Путешествие по арабским странам

Коран отвергает многоженство

Приятели сидели в саду Гроппи, одном из самых уютных кафе Каира, находящегося вблизи от здания оперы. В этот предвечерний час здесь наслаждались тенью и лакомились пирожными мужья со своими молодыми женами. Почти все женщины были красивы, некоторые ослепительно прекрасны, с легкой походкой и грациозными движениями. Это были современные женщины, хотя их матери наверняка еще одевались в черное и носили покрывало. Но в выражении лиц этих женщин еще сохранилось что-то непроницаемо загадочное. Недаром их матери и прабабушки на протяжении тысячелетий молчали и про себя думали то, что им не разрешалось произносить вслух.

— Отчего же, — сказал Ахмед, — такой разговор возможен. Я знаком с одной женщиной, правда, не особенно близко, но я мог бы позвонить ей. Она училась в Париже и издает журнал для женщин. Хочешь?

— Конечно, — ответил Петер.

Ахмед тотчас же отправился к телефону, а вернувшись, сообщил:

— Она свободна сегодня с шести до семи и ждет тебя в редакции.

— Сегодня?

— Мой дорогой, тебе пора бы уже привыкнуть к этому. В Берлине — да, там не так, по крайней мере, раньше было не так, — там каждый уважающий себя человек подумал бы: «Как это будет выглядеть, если я немедленно соглашусь принять его?» — Ахмед засмеялся. — «Где же это возможно?» Так вот, здесь это возможно. Египтяне — люди любезные и не зазнаются.

— Это правда.

— Тогда пошли. Я провожу тебя, но разговаривать ты, конечно, будешь сам. Говорят, она знает французский, как родной язык.

Редакция журнала помещалась в большом старом здании. Петера провели в. кабинет главного редактора — маленькую комнату, где перед письменным столом стоил низкий круглый столик с доской из кованой меди, окруженный большими кожаными креслами. Хозяйка кабинета сейчас же распорядилась принести кофе, предложила посетителю сигареты и успела еще дать указания одному из своих сотрудников. При этом он и она стояли.

Петер незаметно разглядывал ее. Изящный светло-серый костюм плотно облегал ее стройную фигуру. Густые, очень черные волосы были тщательно причесаны. Над большими миндалевидными глазами высоко изгибались полукружия бровей. Она была любезна и обаятельна, со служащим разговаривала очень дружелюбно, но порой энергично сжимала свои полные губы, и тогда взгляд ее становился проницательным и сдержанным, почти холодным.

Затем служащий ушел, и они остались одни.

— Почему я стала бороться за права женщин? — переспросила она. — В молодости я убедилась, какой пред приносит полигамия. Поэтому в Сорбонне я стала изучать право, а темой диссертации избрала тезис: «Коран отвергает многоженство».

Так в нескольких словах была изложена целая история молодой жизни. Когда она упомянула о вреде полигамии, по выражению ее лица было ясно, что в юности она сама пережила какие-то неприятности, даже горе. Но это было сказано между прочим, а расспрашивать было неловко, да и вряд ли она захотела бы говорить на эту тему.

Если впечатления юности были настолько сильны, что определили всю ее дальнейшую жизнь, вплоть до омелой темы диссертации, значит, они затронули ее очень глубоко; очевидно, она была свидетельницей какой-то трагедии в своей семье. Может быть, ее мать стала Жертвой полигамии.

— О такой теме диссертации я слышу впервые, — признался Петер.

— Да, в Париже было нелегко защитить ее, — сказала она и улыбнулась, очевидно с удовольствием вспомнив свою победу в трудной борьбе. — Семь профессоров были моими оппонентами. Конечно, все мужчины.

— Значит, вы думаете, что все мужчины заранее…

— Быть может, бывают исключения, — сказала она, вежливо улыбнувшись.

— И чем же кончилась защита в Париже?

— Я стала доктором.

— Защитив эту диссертацию?

— Да.

— Как же вам это удалось? — спросил Петер с искренним восхищением.

