единственного человека, которому мог отдать свое сердце.

Солнце искрилось на ее смуглой коже. Соленый ветер играл с ее длинными черными волосами. Красный верх от бикини облегал ее небольшую грудь, а крошечные красные стринги едва прикрывали аппетитные изгибы ее лона.

— Давай же, Ли! — Смеясь, она побежала к воде. Ее упругая задница покачивалась в такт шагам. — Ты меня не догонишь!

— Хочешь поспорить? — Я сбросил катану на песок и рванул за ней.

— В этот раз я тебя обгоню!

Я ухмыльнулся:

— Никогда.

Шанель умела многое.

Она могла перестрелять врагов в переполненной комнате. Могла убить человека чем угодно. Однажды я видел, как она схватила с полки противника тяжелую книгу в жестком переплете и со всей силы вогнала угол в висок. Череп треснул, артерия разорвалась.

В тот день я понял, что женюсь на ней.

Шанель могла все. Но она никогда не могла обогнать меня.

Я бросился за ней, быстро, как всегда.

Она оглянулась через плечо, завизжала и попыталась ускориться, но через пару секунд уже оказалась в моих руках.

— Черт, Ли! — Она прижалась ко мне. — Однажды я тебя обгоню.

— Ты никогда от меня не сбежишь. — Я поймал ее губы.

Целовать Шанель — это было все.

Ее губы — мягкие, гладкие. Ее язык — сладкая, темная похоть.

Я держал ее в своих руках впервые в жизни.

Это было странно.

Странно — наконец-то касаться ее так, как я мечтал целую вечность.

Я влюбился в Шанель в тот момент, когда впервые ее увидел. Мне было всего семь лет.

У нее тогда были тонкие косички с красными бусинами на концах. Я обожал слушать, как они позванивают, когда мы играли.

После этого я ходил за ней по пятам, сколько мог, и не переставал.

Каждый раз, когда я пытался признаться в чувствах, она останавливала меня. Я знал почему.

Наши семьи. Наши обязательства перед Синдикатом. Древние традиции Парадайз.

Восток никогда бы не принял межрасовый союз.

А Запад не доверял азиатам.

Раньше белое превосходство раскололо азиатские и чернокожие общины Парадайз. Родители Шанель и мои пытались сломать этот барьер. Вместе они стояли у истоков Синдиката. Предполагалось, что все стороны города будут работать в единстве.

Восток и Запад зарабатывали деньги вместе. Мы воевали друг за друга. Мы убивали вместе.

Но были границы.

Нам запрещалось любить друг друга. Запрещалось жениться. Запрещалось заводить детей.

На Востоке считали, что межрасовый союз размывает кровь.

На Западе… мои слова и мой народ никогда не смогли бы заслужить доверие.

Кроме того, союз между Востоком и Западом сделал бы Север и Юг нервными.

Но мне всегда было плевать на политику Синдиката. Я был готов сражаться со всеми ради нашей любви, отказаться от всех, лишь бы Шанель была рядом.

А она боялась ослушаться. И я понимал ее — преданность была для нас огнем, который не гаснет.

Потом ее семья отдала трон ее брату Ромео и устроила Шанель брак с главарем Гробовщиков, Педро. Все ради того, чтобы Запад стал сильнее.

А потом Ромео убили.

И я воспользовался моментом — тайно убил ее мужа.

— Эй, Ли! — Шанель плеснула в меня водой. — Где ты витаешь?

— В прошедших неделях.

— К черту прошлое, Ли. — Она рассмеялась и снова плеснула. — Давай сосредоточимся на сейчас, пока оно не закончилось.

— Ты права.

Шанель улыбнулась.

— Думаешь, мы всех обвели вокруг пальца? Они и правда верят, что я мертва?

— Думаю, да. Определенно.

Я сократил расстояние между нами.

Она нахмурилась:

— Дима может догадаться.

— Может.

— Он умный.

— А мы умнее.

Не удержавшись, я притянул ее к себе, прижав ее тело к своему, и поцеловал. Без сожалений. Пока сверкающие океанские волны накатывали на нас, пенясь вокруг ног.

Когда она отстранилась, ее веки тяжело опустились.

— Займись со мной любовью, Ли.

— Наконец-то?

— Да, — прошептала она. — Наконец-то.

Я поднял ее на руки за считаные секунды.

