Путешествие по арабским странам

Экзотика и нильская грязь

Как это бывает в кино, когда монтируются два кадра, на экзотической террасе у подножия пирамид какая-то итальянка, с виду похожая на светскую даму, пела ту же сентиментальную песню. Время приближалось к половине десятого.

Ивонна предложила отправиться сюда. Ведь этот вечер был для нее действительно последним в Каире, если только она не получит опять особого поручения, «как неделю назад». Эти слова были обращены к Ахмеду, но предназначались Петеру. Короче говоря, ей хотелось поехать на террасу, тем более, что это было совершенно безопасно — без пиджака в такой вечер там было бы слишком прохладно. При этом она улыбнулась Петеру, а он, улыбнувшись ей в ответ, сказал:

— Линкольн ведь тоже не был догматиком и не снимал пиджака только для того, чтобы досадить женщине.

Выйдя из светлых сумерек парка и поднявшись по короткой каменной лестнице, они ступили на террасу. Посетителей было еще мало. Старший официант в черном костюме предложил им на выбор столики рядом с площадкой для танцев или подальше, где спокойнее. Они выбрали места у балюстрады, обрамленной вьющимися растениями и цветами. Недалеко от них поднимались стройные пальмы, освещенные снизу ярким или рассеянным светом. В густых кустах висели цветные фонарики. На столах стояли яркие цветы в фарфоровых вазах, основания которых источали бледный свет. Обстановка напоминала навеянный волшебной сказкой сон. А над всем этим висел серебряный серп луны, ее сияние пробивалось сквозь листья пальмы, на бархатном куполе неба горели белые огни звезд.

Столик был убран словно ненароком набросанными цветами, а кроме того, официант принес Ивонне венок из сладко пахнущего жасмина. Она надела его на шею так, что вырез ее облегающего платья из светло-серой парчи остался открытым. Белый жасмин еще ярче оттенял золотую цепочку на ее шее и восточные серьги в форме колокольчиков, которые Петер видел на ней впервые. Казалось, что их звон привлек на ее плечи цветы.

Певица пела в сопровождении итальянского джазового трио. Ее черное вечернее платье украшал венок из белого жасмина и роз, руки были обвиты браслетами из жасмина. Когда она пела, то в такт музыке слегка покачивала бедрами. Голос ее был манящим, как ночь.

Терраса вдруг заполнилась посетителями, будто они сговорились между собой. В половине десятого было принято ужинать. Мужчины были одеты в черные костюмы или белые пиджаки и черные брюки, женщины — в нарядные платья с широкими юбками, легкими, как дуновение, но сохранявшими свою форму не хуже церковного колокола благодаря нескольким туго накрахмаленным нижним юбкам конусообразного фасона. Петеру даже почудилось, что, когда красавица, осторожно переступая на шпильках, задевала подолом стул и воздушная ткань, не сминаясь, колыхалась вокруг ее ног, раздавался звон серебряных колокольчиков.

Он попросил у официанта карточку блюд из баранины.

Ахмед, сидевший напротив Ивонны, завел с ней разговор, которому, казалось, не будет конца. Петер из вежливости делал вид, будто прислушивается к беседе, на самом же деле старался незаметно рассмотреть посетителей. Он знал, что из-за Суэцкого кризиса в Египте в те месяцы было мало иностранцев. Туристские группы приезжали редко, еще реже задерживались надолго одиночки или пары. На террасе собрались почти одни египтяне: мужчины лет тридцати или старше с красивыми, стройными, гибкими дамами. Женщины вели себя сдержанно, и только блеск их темных глаз говорил о том, что они умеют быть весьма оживленными. Было и несколько иностранцев. Эту блондинку, например, Петер уже видел где-то несколько недель назад. Ее, бесспорно, самое дорогое платье слишком бросалось в глаза; на пальцах, в ушах, на руках и на шее сверкали драгоценности. Высокая и стройная, она со спины казалась молодой, но лицо у нее было потрепанное, помятое, слишком сильно накрашенное. Даму и в этот раз сопровождал мужчина на полголовы ниже ее, с лысиной в форме полумесяца, то ли возникшей естественным путем, то ли выбритой по прихоти женщины специально для поездки на Восток. Судя по вялым движениям губ этой пары, они говорили по-английски.