— В Коране говорится: «Можешь взять себе две, три или четыре жены, если будешь к ним справедлив». В другом месте сказано: «Но ты даже при желании никогда не сможешь относиться к ним одинаково». Понимаете? — спросила она.

— Да!

— Мой тезис гласил: ты можешь взять себе больше одной жены, если хочешь поступать несправедливо. Но так как Коран отвергает несправедливость, то он отвергает многоженство. Что и требовалось доказать.

— Очень дельно, — признал Петер. — Но вряд ли это было легко. В Коране во многих местах говорится об отношении мужчины к женщине, и только в пользу мужчины.

— Времена изменились, — сказала она.

— Верно, — согласился Петер, — но, насколько мне известно, в Коране говорится, что мужчины стоят выше женщин, так как Аллах отдает им предпочтение и так как они расходуют свое имущество.

— Но именно это свидетельствует в пользу женщин, — возразила она. — Когда создавался Коран, только у мужчины было имущество, только мужчина работал и зарабатывал на жизнь, только мужчина, хотя и в редких случаях, учился читать и писать. Тем самым мужчина был выше женщины, как говорится в Коране. Но сейчас есть женщины, у которых имущества столько же или даже больше, чем у многих мужчин; которые тают столько же или даже больше, чем многие мужчины; которые работают столько же или даже больше, чем многие мужчины, и зарабатывают столько, что мужчинам не приходится расходовать на них свое имущество. Поэтому согласно Корану эти женщины либо стоят выше многих мужчин, либо наравне с ними.

Все это она произнесла легко и уверенно, убежденная в своих знаниях и в своем обаянии. Иногда она подчеркивала какую-нибудь мысль легким движением руки, на которой блестели обручальное кольцо и перстень с большим камнем.

— Извините, — сказал Петер, — ваш тезис лишает, конечно, смысла и то место в Коране, где мужьям дается совет увещевать непокорных жен, покидать их ложе и бить их.

Движением руки она отклонила довод Петера.

— Это писалось в седьмом столетии и было связано с тогдашним зависимым положением женщины. Мне кажется, что и у вас, и даже значительно позже, многие мужчины били своих жен. Но в наше время, — на ее лице в первый раз выразилось презрение, — бить свою жену может только негодяй.

Она приехала из Парижа со степенью доктора юридических наук и основала журнал для женщин. На чьи деньги, она не сказала. Скорее всего это был тот же источник, который дал ей возможность получить дорогостоящее образование, быть может ее мать.

— В первом же номере журнала я предложила своим читательницам написать, что они думают о многоженстве, и высказаться по другим женским вопросам. Пришло много писем, и я убедилась, что проблема полигамии интересует многих.

— А много ли еще встречается случаев полигамии в Египте? — спросил Петер.

— Около четырех процентов общего числа браков.

— Иными словами, примерно двести тысяч случаев многоженства.

— Примерно так.

— А в каких слоях общества они чаще всего встречаются?

— В деревнях.

— Неужели?! — воскликнул Петер.

— Да, да. Подумайте сами: чтобы взять вторую жену, богатому человеку понадобится много денег. Ведь и высших кругах общества на это сможет согласиться только женщина, стремящаяся к праздной жизни и к роскоши. Это дорого. В деревне же все по-другому. Скажем, феллаху нужна рабочая сила, но оплатить ее ему не по средствам. Тогда он берет себе вторую жену. Ее надо только кормить и давать ей немного одежды, которой хватает надолго. В самом деле, женщины и дети на селе — это рабочая сила.

— Значит, если бы одни не были так богаты, а другие так бедны, полигамии бы уже не было.

— Теоретически так.

— Ну, а практически, — сказал Петер, — при полигамии или без нее — всегда есть мужчины, которым кажется, что они любят двух женщин, как наш Гёте в определенный период жизни любил свою подругу Шарлотту фон Штейн, и жену Христиану.

— Тогда Шарлотта фон Штейн порвала с ним, кажется.

— Вы это знаете?