Следующее, что я помню — мы лежали на огромных полотенцах, сплетенные друг с другом, изучая тела друг друга руками.

Она застонала:

— Я люблю тебя, Ли.

— И я тебя люблю.

Я поймал ее губы, не в силах насытиться ее вкусом.

Она хотела заняться любовью.

А я не знал, как сказать ей, что никогда ни с кем не спал.

Я ждал ее. Все эти годы — только ее. Никогда не желал, чтобы мой член входил в кого-то еще.

Как мне сказать ей, что я девственник? Поверит ли она мне?

Скорее всего, нет. Она, конечно, знала о гареме, живущем в стенах моего дворца. Да, они учили меня множеству способов доставлять удовольствие женщине.

Но никто не учил меня самому главному — проникновению.

— Черт, Ли! — Она шлепнула меня по груди. — О чем ты думаешь? Ты опять куда-то уплыл.

Я перекатился на спину и уставился в небо.

— Шанель, нам нужно поговорить.

— Но я не хочу разговаривать. — Улыбаясь, она оседлала меня. — Никаких разговоров. Только трах.

Ладно, разберусь. В целом, я знаю основные шаги. Вставляешь, а дальше тело само разберется.

Я стащил с нее верх от бикини за секунды, мои ладони легли на ее грудь.

Она застонала:

— Вот так.

Тело вибрировало от желания.

— Ты хоть представляешь, как долго я этого ждал?

— Представляю. — Она облизнула губы. — Ты хоть представляешь, как тяжело было сохранять верность Педро, когда я все это время любила тебя?!

— Теперь его нет, и нам больше не нужно скрываться.

Я сжал ее грудь, поймал пальцами соски, поиграл с ними.

Но к моему удивлению, она нахмурилась и покачала головой.

Я сделал что-то не так?

Я убрал руки.

— Что случилось, Шанель?

Из ее носа потекла кровь.

Меня прошиб ужас.

— Шанель, ты в порядке?!

— Просто… — Кровавые слезы потекли по ее щекам.

— Тебе больно? Что происходит?!

В шоке я сел, вытирая ее лицо.

Но крови стало только больше — она залила мои пальцы, потекла вниз.

— Шанель?!

— Ли… тебе нужно перестать это делать.

Я уставился на свои окровавленные руки.

— Что делать?

— Это не идет тебе на пользу.

Я уставился на нее.

— Что мне не идет на пользу?

— Если ты продолжишь, придут демоны.

Из ее глаз полились новые кровавые слезы.

А потом Шанель начала исчезать.

Медленно, кусочек за кусочком, ее тело рассыпалось в пыль, которую унес морской бриз.

— Шанель!

Я закричал так громко, что чайки в панике взметнулись с пляжа, отчаянно хлопая крыльями.

— Шанель!

В один миг она была здесь.

В следующий — исчезла.

— Шанель!

И я проснулся. Скрученный всепоглощающей болью. С пересохшим горлом. С потухшим взглядом. С разбитой душой. И сломанным сердцем.

Как мне избавиться от этих гребаных снов?

Прошла неделя с момента ее смерти.

Смерти любви всей моей жизни.

Я так и не успел по-настоящему коснуться ее, поцеловать, встречаться с ней, сказать, как сильно люблю.

В ту же неделю я узнал, что ее убил мой отец.

Я вернул себя в печальную, жестокую реальность.

Она ушла.

Мое тело раскачивалось из стороны в сторону, пока водитель на полной скорости вел Кадиллак Эскалад по Шоссе Кавиар Лайм, заставляя машину покачиваться.

Я развалился на заднем ряду, в последнем из двух.

Передо мной, на среднем ряду, сидели мои кузены — Дак и Чен. Оба носили серебряные металлические ошейники, закрывавшие всю шею — мера предосторожности на эту операцию.

Мой отец славился тем, что умел появляться из теней и перерезать горло в одно мгновение. А поскольку Дак и Чен были его племянниками, я надеялся, что эти ошейники не понадобятся.

Если ты без раздумий убил Ромео и Шанель… то кто теперь для тебя под запретом?

Спереди, рядом с водителем, сидел мой давний друг — Ху. Он смотрел на машины, проносящиеся по шоссе.