Как ни странно, свет, хотя и приглушенный, не привлекал на террасу мух и других насекомых.

Иерархия официантов и здесь тщательно соблюдалась. Встречал гостей метрдотель, весь в черном, официанты в черном и белом принимали заказы, записывали и передавали одному из многочисленных разносчиков блюд, которые были одеты в яркие галабии и молча, с каменными лицами, обслуживали посетителей.

На закуску предлагали на выбор двадцать различных блюд, затем куриный бульон, форель с растопленным маслом и картофелем, баранину с молодой фасолью и жареной картошкой, салат и помидоры, мороженое и фрукты в корзинах — апельсины, манго, бананы, а также черные финики и инжир со льда в хрустальных вазах. На столах стояли графины с водой, редко — пиво или вино.

Петер отделывался односложными замечаниями, хотя был в прекрасном настроении. Ему просто нравилось наблюдать за тем, что происходило вокруг. Он стал прислушиваться, когда Ивонна со свойственной американцам бесцеремонностью, порой наивной, но чаще бестактной, заявила:

— Ну конечно, мой ужин будет стоить не меньше полуторамесячного дохода большинства египтян. По официальным данным рекламной листовки об освобожденной провинции Ат-Тахрир, средний доход большинства египтян составляет шесть египетских фунтов в год, или пятьдесят пиастров, то есть полтора доллара в месяц. Мой ужин стоит семьдесят пиастров, с чаевыми больше, чем полуторамесячный доход египтянина. Что вы на это скажете? — спросила она Ахмеда.

— Такого, конечно, в США не бывает?

— Конечно, нет!

— Это хорошо, — произнес Ахмед. — Шесть фунтов в год действительно слишком мало. Но я как-то читал, что, по официальной статистике, десять миллионов американских семей имеют доход, который не подлежит обложению налогом. Им, наверно, тоже туго приходится.

— Но и они, конечно, имеют все же больше, чем египтяне.

— Возможно. Но и денег им нужно больше!

— Безусловно!

— К тому же не следует забывать, что последние английские солдаты ушли из США почти двести лет назад, а из Египта — только в тысяча девятьсот пятьдесят шестом году.

— Но нельзя же во всем винить англичан!

— Конечно, нет.

— Тем не менее вы это делаете.

— В самом деле, не следует забывать и французов, — усмехнулся Ахмед.

— Ну, еще бы, они тоже виноваты!..

— Вы отлично понимаете, что я хочу сказать. Французы и англичане каждый год получали от Суэцкого канала тридцать пять миллионов фунтов прибыли, что составляет полтора фунта, или около пяти долларов, на душу населения Египта, иначе говоря, трехмесячный доход большинства египтян. Эти деньги они каждый год вынимали из нашего кармана. Это вам ясно?

«Я люблю тебя до самой моей смерти…», — пропела по-английски певица.

— Я имею в виду вот что, — с раздражением сказала Ивонна. — Англичане и французы виноваты во многом, спору нет, но и египтян тоже нельзя полностью оправдывать. Тут вы меня не переубедите. Кто им мешал лучше хозяйничать и сделать свою страну индустриальной?

— Кто?

— Да, кто?

— Хорошо, — сказал Ахмед. — Были, действительно, египтяне, которые из собственных интересов стояли на стороне богатых иностранцев и не думали о бедняках Египта. Признаю. Но что произошло, когда люди, которые сбросили короля и его шайку, захотели осваивать новые земли и строить заводы?

— Им понадобились деньги, — сухо бросил Петер, а Ивонна откинулась на спинку стула, как будто очень довольная тем, что разговор продолжат мужчины.