— Я как-то читала об этом. Она порвала с ним, хотя ей было очень тяжело. Обе женщины страдают, если вынуждены жить с одним мужчиной. Мне это известно из писем читательниц. Вскоре я убедилась, что в своем первоначальном виде мой журнал не может охватить все необходимые вопросы. Сначала я добавила к нему приложение для детей, а затем приложение, в котором обсуждались политические вопросы.

Она рассказала, что в первом парламенте Египта, в 1925 году, один из депутатов предложил предоставить женщинам определенные права. Это был первый случай в истории страны. Но предложение было положено под сукно.

— Мужчины, — заявила она, — не могут бороться за права женщин.

Петер улыбнулся и возразил:

— Семьдесят пять лет тому назад в Германии вышел труд в защиту прав женщин — «Женщина и социализм», ставший впоследствии знаменитым. Эту книгу написал мужчина, известный социалист. Его звали Август Бебель.

Она тоже улыбнулась:

— Если он действительно искренне выступал за права женщин, он должен был говорить о мужчинах примерно так, как я теперь.

Петер засмеялся:

— Почти. Но он не говорил: «Мужчины не могут защищать права женщин», он сказал: «Они еще этого делают».

— Невелика разница, — заметила она сердито.

— Извините, разница есть: в Германии мы, мужчины, с тех пор стали лучше.

— Ну уж, наверное, не по доброй воле.

Затем она рассказала о своей работе.

Вместе с несколькими читательницами журнала, с которыми она переписывалась, она основала женскую организацию. Позже она сняла для нее специальное помещение. Мужчины старались срывать собрания, оскорбляли женщин, били стекла.

— Но это не помогало! На следующий день я вставляла новые стекла.

Она попыталась организовать школу для женщин из густонаселенной части города, но они не посещали занятия. Тогда она предложила министерству просвещения проводить обучение женщин в одной из школ.

Я сказала школьникам: «Передайте вашим матерям, что завтра в этом классе женщинам будет роздано двести подарков — расчески, мыло и другие вещи».

Па другой день пришли не двести, а пятьсот женщин. Она раздала подарки и тотчас начала урок. В конце она сказала, что такие подарки будут раздаваться один раз в месяц, но неизвестно, в какой день. И кого в этот день не будет, тот не получит подарка.

— Это был большой успех, — сказала она, удовлетворенно улыбаясь.

Но женщины сидели за партами в черных платьях, под черными покрывалами. Новое не укладывалось в старую форму, ее надо было разрушить. Новое требовало новых форм.

Она стала выдавать им платки, чтобы в классе они снимали покрывала, а после урока снова собирала платки. Она заметила, что женщинам все больше нравились цветные платки, они улыбались, надевая их. Тогда она начала выдавать женщинам на время урока блузки и платья. Затем наступил решающий день. «Кто в новой одежде пойдет домой, тот получит ее в подарок», — сказала она.

— И что произошло?

Было бы, конечно, преувеличением сказать, что все мои ученицы тут же с восторгом бросились в новой одежде домой. Это, разумеется, было не так. Превращение совершалось медленно, постепенно, но совершалось Оно сопровождалось тяжелой, мучительной борьбой Обиженные мужья возмущались, бранились, угрожали., Она учила женщин проявлять гибкость в отношениях с мужем, например, советовала делать уроки только и его отсутствие или когда он спит.

У большинства мужей хватало ума во всяком случае на то, чтобы скрепя сердце примириться с новым, хотя, может быть, и не сразу. Только один муж остался непреклонен.

Они были женаты десять лет и имели пятерых детей. У них были неплохие отношения, пока жена оставалась дома и делала то, что он хотел. Потом она услышала, что в школе дают подарки, пошла туда, посидела на уроке и ощутила небывалую радость. Ей казалось, что перед ней открылся новый мир. «Где ты была?» — спросил ее дома муж. Она рассказала, вновь переживая свою радость. Выслушав ее угрюмо, муж сказал: «Кончено! Больше ты туда не пойдешь!» Это прозвучало как угроза. Она промолчала, но на следующее занятие пошла. Муж снова спросил: «Где ты была?» Она не обратила внимания на угрожающий тон, отвечала ласково, говорила, как хорошо учиться, доказывала, что успевает все сделать по дому, просила ее по пять…

Муж только повторил:

— Больше ты туда не пойдешь!