Как моя Соломенная Сандалия, он всегда оставался начеку, не позволяя ни одной атаке на меня достичь цели. На его коленях покоился любимый АК-47 — оранжево-золотой, с черными полосами. Он обожал заставлять его рычать. Золотой ошейник тоже закрывал ему шею, защищая от ножа моего отца. Я зевнул, лениво наблюдая за пейзажем за окном. Где не было виноделен и ферм, там простирались зеленые холмы, перекатывающиеся волнами.

Мы определенно за пределами Парадайз.

Я поднял взгляд. Сотни воронов кружили высоко в небе, словно рассыпанные капли черной краски. Они роились и закручивались в спирали, двигаясь слаженно, как в танце.

Вороны всегда завораживали Шанель. Однажды она сказала мне, что стая воронов называется murder — «убийство». А еще, что биологи выяснили: если один ворон в группе косячит, остальные собираются и решают ее судьбу.

Она рассказывала, что когда ворон умирает, остальные окружают тело и каркают. Многие считают, что так они не просто скорбят, но и пытаются выяснить, что или кто прикончил их пернатого товарища.

А если в итоге находят виновного, то собираются в стаю и гонят хищника прочь. Шанель объясняла, что это называется моббинг.

Чен прочистил горло:

— Ты хоть немного поспал, Лэй?

Я потер уставшие глаза:

— Не особо.

— Скоро будем в городе Глори.

— Через сколько?

Чен глянул на свои розовые часики с Hello Kitty:

— Пять минут.

Я зевнул:

— Что показывает трекер на моем отце?

После смерти матери в прошлом году я волновался за отца. Он выглядел так, будто был на грани самоубийства. Я подарил ему золотой и серебряный медальон-крестик с моей фотографией внутри. Однако на обратной стороне был спрятан крошечный трекер, чтобы следить за его перемещениями.

Чен достал телефон и посмотрел на экран:

— По трекеру дядя Лео засел в старой гостинице рядом с Чайнатауном в Глори. Уже несколько минут там.

— Тогда сначала заедем туда и убьем его.

Чен нервно поерзал на сиденье.

Как и его отец Сон, Чен был моим заместителем — Депутатом Хозяина Горы, и выглядел как классический мужчина Восточного Парадайз: синий костюм, синий галстук.

Он свято чтил старые традиции Востока. Быстрое и чистое убийство. Без показухи. Без крови. Без психопатии. Только мгновенная, окончательная смерть. Никаких пуль, никаких пистолетов, гранат или бомб. Лишь острое лезвие, которое разрубает все конфликты.

Выпить или закурить за компанию он мог, но настоящую, неподдельную радость ему приносили всего две вещи — изучение алхимии и его нелепая одержимость Hello Kitty.

Чен обернулся и посмотрел на меня с беспокойством:

— У нас проблемы.

— Какие?

— Поступили сообщения, что тетя Сьюзи и тетя Мин взяли вертолет.

Я закатил глаза.

— Они летят в Глори.

Я усмехнулся:

— Им бы лучше вернуться к своим основным хобби — дворцовым сплетням и чаю с алкоголем.

— Дядя Лео их брат…

— И все равно они не смогут его спасти.

Чен тяжело вздохнул:

— Ты точно хочешь убить своего отца?

Я сверкнул глазами:

— Он мне больше не отец.

Чен возразил:

— Он все еще твой отец, Лэй.

— Когда он убил Шанель, он отрезал последний кусочек любви, что у меня к нему оставался.

Чен бросил взгляд на Дака, будто надеялся, что тот вмешается.

Умный парень, Дак даже не взглянул в ответ.

Сегодня он собрал свои серебристые волосы в узел на макушке.

Дак был моим Красным Полюсом — военным командиром. Когда начиналась война, он отвечал за оборону и нападение.

Чен прочистил горло:

— Я тоже любил Шанель, но думаю, что дядя Лео верил, будто спасает тебя.

Я зарычал:

— Как он мог так думать?

— После смерти твоей матери дядя Лео ушел из криминального мира. Он нашел религию. Он стал слугой Бога.

Я нахмурился и посмотрел в окно:

— И ты думаешь, что убийство Шанель было его долгом перед Богом?

— Твой отец хотел, чтобы ты покинул Синдикат и завязал с преступной жизнью…

— С жизнью, в которую он сам меня втянул, — я резко повернулся к нему. — С жизнью, что навязали мне еще до того, как я научился, блядь, ходить.

В детстве у меня были другие мечты. Я хотел стать художником. Я любил рисовать.