— Конечно, им понадобились деньги, — Ахмед по-прежнему обращался к Ивонне. — Они даже составили грандиозный план, предусматривавший не только создание «провинции освобождения», но и сооружение огромной плотины на Ниле у Асуана, вблизи суданской границы.

— Это я знаю, — прервала Ахмеда Ивонна.

— Сейчас кончу. Вы знаете также, что американское правительство предложило Египту кредит в сотни миллионов долларов, но с условием, что оно будет контролировать хозяйство страны и расходы правительства на сооружение плотины, будет определять, конечно, кто получит заказ на строительство, да и все остальное тоже, — короче, будет осуществлять контроль над всем Египтом и перекачивать его богатства в Америку.

— Разве не прекрасны эти пальмы? — спросила Ивонна.

Ахмед удивленно посмотрел на нее и машинально ответил:

— Конечно, прекрасны.

— К чему толковать о таких серьезных материях, вместо того чтобы наслаждаться прекрасным вечером? — спросила Ивонна с наигранной озабоченностью. — Извините, но Петер ведет себя благоразумнее.

— Благоразумен тот, кто не возражает Ивонне, — заметил Петер.

— Правильно, милый, — ответила она. — Ваш друг разговаривает со мной так, будто я миллионерша. Но я ведь не миллионерша.

— Вы — нет, но, может быть, ваш издатель? — сказал Ахмед.

Ахмед ушел. Он распрощался с видом некоторого превосходства, когда из-за соседнего столика поднялись двое его знакомых.

— Бизнес. — извинился он перед Ивонной, — на редкость удачный случай поговорить с нужными людьми.

Ивонна нашла, что Ахмед неплохой собеседник, умный, находчивый, не лишенный чувства юмора, но то, что он ушел, ее не огорчило и не могло испортить остаток вечера. Если Ивонна еще попадет в Египет, он может ей пригодиться — ведь по нему можно судить о настроении в стране, и она попросила Петера дать ей номер телефона Ахмеда.

— 80180… а дальше я не скажу, пока вы не сознаетесь, для чего он вам нужен.

— Я собираюсь пофлиртовать с ним, — солгала она.

— Это веская причина, — Петер назвал последнюю цифру. — А что мы теперь будем делать?

— Танцевать, — ответила она.

Он взял ее за талию. Она танцевала легко и просто. Места было мало, и всякий раз, когда им приходилось уступать дорогу другой паре, их тела соприкасались, но они делали вид, что не замечают этого, и немедленно восстанавливали дистанцию.

— Вам не кажется странным, что вы и я сидим здесь вместе? — спросила она, когда они возвратились к своему столику.

— Быть может, странно, — сказал он задумчиво, шутливым тоном, — быть может, весело, быть может, интересно, быть может, поучительно, быть может, больше, быть может, меньше. Этого я еще точно не знаю. Пути Судьбы неисповедимы.

«Из-за такого количества «быть может» вы так ни на что и не решитесь, — съязвила она.

— Быть может, — упорно повторил он.

— Что бы сказали у вас дома, — продолжала она и том же тоне, — если бы узнали, что вы — гражданин коммунистического государства — танцуете с капиталисткой?

— Вы значит, все-таки миллионерша? — спросил Питер.

— Почему?

— Потому что назвали себя капиталисткой.

— По своей идеологии, скажем. Я ведь все же приехала из буржуазной страны.

— Вы, значит, капиталистка с идеологией, но без капитала.

Хватит острить, отвечайте! Что бы сказали у вас дома?

— Во всяком случае, поинтересовались бы, а есть ли у нее хотя бы эротический капитал?

— Во всяком случае! Я, впрочем, во время танца подумала нечто подобное.

— И поэтому заговорили о капитализме и коммунизме?

— Не могла же я заговорить об эротике.

— Почему, собственно?

— Большинство американцев не признают чувства. Только money[29] и sex[30].

