Прекрасная месть

Глава 29

Эмоциональные американские горки

Лэй

Я вцепился в руку Моник, как утопающий хватается за последний обломок судна среди бушующего моря.

Под моими пальцами пульсировала ее кровь — быстрая, горячая, срывающаяся в бешеную пляску.

Этот ритм опьянял, давал силы... и сводил с ума.

Наши тела были так близко, что ее тепло обжигало меня, превращая остатки разума в пепел и оставляя лишь одно — чистое, необузданное чувство.

То, что у меня оставалось тело Шанель, стало причиной, почему Моник больше не хотела быть частью этого бардака, который я называл своей жизнью.

Теперь передо мной стоял выбор, удержать ее силой или отпустить.

И я прекрасно видел доводы с обеих сторон.

С одной, отпустить Моник значило бы уважить ее решение и проявить к ней честь.

Сделать то, что действительно правильно.

Но с другой, удержать ее означало бы не остаться одному.

Не остаться лицом к лицу с той черной бездной, которую оставила после себя смерть Шанель.

Это значило сохранить хотя бы иллюзию утешения... пусть даже ложную.

В глубине души я понимал: держать Моник силой — это неправильно.

И все же сама мысль остаться одному, отпустить Шанель навсегда казалась невыносимой, как трагедия, которая разрывала меня на части.

Я оказался в этом философском тупике, на грани, обнаженный и беззащитный перед своими чувствами.

Я резко выдохнул — хрипло, неровно.

Моя хватка на руке Моник ослабла.

Пальцы скользнули вниз, обхватив ее запястье.

Ее карие глаза встретились с моими.

— Лэй, — прошептала она едва слышно, — отпусти меня.

Мой голос стал грубым от переполнявших эмоций:

— Если я не смог отпустить даже мертвую женщину... то тебя, такую живую, теплую, нежную...

— Лэй... — она судорожно сглотнула. — Я не Шанель. И я не мертва. Ты не имеешь права держать меня против воли.

— Вчера я тебя удержал.

— Вчера был полный пиздец, и я сама захотела остаться. Это другое.

Она попыталась вырвать руку и отступить.

Я не отпустил ее, прижал ближе:

— Я верну Шанель после того, как убью своего отца. Согласись хотя бы на это.

— Это нечестно по отношению к ее семье.

— Ты даже не знаешь ее семью...

— Мне не нужно их знать, чтобы заботиться о них, — резко перебила она и нахмурилась. — И тот факт, что ты даже не думаешь об их чувствах, вот почему я больше не хочу быть рядом с тобой.

Ее слова вонзились в сердце, как осколки стекла.

Я стиснул зубы:

— Не говори так.

— Я ничего не могу с собой поделать. Мне обидно. Я думала, ты лучше.

Блядь.

Я зажмурил глаза.

Держать тело Шанель при себе...

Да, я понимал, насколько это странное, болезненное желание — удерживать то, что уже безвозвратно потеряно.

Но ее тело было моей последней связью с той жизнью, что утекла от меня сквозь пальцы, как песок.

И если я отпущу его...

Это будет конец. Настоящий конец.

А я до ужаса боялся этой окончательности.

Я открыл глаза.

Моник все еще смотрела на меня. И вот она — женщина, которую я встретил всего вчера... А уже успела стать для меня ниточкой, что связывала с настоящим. Маяком в тумане скорби и потерь. За такое короткое время она подарила мне тепло и смех, любовь и утешение. Принесла свет в мою тьму.

Я заговорил сквозь стиснутые зубы:

— Не заставляй меня делать это.

— Тогда и ты не заставляй меня.

Я сверкнул глазами:

— Ты обещала остаться со мной.

— Тогда у меня не было всей информации.

Это не имеет значения.

— Лэй, имеет. И еще как.

Я тяжело выдохнул:

— Не заставляй меня сделать это с тобой, Моник.

— Сделать что?

— Действительно держать тебя в плену.

Она нахмурилась.

— Ты не можешь держать меня в заложниках.

Я приподнял брови:

— Ты серьезно так думаешь?

— Я знаю, что ты Хозяин горы, но... — она пожала плечами. — У меня есть варианты.

Заинтригованный, я ослабил хватку на ее запястье:

— И какие это варианты?

— Бэнкс и Марси.

Она серьезно?

Я полностью отпустил ее руку:

— Доставай телефон.

Она отступила на шаг:

— Зачем?

— Звони им. Лучше тебе узнать сейчас, чем потом.

— Узнать что?

Я наклонился вперед, вглядываясь ей прямо в глаза:

— Если Марсело хоть попытается забрать тебя у меня, я не просто вырву ему голову с позвоночником, я залью весь Юг кровью, просто за его дерзость.

Ее глаза расширились.