— Пойду! — возразила она.

— Что ты сказала?

— Я хочу учиться!

Он стоял перед ней.

— Больше не пойдешь, говорю тебе!

Она снова промолчала. В следующий раз, когда они пошла в школу, муж выгнал ее из дому, а потом развелся с ней. Детей он оставил у себя и ничего не дает жене на жизнь.

Доктор Сорбонны добилась многого, но законы остались прежними. Муж в любой момент мог выгнать жену на улицу, дети оставались у него и у его новой жены. Мать никаких прав не имела.

Нужно было что-то предпринять.

В феврале 1951 года она созвала конгресс женщин. Он заседал в Каире, по соседству с парламентом. В четыре часа дня она открыла заседание.

«Это первый парламент женщин, — сказала она. — Через час рядом начнет свою работу парламент мужчин. Мы не признаем этого парламента. Мужчины могут представлять только мужчин».

Она спросила участниц конгресса — их было около тысячи, — готовы ли они отправиться к парламенту, чтобы требовать предоставления прав женщинам. Они согласились.

— Сначала я провела, как говорится, разведку местности. Шофер решил, что я сошла с ума: три раза заставила я его объехать вокруг здания парламента. Заметив, что охрана открывает ворота только перед автомобилями депутатов, я попросила двух самых красивых наших девушек стать на тротуаре против охраны, будто они случайно встретились и заболтались. Я решила, что солдатам захочется поглядеть на девушек и они не станут их гнать. Толпа женщин собралась в переулке, где их не могла увидеть охрана. Как только к воротам приблизилась машина депутата, девушки подали условный знак. Женщины бросились вперед, вслед за машиной проникли во двор, окружили охрану и развернули тридцать транспарантов с надписями: «Долой парламент без женщин!» Охрана растерялась. Офицер пригрозил, что прикажет открыть огонь. «Вас повесят, если вы станете стрелять в женщин», — ответила я ему. Депутат в машине, знавший меня, пытался вмешаться. Что вы хотите? Женщины и так руководят мужчинами», — говорил он.

Тут она прервала рассказ и засмеялась:

— Это верно, египетские женщины — прирожденные дипломаты. Мужчинам кажется, что они все решают сами, в действительности же они делают лишь то, чего от них добиваются женщины хитростью.

— Ну, вряд ли вы за это боретесь…

— Конечно, нет!.. Мы пять часов простояли во дворе парламента, и никто ничего не мог с нами сделать. В конце концов депутатам захотелось уйти домой. Меня вызвали в парламент и обещали, что будет принят закон о семье, а женщинам предоставят право избирать и быть избранными. Обещание парламента имело почти силу закона, не хватало лишь подписи короля. — Она с горечью улыбнулась. — Закон так и не был принят. Несколько дней спустя король сказал моему мужу на приеме: «Пока я жив, ваша жена не получит прав». — В Египте больше нет короля, — заметил Петер. — Затем пришла революция. Парламент был распущен. Наша страна пошла по новому пути. А закона о правах женщин все не было… Тогда некоторые женщины в Каире и Александрии объявили голодовку и добились письменного обещания, что правительство выполнит требования женщин. Наша организация охватывает всю страну, у нас шестьсот учениц и свой журнал.

Дома Петер открыл немецкий перевод Корана и про читал в суре 4, стих 3:

«…Женитесь на тех, что приятны вам, женщинах и двух, и трех, и четырех. А если боитесь, что не будете справедливы, то на одной…»

И через несколько страниц стих 128:

«…И никогда вы не в состоянии быть справедливыми между женами, хотя бы и хотели этого…»

— Ты остался доволен? — спросил Ахмед по теле фону.

— Очень.

— Хочешь поговорить еще с одной женщиной главным редактором другого журнала?

— С удовольствием.

— Она ждет тебя в пять часов к чаю у себя дома Если у тебя другие встречи, отложи их.

— Ты прямо как главный распорядитель. Большое спасибо!