— В это я не верю.

— У вас есть опыт в этой области?

— Слишком мало. А у вас?

— Я была замужем.

— Уже?

— Темпы у нас иногда сногсшибательные. Но вы так и не ответили на мой вопрос серьезно.

— Серьезно?

— Именно.

— Мне бы больше хотелось еще раз потанцевать с вами.

Обняв ее, он сказал:

— Лучше танцевать, чем драться. А серьезно я отвечу так; мы везде ищем контактов и не боимся их, как вы.

Они пошли танцевать.

— Как можно более тесных контактов, кажется, — заметила она.

— Если того требуют обстоятельства, — отпарировал он. — Даже на маленьком пространстве можно ладить друг с другом.

Они спустились по каменной лестнице к выходу в парк, дорожки которого скудно освещались цветными фонариками. За этим полумраком лежала тьма, полная, казалось, тайн. Рядом, чуть не задев их головы, промчалась летучая мышь. Кошка прошмыгнула в кусты. У стены гостиницы был привязан ослик, он стоял неподвижно, будто спал. Мимо, словно привидение, бесшумно проскользнул человек в белой галабии. Они вышли на свет.

— Знаете, где я еще ни разу не была? — спросила Ивонна. — В Сахара-сити.

— Я тоже.

— Если завернуть туда, мы потеряем каких-нибудь четверть часа.

Таксист взялся найти ночью дорогу в пустыню, но увидели они не много. Несколько раз они проезжали словно через ущелья.

— Стены гробниц, — пояснил водитель.

Затем далеко впереди в пустыне показались огни и они поняли, что, описав большую дугу, движутся по направлению к ним. Петер и Ивонна попросили остановить машину и вышли.

В пустыне было тихо и очень темно, серп луны исчез, над мраком в вышине мигали и сверкали звезды; одни искрились, другие излучали ровное белое сияние. В свете фар виднелись неясные очертания дороги. Они попросили выключить фары.

Ни звука — тишина как в могиле. Ни огонька — сплошная тьма, полная неясных предчувствий. Кругом ни души — глубокий покой на грани между жизнью и смертью.

Сахара-сити состоял из нескольких охотничьих шатров свергнутого короля, которые ловкий делец превратил в бары. Пестрые фонарики висели здесь на искусственной пальме, венки были сплетены из бумажных цветов. В этот вечер шло представление, устроенное с благотворительной целью, и в главной, самой большой палатке яблоку негде было упасть.

— Подождите, пожалуйста, пока кончится танец. Тогда я провожу вас на место, — сказал метрдотель Петеру и Ивонне, остановившимся у входа.

На сцене, расположенной у противоположной узкой стенки палатки, египетская танцовщица исполняла танец живота. Верхнюю часть ее тела прикрывал только узкий бюстгальтер. Сквозь широкую черную тюлевую юбку до пят проглядывали голубые плавки, настолько крохотные, что даже пупок оставался открытым. При виде ее мясистого тела Петеру вспомнилось замечание портного-португальца:

«Египтянам нравятся полные женщины с широкими бедрами».

Но и в этой области, очевидно, произошли изменения. Чтобы убедиться в этом, достаточно было посмотреть на стройных грациозных египтянок, сидевших в зале рядом со своими мужьями. В тех слоях общества, которые были здесь представлены, женщины не закрывали лица и головы, не носили покрывал и платков. Мужчины все были в костюмах, Петер не обнаружил пи одного в галабии.

Он и раньше слышал о танце живота. Ему рассказывали, будто этот танец действует возбуждающе, будто он груб и даже непристоен. Ничего подобного он не заметил. Смуглое тело танцовщицы двигалось с размеренной ритмичностью, его гибкость вызывала у зрителей спокойное восхищение. Время от времени танцовщица делала несколько шажков по сцене, но в основном ее несколько откинутое назад тело, напоминавшее широко открытый серп луны, почти не двигалось, а лицо сохраняло отсутствующее выражение, точно она спала.