— Хочешь войны из-за себя? — процедил я сквозь зубы. — Звони. Люди у меня есть.

— Войны можно избежать...

— Ты никуда от меня не уйдешь.

— Лэй... — она вздрогнула, — ты не сможешь держать меня вечно.

О, еще как смогу.

Я сглотнул, чувствуя на языке горечь страха, звучавшую в ее словах.

— И ты тоже не можешь вечно цепляться за Шанель, — Моник покачала головой. — Ее больше нет. Рано или поздно тебе придется научиться жить с ее смертью. Иначе... боль и тьма просто уничтожат тебя.

Глаза заслезились. Я сжал кулаки. Все внутри рвалось наружу, я хотел наорать на Моник, хотел сорваться. Но не мог. Не тогда, когда она была единственным, что еще удерживало меня на земле.

Я глубоко вдохнул и заставил себя успокоиться.

Моник подняла другую руку и положила ладонь мне на голую грудь. От ее прикосновения все вокруг словно замерло.

— Но есть и другая сторона, — прошептала Моник. — Шанель здесь. В твоем сердце. А не в том разлагающемся теле.

Я вздрогнул.

Моник убрала руку с моей груди и ткнула пальцем в голову.

— Она и здесь, — сказала она. — Ты всегда можешь вспоминать ее. И, черт возьми... раз уж ты, похоже, нормально относишься к тому, чтобы быть... другим... то можешь и поговорить с Шанель в своей голове.

Она отступила на шаг и опустила руки вдоль тела.

— Я никогда никому об этом не рассказывала, но я все время разговариваю в голове со своей мамой. Иногда мы ведем такие длинные беседы, что я, клянусь Богом, чувствую, будто она сидит рядом... а может, так оно и есть.

От ее слов на моих губах появилась улыбка, хоть я и не дал себе вольности ее показать.

— Но все равно... — Моник развела руками. — Я не собираюсь уступать в этом вопросе. И уж тем более не собираюсь идти с тобой на компромисс насчет ее тела. Ну серьезно, чувак. Это ебаный маразм.

Линия моей челюсти дрогнула.

— Ты сам сказал, что устроил бы скандал, если бы мой кузен и Марси попытались забрать меня.

Я смерил ее взглядом.

— И хотя мне очень не хочется, чтобы до этого дошло, я все равно позову их, — сжала она кулаки. — Потому что, в конце концов, я лучше устрою драку между всеми нами, чем останусь рядом с тобой, делая вид, будто мне норм, что ты ведешь себя как конченый эгоист.

Черт побери.

Она сверкнула глазами.

— И, кстати, если ты или кто-то из твоих хоть пальцем тронет моих кузенов... я тебя нахрен разнесу.

Мне так хотелось заорать, что дрожь пробрала до самых потрохов.

Что за херня? Почему она просто не может подчиниться моему желанию?!

Чен бы отступил.

Дак и остальные мои люди тоже.

А вот с ней происходило что-то совсем другое, все из-за ее долбаного упрямства.

Глядя, как в ее глазах вспыхивает горячее непокорство, я вдруг почувствовал странное тепло, расползающееся по телу. Тепло, в котором не было ни капли желания, только уважение. Несмотря на весь кошмар ситуации, она стояла передо мной с гордо поднятым подбородком и глазами, полными такой яркой отваги, что у меня перехватило дыхание.

Я сглотнул.

Медленно, без лишних движений, Моник засунула руки в карманы и достала телефон.

— Ну что, Лэй, — произнесла она. — Что ты выберешь? Отдать Шанель ее людям? Или снова сцепиться со мной и моим кузеном... вдобавок к разборкам с твоим отцом? Или... можешь просто отпустить меня. Вот тебе три варианта.

— Отпускать тебя я не собираюсь. Вычеркивай.

Она моргнула.

— Тогда осталось два, либо отдать Шанель, либо драться со мной, Марси и моим кузеном.

Воздух между нами звенел от напряжения.

Она стояла передо мной — хрупкая на первый взгляд, но закованная в несокрушимую броню силы. Я медленно провел взглядом по ее телу, от напряженных плеч до руки, в которой сжался телефон. Ее губы, обычно такие мягкие и улыбчивые, сейчас были сжаты в упорную, упрямую линию.

Но больше всего меня цепляли ее карие глаза. В их глубине полыхал огонь, который невозможно было потушить, упорная сила, способная пережить любую бурю.

Она была той самой стихией, с которой стоило считаться. И ее решимость медленно, но верно крошила мою непоколебимость.

Я провел пальцами по волосам, надо было хоть чем-то занять руку.

Это было странное чувство, ощущать, как мои убеждения рушатся под тяжестью ее слов.