Однажды, когда мне было десять, я ускользнул с тренировки, спрятался за особняком и нарисовал картину. Я думал, если сумею создать самый красивый, самый лучший портрет мамы и его, он поймет, что я не создан для трона Востока или для участия в церемонии посвящения.

Он же должен был понять. Отец тоже любил искусство. Он был лучшим живым художником, которого я знал.

Но он нашел меня. И, не задумываясь, швырнул картину в сторону, с размаху впечатал меня, десятилетнего, в землю, а потом так сильно наступил на мои руки, что я месяц не мог держать кисть, вилку, карандаш — вообще ничего.

Но уже на следующий день я должен был явиться в зал и продолжить тренировки с переломанными руками. Спарринг и лазанье, стрельба на полигоне за домом, бесконечные часы ударов по деревянному манекену.

Я должен был стать его чемпионом. Я должен был уничтожить Тридцать Шестых и забрать его корону.

Так прошло все мое детство. За несколько часов до школы, еще до рассвета, я обязан был вставать, пробегать пять миль, а потом прыгать через скакалку тридцать минут. И каждый день он стоял рядом, следил, орал, когда я сбавлял темп, и неизменно выражал разочарование.

И что теперь? Зачем ты заставил меня пройти через все это, только чтобы в итоге уничтожить?

Смерть Шанель разорвала каждую клетку моего тела. Мне уже никогда не оправиться. Я до сих пор не пережил потерю матери.

А теперь…

Глаза жгло от ужаса и боли.

Я потер их.

Эту неделю я мучился без Шанель. Мне следовало сразу поехать за отцом в Глори, но я не мог покинуть Парадайз… или, скорее, не мог оставить Шанель. Не мог уйти слишком далеко.

Я был уничтожен.

Сломан.

Разбит.

Настолько, что пробрался на Запад, вломился в Serenity Funeral Home и забрал тело Шанель. Это был единственный способ покинуть Парадайз, отправиться на охоту за отцом и отомстить за ее смерть. Теперь ее тело лежало в гробу в фургоне, который ехал позади Эскалада².

По крайней мере, так она все еще со мной.

Перед отъездом я поручил своим кузенам, Фэнгэ и Болину, управлять Востоком, пока меня нет.

Фэнгэ был моим Мастером Курильницы³. Логично оставить его за главного. Он и так управлял операциями Четырех Тузов.

Болин служил мне Авангардом⁴ — личной охраной и помощником. Он проследит, чтобы никто не усомнился в авторитете Фэнгэ и не проявил нелояльность.

Да какая разница? После смерти моего отца Восток погрузится в хаос. Они меня не простят. И мне плевать. Я больше не хочу править. Я даже жить не хочу…

Чен прочистил горло, выдернув меня из мыслей:

— Дак… может, ты хочешь вставить какое-нибудь… полезное замечание для Лэя или, может… духовный совет?

— Не-а. — Дак полировал меч.

Чен тяжело вздохнул:

— Ну хоть что-то добавь, брат.

Дак кивнул:

— Ну… мне вот интересно, сколько еще тело Шанель будет ехать за нами в фургоне?

Чен застонал:

— Давайте разбираться с одной проблемой за раз.

Дак пожал плечами:

— Я все равно считаю, что это приоритет. Запад уже объявил, что через несколько дней состоятся двойные похороны для Ромео и Шанель.

У меня внутри что-то оборвалось.

— Неважно, Дак, — сказал Чен. — Лэй, я думаю, что тебе стоит поручить Димитрию или Марсело разобраться с твоим отцом. Пусть они его убьют. Так будет лучше для всех.

— Ты знаешь, что он значит для Востока. Если его убьет кто-то другой — это война. Им будет плевать на мои слова. Голубые Фонари поднимутся и взбунтуются.

— Ага. — Дак кивнул. — Это чистая правда.

Чен нахмурился:

— А вот теперь ты вдруг заговорил?

Дак пожал плечами:

— Я согласен, что убить дядю Лео может только кто-то с Востока. Иначе начнется война.

— Ладно, хорошо. — Чен махнул рукой. — Тогда пусть это буду я или Дак. Только не ты, Лэй.

— Я не могу. — Дак покачал головой. — Для меня дядя Лео — бог. Я никогда не смогу его убить.