Танец, как оказалось, был разработан весьма тщательно. Телодвижения, вначале сдержанные, постепенно становились все более эмоциональными, и под конец зритель становился свидетелем экстаза. Верхнюю часть туловища танцовщица откидывала далеко назад, груди ее напрягались, изогнувшееся тело содрогалось в страстных конвульсиях, на лице появлялось выражение восторга. Но даже в этот кульминационный момент танец сохранял известную сдержанность.

У входа в палатку в ожидании мест стояли посетители. Один из них окликнул Ивонну.

— Хэлло, Боб, — ответила она.

— Нет смысла торчать здесь, — сказал он, — пойдемте лучше, в бар гостиницы Я угощаю.

— Хорошо, — согласилась она, — поезжайте вперед и закажите для меня тоже, я приеду.

Он ушел. Петер и Ивонна поехали на своем такси обратно через пустыню.

— Пойдете в бар? — спросила Ивонна. — Боб — мой коллега и земляк.

— Нет.

Перед гостиницей, в которой остановилась Ивонна, они вышли из машины. Прелестный вечер манил Петера пройти пешком через мост, который начинался вблизи гостиницы и кончался на той стороне — недалеко от его дома. Ивонна согласилась, что вечер действительно сказочно хорош: не душно и не холодно.

— Не пойду в бар, — заявила она и взяла его под руку. Они прошлись немного по берегу Нила. Мосты были обрамлены гирляндами темно-синих фонарей, но Нил был скрыт мраком. Темная поверхность воды сливалась с линией берега.

— Мне страшно, — сказала Ивонна и прижалась к руке Петера.

Они повернули обратно. Дальше все произошло очень быстро. С Нила раздался голос, как будто звавший на помощь. Потом ясно послышалось: «Ивонна!». Они быстро пошли на зов, и Петер крикнул по-английски:

— Есть там кто-нибудь?!

— Помогите! — ответили ему.

— Да ведь это же Боб! — воскликнула Ивонна.

— Где же он?

Боб видел, как Ивонна и Петер подошли к гостинице и затем снова исчезли в темноте. Почему-то он решил последовать за ними, но потерял их из виду, и, стараясь снова найти, очутился на сходнях. У самого берега, поскользнувшись, он рухнул в воду. К счастью, падая, Боб успел ухватиться за сходни, иначе бы его неминуемо засосало илом. Теперь он стоял по пояс в нильском иле, судорожно цепляясь за сходни и чувствуя, что силы покидают его.

Петер осторожно сошел с набережной и спустился к сходням. Он слышал, как рядом кто-то кряхтит и сопит от напряжения. Затем к нему, широко расставляя ноги, стало приближаться какое-то существо. Бобу удалось выбраться наверх, но передвигался он крайне медленно. Петер повернул к набережной. Боб, чертыхаясь, ковылял за ним.

— Немедленно в гостиницу! — воскликнула Ивонна.

— Это невозможно! — выпалил Боб. — В таком виде! Вся гостиница будет потешаться надо мной. Немедленно разнесется слух, что я пьяный упал в воду, или что я выслеживал вас, или что-нибудь в таком же духе. И какой-нибудь мошенник из конкурирующей газеты еще тиснет заметочку под заголовком: «Покушение на самоубийство».

— Но что же вы собираетесь делать? — спросила Ивонна.

Боб, казалось, нашел выход из положения.

— Это несчастный случай, — заявил он, продолжая стоять на широко расставленных ногах у самого края набережной. Петер и Ивонна держались на почтительном расстоянии от покрытого илом американца, тем более, что от него исходил пренеприятный запах гнилой воды.

— Без сомнения, — подтвердил Петер, с трудом подавляя смех, который овладел им, как только прошел первый испуг.

— Мне нужны другие брюки.

— Очевидно, — согласился Петер.