— Ты недостаточно интересуешься египетскими женщинами, вот я и решил тебе немного помочь, пока нет Ивонны.

— Разве она вернется? — удивленно спросил Петер.

— Понятия не имею. Ты ничего от нее не получал?

— Открытку из Хартума.

— Вот видишь. Она не заставит себя ждать и скоро явится, чтобы раздражать и осчастливливать нас. То есть меня раздражать, а тебя…

— Ничего подобного, — прервал Петер.

— В общем, поторопись использовать сегодняшний вечер. Запиши адрес, а потом позвони мне. У меня в запасе еще третья женщина — художница.

Прежде чем Петер успел раскрыть рот, Ахмед продиктовал адрес и попрощался.

Египтянка приняла Петера в салоне, обставленном позолоченной мебелью в стиле ампир. Салон сообщался широкой дверью с соседней комнатой.

Опа сразу же оживленно заговорила, села в кресло, закинув ногу на ногу. Манеры у нее были несколько развязные, глаза, когда она говорила, лукаво блестели.

— Меня воспитывали, как мальчишку, — сказала она живо и весело, будто угадав мысли Петера, и тут же стала рассказывать о своем детстве. — Мой отец хотел мальчиков, а рождались девочки. Четыре девочки подряд. Когда родился пятый ребенок — на этот раз действительно мальчик, — девочки уже все были воспитаны, как мальчишки.

Она буквально сияла, вспоминая свои проказы, в глазах ее плясали чертики. Быть мальчиком — значило иметь право на шалости, на то, чтобы ходить или ездить г отцом на прогулки, тогда как девочкам полагалось синеть дома, с матерью. Быть мальчиком значило в то время принадлежать к избранным, которым разрешалось посещать школу, а быть «мальчиком» ее отца значило обладать еще одним преимуществом: дети из зажиточных семей посещали английские и французские гимназии, ее же отец из чувства протеста против иностранного засилья отдал в египетскую школу.

— Вы не можете себе представить, — говорила она горячо, — как гордился отец, когда после четырех лет обучения в начальной школе я получила аттестат зрелости и могла поступить в высшую. Он с гордостью показывал мой аттестат друзьям и знакомым. Для него было событием, что его дочь будет учиться в институте, причем тоже в египетском, а не в иностранном. В институте я, между прочим, начала писать.

Она сама принесла чай и прохладительные напитки.

— Чай заваривала моя дочь, у боя сегодня свободный вечер.

Она разлила чай.

— Да, у меня уже взрослая дочь. Ей почти пятнадцать лет. Мы, кстати, кажется, единственная египетская семья, которая завещает дочери такую же часть имущества, что и каждому из сыновей.

— И сколько же она получит?

— Пятьдесят федданов земли.

— А сколько она получила бы по существующим обычаям?

— В два раза меньше, чем брат. «…Сыну, — говорится в Коране, — долю, подобную доле двух дочерей». Между прочим, первый конфликт у меня был из-за решения религиозного суда.

— Когда вам было столько лет, сколько теперь вашей дочери?

— Нет, нет. Тогда я только начала писать. Конфликт возник позже.

— А что вы писали?

— В начале критические заметки о школе. Конечно, под другим именем. Читатели думали, что автор — взрослая женщина, быть может, получавшая сведения от своей дочери.

Ей до сих пор было забавно вспоминать об этом как о «мальчишеской проказе» детских лет.

Отец умер, но перед смертью решил, что она должна поступить в университет. В 1932 году она начала учиться на литературном факультете. Это случилось через три года, после того как женщинам был открыт доступ в Каирский университет.

— Я была одной из первых студенток в Египте, — сказала она гордо.

Но студенты не принимали ее всерьез. Когда в труп пе возникал спор, она должна была молчать. Если она не желала молчать, считалось, что у нее «плохие манеры».

Она не молчала. Она даже была первой девушкой, игравшей в теннис, и прослыла поэтому «безнравствен ной».

— Парии стояли вокруг и глазели на меня, как на обезьяну в клетке.