— Мне больше нравилось, когда ты молчал. — Чен развернулся на сиденье и посмотрел на меня с грустной улыбкой. — Дядя Лео любит тебя. Если бы Шанель была жива, ты бы никогда не покинул Синдикат. В ее жилах текла кровь Запада. Она жила по законам оружия. Он убил ее, чтобы ты смог уйти…

— Это не ему было решать.

— И все же, я хочу сделать это за тебя. — Чен протянул руку через сиденье, раскрывая ладонь. — Доставай нож. Я клянусь Кровавой Клятвой, что разберусь с этим.

На Востоке, если мужчина считал, что с кем-то обошлись несправедливо, он давал за него Кровавую Клятву. Он клялся убить любого врага вместо него. Клятву закрепляли тем, что оба рассекали ладони и смешивали кровь. Враг должен был быть мертв к тому моменту, как заживет рана.

В зависимости от глубины пореза на это уходило неделя или две.

Если к этому сроку враг все еще был жив, человек, давший клятву, считался провалившим слово и обязан был покончить с собой прямо перед тем, кому поклялся.

Чен тяжело вздохнул:

— Прошу, Лэй.

Я зарычал:

— Убери руку.

— Серьезно, убери, братан, — покачал головой Дак. — Ты бы не смог убить дядю Лео даже если бы он был пьяным, спал и лежал в кровати со сломанными ребрами.

Чен нахмурился и убрал руку:

— Лэй, когда умерла твоя мать, ты тяжело это переживал.

— Моя мать — это одно. Она была ангелом. А мой отец — серийный убийца.

Чен продолжал говорить, но я уже не слушал. Я отвернулся к окну.

Шанель была потеряна для меня навсегда. Я больше никогда не коснусь ее лица, не вдохну ее запах, не услышу ее голос.

Мне уже никогда не оправиться после ее смерти.

Я больше никогда не буду прежним.

И в моей жизни больше не будет женщин.

В голову всплыл последний образ Шанель. Отец усадил ее мертвое тело, нарядил королевой. Вокруг лежали деньги и украшения.

Гнев вспыхнул во мне.

Я ненавижу тебя.

Всю свою жизнь я верил, что моя судьба неразрывно связана с Шанель. Она должна была стать моей женой. Матерью моих детей — прекрасных карамельных малышей с ее улыбкой и моими глазами, с волнистыми или кудрявыми волосами. Мы должны были состариться вместе — седые, она с волосами, собранными в пучок, мы пьем чай, ухаживаем за садом, а вокруг бегают наши внуки.

У меня больше ничего не осталось. Больше нет смысла для чего жить.

После того как я покончу с отцом, я последую за Шанель в тот загробный мир, куда она ушла.

Чен внимательно посмотрел на меня:

— Лэй, ты меня слышишь?

— Оставь это. — Я достал из кармана пропитанный кровью кусок красной ткани. Я вырезал его из ее рубашки в тот день, когда она умерла.

В эту ткань был завернут деревянный кинжал, который она вручила мне во время церемонии посвящения много лет назад.

Я уставился на кинжал. Ручка у него была странной — изогнутой, с выпуклостями в неожиданных местах. Кто-то что-то нарисовал на ней. Чернила выцвели, но я все еще мог разобрать часть узора.

Я всегда носил этот кинжал с собой, веря в то, что сказал ей призрак. Он должен был меня защищать. Он должен был привести меня к моей судьбе.

Но я всегда думал, что моя судьба — это ты, Шанель.

На ее земле обитали призраки. По ночам они преследовали всех, кто не принадлежал к «Воронам Убийцам» или роду Джонсов. Ходило немало рассказов о том, как они издевались над людьми и доводили их до смерти.

Но странным образом, когда я пробирался на ее владения ночью, призраки никогда меня не трогали. Иногда они прятались.

Порой я замечал вспышки зеленого света в разных местах. Иногда слышал тихий смешок. Или шепот о судьбе и разоблачении преступлений людей.

Но в основном они оставляли меня в покое, пока я часами стоял у балкона ее кабинета, надеясь ее увидеть.

Я убрал деревянный кинжал обратно в карман и сжал кусок ткани, который вырвал из ее окровавленной рубашки.

Я так сильно скучаю по тебе, Шанель.

Я поднес ткань к носу и вдохнул ее запах.

Дак и Чен наблюдали.

И мне было наплевать, насколько безумным я выглядел.