Путешествие по арабским странам

Прессовщики хлопка недовольны

С плоской крыши шестиэтажного здания открывалась широкая перспектива города и Александрийской бухты, так называемой Западной, или внутренней, гавани. Минареты мечетей поднимались над силуэтами домов. На широкой синей глади залива грузовые и пассажирские суда выглядели белыми крапинками. Там и сям возвышались подъемные краны. К мысу причалил танкер. Несколько небольших каменных домиков, окруженных зеленью, напоминали о какой-то далекой идиллии и казались совершенно не к месту.

— Это, — показал на них египтянин, — бывший королевский дворец Рас-ат-тин, что в переводе означает «Инжирная голова», там прежде находилась плантация инжира. В гареме дворца Фарук подписал отречение от престола. Видите там, у набережной, большую белую яхту?

— Да.

— Это «Махрусса», прежде она принадлежала Фаруку. От дворца к ней вела лестница, кончавшаяся у самого причала. На этой яхте он отплыл в Италию.

— И яхта вернулась? — недоверчиво спросил Петео.

— Это вас удивляет?

— Я слышал, будто ему оставили сорок два миллиона фунтов.

— Так говорят, но не знаю, правда ли это. Во всяком случае, правительство намерено было продать яхту, но она стоит здесь с середины пятьдесят второго года, а покупателя не находится.

— Почему?

— Не знаю. Может быть, из-за суеверий — боятся дурного глаза, а может, она просто слишком дорого стоит. Ведь даже номера на дверях кают золотые. — Египтянин кивнул. — Король был великий мот.

— Быть может, он пытался подражать древним владыкам, — .предположил Петер.

— Ничтожный человек, — заключил египтянин и сделал по крыше несколько шагов. — Посмотрите вниз, по двор, отсюда все прекрасно видно. Грузовики подвозят кипы хлопка, их взвешивают…

— Какие странные весы!

— Это пирамидальные весы.

На трех металлических стержнях, соединенных под острым углом в форме пирамиды, лежало широкое коромысло. К одному его концу был прикреплен крюк, на который подвешивалась кипа хлопка, к другому — разновесы. Очищенный от семян хлопок, предназначенный на экспорт, после взвешивания при помощи системы южных блоков переправляли в цехи, где триста мужчин и женщин подготавливали, смешивали и паковали хлопковые кипы. Рабочий день продолжался восемь часов, дневной заработок мужчин составлял двадцать четыре пиастра, или около пяти марок, женщин — шестнадцать пиастров, или немного больше трех марок.

Фарук получил сорок восемь миллионов марок.

Только что начался перерыв на завтрак. На штабелях кип сидели и лежали женщины в черных и девушки в пестрых платьях, чуть в стороне — мужчины в светлых галабиях. Они смотрели на иностранца с любопытством, хотя и без особого интереса. Но стоило ему навести на них фотоаппарат, как рабочих точно подменили. Они повскакали со своих мест, оттесняя друг друга, старались придвинуться поближе, жестикулировали и громко разговаривали. Одна из девушек подбежала и пытливо заглянула в объектив фотоаппарата. Петер в первый раз увидел египетских девушек и женщин, которые не боялись объектива, как дурного глаза, а без всякого смущения и стыдливости расположились перед аппаратом и даже слезли с кип, чтобы попасть на снимке в первый ряд. К великому сожалению Петера, женщин оттеснили мужчины. Но все смеялись и радовались, словно дети, довольные тем, что иностранец, которого сопровождал сам директор, не обошел их своим вниманием. Когда Петер в знак благодарности произнес арабское слово «муташаккирин»[44], все захлопали в ладоши и, несмотря на протест Петера, прервали отдых, чтобы показать, как они работают.

На фабрику только что поступила партия хлопка для Ростока.

— Египетский хлопок, — сказал немецкий инженер, — один из лучших в мире.

После каждого урожая на фабрике составляют образцы нескольких хлопковых смесей и по ним продают хлопок.

Несмотря на то что очистка хлопка от семян производится машинным способом, в нем неизбежно застревают остатки темных твердых коробочек. По краям огромного цеха на возвышении сидели женщины. Быстрыми движениями они выдергивали темные кусочки из белого пуха и бросали хлопок на деревянную решетку в середине цеха, где его укладывали толстым слоем. Заем за дело принимался рабочий со шлангом в руках, из которого он поливал хлопок. После этого к нему с криком бросались человек двенадцать босых рабочих. Они захватывали охапку хлопка и с торжествующими возгласами подбрасывали ее вверх. Еще шаг, еще охапка, еще возглас и бросок вверх — и так до тех пор, пока весь слой не оказывался разрыхленным. Все это проделывалось несколько раз с исключительной ловкостью и быстротой. Специалисты объяснили Петеру, что вода, просачиваясь сквозь хлопок, смывает с него пыль, и, кроме того, придает ему необходимую перед взвешиванием и продажей влажность.

— А как вы измеряете процент влаги? — спросил Петер.

— В этом нет необходимости. Рабочий со шлангом знает, когда содержание влаги достигает восьми с половиной процентов веса.

Желая произвести впечатление на иностранца, рабочие выполняли все операции темпераментно, весело, с таким удовольствием и усердием, что показались Петеру великолепно сыгравшейся труппой актеров. Когда Петер поблагодарил их, они в ответ дружно зааплодировали ему.

В соседнем помещении находился пресс для кип. Он двигался очень быстро, но рабочим приходилось двигаться еще быстрее, чтобы не попасть в машину. Здесь увлажненный, разрыхленный и очищенный хлопок спрессовывали в кипы, удобные для перевозки.

Хлопковый пух высокими кучами лежал на чистом цементном полу. Рабочие с лихорадочной поспешностью сбрасывали его в четырехугольную шахту пресса, устье которой находилось вровень с полом. Наполнив шахту, а на это уходило буквально одно мгновение, — трое рабочих соскакивали вниз, ногами утрамбовывали хлопок и выскакивали наверх. Новые груды хлопка летели в шахту, снова трое соскакивали вниз, трамбовали, выскакивали, и пресс завершал работу. Несколько быстрых движений — и вокруг кипы замыкался железный обруч.

Уже одни эти операции способны были захватить зрителя. Все происходило с головокружительной быстротой, и гидравлический пресс ежеминутно выплевывал кипы на наклонную доску, по которой они со свистом неслись в расположенный внизу склад.

Но этим дело не ограничивалось. Когда трое молодых и сильных мужчин прыгали в шахту, они, вскрикнув, заводили унылую мелодию, и в такт ей трамбовали хлопок, отбивая ритм руками по стальным стенам шахты. Это напоминало волнующий танцевальный напев, сопровождаемый барабанным боем.

— Что они поют? — спросил Петер.

— Одну мелодию, слов нет.

В голосах рабочих слышались глухие раскаты грома и звон металла.

— Хлопок — это девяносто процентов жизни Египта, — сказал египтянин.