— Даже в очень отдаленных странах люди мало чем отличаются друг от друга,~ улыбаясь, сказал Петер.

У нас рассказывают, что первых девушек, остригавших волосы, считали безнравственными. Это было после первой мировой войны. В то время немецкий католический епископ заявил, что купаться в общественных местах безнравственно. Все это в общем давно забыто.

Она закурила сигарету и сказала:

— Ну, у нас предрассудки более живучи. Религиозные суды выносили приговоры на основании древних обычаев. В этих судах женщина никогда не могла добиться справедливости. Один возмутительный приговор по делу о разводе даже заставил меня выступить в газете с резким протестом. В то время я каждую неделю писала в эту газету. В конце концов меня вызвал министр юстиции. «А, это вы, — сказал он, — Еще совсем ребенок, а пишете такие статьи! Снисходя к вашей молодости и неопытности, я сейчас не отдам вас под суд, но в следующий раз вы будете наказаны. Можете идти».

После революции пятьдесят второго года религиозные суды были отменены, и я написала открытое письмо бывшему министру юстиции: «Помните, как вы со мной разговаривали?» Он не ответил.

По совету отца она не выходила замуж до окончания университета, но была обручена, и ее жених очень помогал ей в журналистской работе. Он возил ее в машине и ходил с ней в кино. Однажды она сама села за руль и сшибла пешехода. У него был перелом ноги. Газеты опубликовали ее имя и сообщили, чем она занимается: студентка и журналистка.

Мать прочитала сообщение.

«Это правда — ты журналистка?»

Она ничего не знала, так как дочь по-прежнему подписывала свои статьи псевдонимом.

«Да, мама».

Мать сказала, что это позор. От стыда и огорчения у нее случился сердечный припадок, затем он повторился, и год спустя она скончалась.

— Так было еще в середине тридцатых годов, — сказала журналистка.

— А каким вопросам посвящен теперь ваш журнал?

— Главным образом разводам. Мы защищаем разведенных женщин и их детей. Здесь еще много дела. Мы требуем, чтобы дети оставались у матери, и не только но одиннадцати лет, но и до восемнадцати. Мы также требуем, чтобы законом разрешалось вступать в брак девушкам не моложе восемнадцати лет, а не шестнадцати, как теперь, юношам же — не моложе двадцати вместо восемнадцати. Юноши должны успеть до женитьбы получить специальность, а девушки в шестнадцать лет еще недостаточно созрели. Моей дочери в будущем году исполнится шестнадцать лет, а она еще совсем ребенок. В Америке отношения между полами тоже не совсем упорядочены, и я считаю, что это нехорошо.

— Вы были в США?

Она кивнула.

— Я поехала в Америку, — сказала она, — надеясь этим принести пользу Египту. Но на прощание я высказала своим американским слушателям все, что я о них думаю. Теперь я сожалею об этом, по говорила я от чистого сердца. Я много выступала в равных концах Америки, и каждый раз ко мне подходили слушатели. Я надеялась услышать от них вопросы о моей стране, но напрасно. Люди приходили слушать меня, только чтобы провести время, а интересовались они деньгами, моими платьями или модой… Я сказала в последнем выступлении: «Вы думаете, что за доллары можно добиться всего. Вы ошибаетесь. Дружбу купить нельзя. Дружить по-настоящему вы не умеете»..

В комнату вошли муж, и дочь хозяйки. Муж, тихий, погруженный в свои мысли человек, был профессором. На свою жену он смотрел с теплотой и любовью, по немного снисходительно. Дочери он улыбнулся с гордостью и похвалил ее скромную, со вкусом сшитую школьную форму — простое синее платье с белым воротничком.

— Красиво, — сказал отец, — почти как наш национальный костюм.

Стройная черноволосая девушка с темными глазами и тонкими чертами лица искренне рассмеялась и сказала:

— Тебе это платье нравится потому, что не ты должен носить его каждый день.

Эти трое являли собой образец современной египетской семьи, живущей в мире и согласии благодаря тому, что здесь царил достаток, и женщина пользовалась теми же правами, что и мужчина.