Я всегда был Хозяином горы: твердым в решениях, непреклонным в приказах. Но Моник, с ее огненным духом и дерзким взглядом, пробивала брешь в стенах, которые я столько лет возводил вокруг себя.

Какого хрена?

Жар внутри только усилился. Сердце колотилось в груди.

Я знал, что мог бы в два счета разнести банду «Роу-стрит», но Моник ясно дала понять, что она будет на их стороне.

А я никогда не хотел сражаться против нее.

— Лэй? — прошептала Моник. — Какой твой выбор?

Я злобно на нее посмотрел.

— Дай мне, блядь, хотя бы минуту.

К моему изумлению, она так же тихо ответила:

— У нас нет минуты. Ее тело уже... разлагается. Подумай о ее семье.

Я опустил голос до хриплого шепота.

— Мне страшно...

Не верилось, что я вообще это сказал вслух.

Моник вскинула брови.

— Чего ты боишься?

— Боюсь забыть Шанель.

— Исходя из того, что я вижу, — мягко произнесла она, — ты ее никогда не забудешь.

— Тогда... — я сжал кулаки, — я боюсь остаться один.

Тяжесть этих слов навалилась на меня, придавливая к земле. Это была правда, которую я никогда раньше не произносил вслух, реальность, что преследовала меня с того дня, как мой отец убил Ромео и Шанель.

— Ты не один, Лэй. И никогда не останешься один, — ее взгляд смягчился, а в глазах вспыхнула искра понимания. — У тебя куча людей, мужчин и женщин, которыми ты правишь.

Горький смешок сорвался с моих губ.

— Я один, даже когда они рядом.

— Ни хрена ты не один. Они тебя обожают. Я это видела.

— Может быть. Их верность безупречна, и подчиняются они без вопросов... но никакая преданность не залатает дыру, что осталась после Ромео и Шанель.

— Ну... — она положила руку себе на грудь. — Может, это и немного, но у тебя есть еще и я.

Эти простые слова пронзили меня током.

Сердце сжалось от той надежды, что проскользнула сквозь боль.

— Правда?.. — тихо спросил я.

— Конечно, потому что мы... — Она подняла взгляд к небу, будто пыталась выловить оттуда идеальные слова. Пауза затянулась, и каждую секунду мое сердце билось в груди все сильнее, словно барабан.

— Потому что мы... друзья, — наконец произнесла Моник. И это не было уступкой. Это было утверждение. Будто, перебрав в голове все варианты, она выбрала самое точное слово, которое могла найти.

А потом она добила меня окончательно:

— Честно? После всего того дерьма, через которое мы уже прошли вместе... мы, скорее всего, станем лучшими друзьями. Навсегда. И знаешь... я бы этого очень хотела.

Я чуть приоткрыл рот, не зная, что сказать.

Моник опустила взгляд.

— Иногда, когда я забочусь о своих сестрах... я тоже чувствую себя ужасно одинокой.

— Лучшие друзья?.. — выдохнул я.

Она снова посмотрела на меня и пожала плечами.

— Я не Хозяин горы, Лэй. Но я хочу быть рядом. Если тебе когда-нибудь понадобится, чтобы я выслушала тебя, просто набери. Я все брошу и поговорю с тобой. И ты всегда можешь приехать ко мне... куда бы я ни переехала. На Восток. На Юг. Я пришлю тебе адрес. Мы могли бы иногда просто тусоваться.

Я пристально на нее посмотрел. Эта идея казалась мне чуждой. Как странный поворот в и без того бушующем море.

Я задумался над ее словами, над тем, что за возможности в них скрывались.

Лучшие друзья.

Смогу ли я найти утешение в дружбе с Моник? Смогу ли доверить ей свою боль, свою ярость, свою тоску? Смогу ли опереться на нее, когда груз вины и одиночества начнет раздавливать меня?

Я посмотрел на нее, и сквозь туман отчаяния пробился тонкий луч надежды.

Впервые я допустил мысль о будущем, где Моник была бы не пленницей, а настоящим другом. Тем, кто отправился бы со мной в это проклятое путешествие, которое я сам не выбирал.

Островком спокойствия среди хаоса моей жизни. Эта мысль была одновременно пугающей и спасительной. Может быть... я не так уж одинок. И, возможно, именно в Моник я нашел друга, тогда, когда меньше всего ожидал и когда больше всего в этом нуждался.

Моник подняла палец в воздух.

— Но должна заметить, лучшие друзья не катаются по городу с мертвыми телами, — весело добавила она.

Я нахмурился.

— Если ты отпустишь тело Шанель, — спокойно сказала Моник, — я останусь в твоей жизни... навсегда. Но ты не можешь рассчитывать, что я останусь, если ты продолжишь держаться за ее тело. Это плохо и для тебя, и для всех вокруг.