— Ивонна, вы живете в той же гостинице, что и я. Возьмите ключ от моего номера и принесите мне брюки.

Ивонна громко рассмеялась.

— Сумасшедшая идея! Мне взять брюки из вашего номера и принести их сюда! Вы действительно пьяны, Боб!

— Пожалуйста, Ивонна, сделайте это для меня, — взмолился он. — Не могу же я в таком виде пойти в гостиницу, чтобы за мной тянулись мокрые следы.

— Тогда подождите, пока закроют бар и гости разойдутся.

— И до трех часов утра я буду торчать здесь, весь облепленный илом, — скулил он.

— Ил скоро высохнет, — успокаивала его Ивонна, — и при вечернем освещении почти не будет виден.

Он ударил рукой по своим брюкам.

— Они уже почти сухие.

— Вот видите… Пошли!

— Не убегайте! — крикнул он. — В гостинице вам придется меня загородить. Я спрячусь за вами.

— Ладно, — решил Петер. — Надо помочь бедняге.

Когда они проходили через запасной вход и шли к лифту, Боб то шагал между Петером и Ивонной, то прятался за их спинами, то снова забегал вперед.

— Заходите, — произнес он с облегчением, очутившись перед своей дверью, — вы честно заслужили рюмочку виски.

При свете Петер рассмотрел брюки Боба. Они были похожи на помятые печные трубы и казались не менее твердыми, чем жесть. Петеру хотелось посмотреть, как Боб будет их снимать, и он, кивнув Ивонне, принял приглашение.

— Прошу, — сказал Боб, — вон там стоит виски, и заковылял в ванную.

Невозможно было разобрать, где кончаются его ботинки и начинаются брюки. Он шел словно на глиняных столбах.

— Поделом ему, — заметил Петер, наполняя рюмку. — Он ведь бултыхнулся в воду, пытаясь выследить нас. Могло плохо кончиться, а получилось очень забавно. Ваше здоровье, Ивонна! Может быть, он ревнует?

— Никаких оснований, — сказала она. — Он безнадежно нормален, а я, наверно, склонна к эксцентричности, иначе не находилась бы с вами в номере гостиницы. Ваше здоровье! — закончила она и шутливо шлепнула его.

Вдруг из ванной раздался крик:

— Я не могу стянуть с себя штаны! Они стали как каменные! Помогите мне! — Дверь из ванной распахнулась. — Я сорвал спереди все пуговицы, но дальше ничего не получается.

Пиджак Боб снял. Рубашка была вся в пятнах, конец галстука превратился в ком глины. Руки Боба были черными, лицо и шея измазаны. Через расстегнутые брюки виднелось совершенно черное белье. Глядя на эту картину, Петер разразился громким хохотом, Ивонна присоединилась к нему.

— Выпейте сначала виски, — сказал Петер. — Так! Ваше здоровье! А брюки, — он постучал по ним, — нам не снять. Видите, сколько глины несет с собой Нил, поэтому его воды так плодородны.

— Разрежьте, — посоветовала Ивонна.

— Хорошие штаны! — возразил Боб, не желавший терять свое имущество.

— Во всяком случае, удобренные, — засмеялся Петер. — Тогда есть только одно средство. Ванна уже наполнилась. Садитесь в нее прямо в брюках, и они снова обретут гибкость. Спокойной ночи.

— Подождите, — крикнул Боб, — не можете же вы меня так оставить! Я едва двигаюсь, с этими негнущимися трубами на ногах мне ничего не стоит утонуть и ванне.

— Ну, живо, — скомандовал Петер, — лезьте в воду!

Боб сел на край ванны, поднял ноги, но, потеряв равновесие, плюхнулся вниз. Вода выплеснулась через край и залила пол. Боб захлебнулся, откашлялся, судорожно задвигался и наконец выпрямился.

— Вот и все, — сказал Петер, — желаю вам в следующий раз удачнее охотиться за информацией. И кланяйтесь от меня Нилу!