— А если я ее отпущу... что тогда будет с моей головой, Моник? Ты правда думаешь, что я справлюсь?

Эти вопросы повисли в воздухе тяжелым грузом.

— Да, Лэй. Абсолютно уверена. Ты сможешь двигаться дальше, а я... — ее голос оставался твердым, — я помогу тебе во всем, что понадобится. Мы будем горевать вместе.

Это решение было самым тяжелым за всю неделю. Будто я стоял на краю пропасти и понимал: один неверный шаг — и я рухну в бездну.

Но, несмотря на весь страх, я все сильнее склонялся к тому, чтобы послушать Моник. Тепло, исходящее от нее, обволакивало, ее сила притягивала, как магнит.

Перед лицом ее упрямства мои страхи словно сжались, их сила меркла под ярким светом ее отваги. Я понял тогда, что Моник, не просто женщина, которую я хотел бы видеть рядом. Она была той силой, в которой я нуждался. Искрой, которая могла зажечь мой собственный путь к исцелению.

Глядя на нее, я ощущал, как сердце выворачивает от переполнявших меня чувств.

Я понял, что мое тело больше не просто согрето — оно пылает. Во мне разгорелось пламя, подпитываемое ее силой и решимостью. Пламя, которое медленно растапливало ледяные стены моей скорби и страха, заменяя их теплом надежды и твердой решимости.

В ее дерзких глазах я увидел перемену, перемену внутри себя.

Моя стойкость действительно рушилась, но это не было падением.

Это было перерождение.

Это было настоящее превращение, зажженное силой стоявшей передо мной женщины.

Я смотрел на нее, на ту, в ком нашел утешение, о ком начал заботиться так же сильно, как когда-то о Шанель, хоть и по-другому.

Слова Моник несли в себе простую истину, от которой я все это время отворачивался. Шанель ушла. И хотя я мог хранить ее в памяти, позволять этой памяти сжигать мое настоящее — нельзя.

Моник вырвала меня из раздумий:

— Что ты собираешься делать, Лэй?

— Мне нужна эта ночь, чтобы попрощаться с ее телом... а потом, — я сглотнул, — я скажу Чену, чтобы утром он передал ее семье.

Моник сократила расстояние между нами, взяла меня за руку, окутывая своим теплом.

— Спасибо. Ее семья будет тебе благодарна. И... твое сердце, твоя душа... тоже станут легче. Ты быстрее начнешь заживать.

— Но я не хочу заживать, если это значит забыть ее, — тихо выдохнул я.

Моник грустно улыбнулась и крепче сжала мою руку.

— У меня такое чувство, что Шанель никогда не исчезнет из твоей памяти.

Где-то вдали послышались шаги.

Через пару секунд рядом со мной появился Чен. Он бросил взгляд на наши переплетенные пальцы. В его голосе звучала тревога:

— Все в порядке?

— Да, — коротко ответил я и спросил: — Дак здесь?

Чен тяжело вздохнул.

— Его сейчас зашивает врач вместе с парой других наших ребят.

Я склонил голову на бок.

— Какой смысл штопать Дака, если я все равно скоро снова открою ему раны?

Моник выдернула руку из моей.

— Что?..

Чен вздохнул еще раз, поглубже.

— Раз уж тебе нужно наверстать тренировку с Ху, я могу взять на себя дисциплинарную работу с Даком...

— Даже не мечтай. Ты не спасешь его от разговора со мной.

Моник резко повернулась ко мне.

— Что значит — снова открыть ему раны?

— Дак облажался, оставив тебя там, — тихо, но жестко сказал я. — Его нужно проучить.

Голос Моник повысился:

— Это не значит, что ты должен его избить!

— Ты добилась своего с телом Шанель, — я злобно сощурился на нее. — Но в этом вопросе ты своего не получишь. Даже не надейся.

Чен неловко поправил очки.

— Что там с телом Шанель?

От боли скрутило живот.

— Приготовь все для того, чтобы утром передать Шанель семье Джонс.

Чен открыл рот, пораженный до немоты.

Я сглотнул, подавляя очередную волну тоски.

— После ужина я займусь Даком... А потом... этой ночью я попрощаюсь с Шанель. И вообще, — я тяжело выдохнул, — на сегодня с тренировками все. Мне нужен, блядь, перерыв.

Чен закивал.

— Ладно... Но ты точно сказал, что мы передаем тело Шанель? Верно?

— Да. Завтра утром.

— Хорошо, — Чен снова кивнул. — Очень хорошо. Тогда отдыхай.

— Сегодня нас никто не беспокоит. Никто. Даже ты, Чен. Если кто-то посмеет, я лично об этом позабочусь.

Я взял Моник за руку и увел ее прочь.