Путешествие по арабским странам

Тень Клеопатры

В полутемную комнату проникли далекие звуки автомобильных гудков. Наступило утро. Петер распахнул балконную дверь и замер как вкопанный. Перед ним серебрилось Средиземное море. Оно раскинулось за защитными молами до самого горизонта, и только зеленая полоса да одиноко белевший парус нарушали его синеву.

Петер вышел на балкон. Бухта представляла собой широкий полукруг, окаймленный набережной, шоссе и высокими белыми домами, над которыми с двух противоположных сторон возвышались минареты мечетей.

Александрия.

Город на северо-восточном побережье Африки был назван более двух тысяч лет тому назад в честь Александра Македонского. На протяжении столетий он считался центром просвещения и наук. Когда Петер впервые увидел его ночью с самолета, он показался ему на фоне пустыни сверкающей алмазной россыпью.

Теперь он снова смотрел на него сверху, на этот раз — с крохотного балкона, висевшего высоко над тротуаром. Автомобили, катившие внизу, казались игрушечными; но, очевидно, они и в самом деле были меньше, чем большинство машин в Каире. Автобусы с арабскими номерами один за другим останавливались у гостиницы. Многие из пассажиров были одеты по-европейски. Грузовики везли дрова, кирпич, оплетенные бутыли, набитые чем-то мешки… Иногда на клади сидел человек. Порой поток автомобилей прерывался, на минуту воцарялась тишина, и тогда становился слышен мелодичный звон колокольчиков, привязанных к уздечкам ослов и мулов. Животные тянули за собой низкие телеги и повозки, нагруженные различными товарами, на них восседал возница, одетый в галабию или штаны с рубашкой, всегда босой, чаще всего без спутников. Только один ехал с женой и ребенком.

С улицы Петер перевел взгляд на бухту, вернее, на ее западную часть, где на более широком молу, напоминавшем мыс, стояло несколько зданий. Петер заказал завтрак и спросил официанта, как называется мыс.

— Восточной Гаванью, хотя корабли сюда не заходят, — сказал тот.

Так вот она, значит, гавань древнего острова Фарус, который искусственным перешейком был связан с материком и с тех пор стал называться Фарос. На нем когда-то возвышался маяк, считавшийся одним из чудес света. То, что еще помнили о нем люди, действительно казалось чудом или сказкой.

Беломраморный маяк имел в высоту более ста пятидесяти метров[41]. Его свет был виден за тридцать миль. Как и остров, маяк назывался Фарос. По мнению немецкого ориенталиста, умершего на рубеже XIX и XX столетий, башня стояла на широком фундаменте и была сложена из четырех суживавшихся кверху четырехгранных сооружений, поставленных одно на другое. Они были увенчаны круглой башенкой значительно меньшего размера. В других источниках называется иное число частей башни, в общем оно колеблется между четырьмя и восьмью. На строительство маяка было затрачено восемьсот талантов, более четырех миллионов золотых марок на наши деньги. Все это, однако, еще не чудо. Чудом был рефлектор, отражавший лучи солнца и способный поджигать корабли, даже находившиеся на расстоянии ста миль от берега. История сооружения и разрушения маяка относится к числу величайших легенд человечества.

Это чудо строительного искусства было воздвигнуто в третьем веке до нашей эры при Птолемее Филадельфе[42], который также основал в Александрин знаменитую библиотеку и музей. Почти тысячу лет спустя Александрия оказалась в руках арабов. Они отторгли город от Восточно-Римской империи и неоднократно угрожали даже столице Византии — Константинополю. Арабские воины и раньше казались непобедимыми, теперь же они со стороны суши захватили Александрию и овладели чудесным маяком, благодаря которому в течение дня ни одно вражеское судно не могло даже приблизиться к побережью.

Тогда византийцы пошли на хитрость. Они распустили слух, будто под маяком запрятаны сказочные богатства, рассчитывая, что слух дойдет до властелина Александрии, халифа аль-Валида. Халиф поверил молве и приказал снести маяк. Работа продвигалась очень быстро, халифу хотелось поскорее овладеть сокровищами Но тут среди моряков поднялся ропот. Рыбаки тоже стали проклинать халифа, погасившего огонь маяка, который светил на протяжении тысячи лет. Женщины вторили им, они боялись за своих мужей, во тьме блуждающих по морю. Купцы опасались, что торговля прилег в упадок из-за того, что судоходство стало более опасным, а военачальники были в ужасе, что потеряли такое сильное оружие береговой обороны. Халиф начал колебаться. Ему внушили, что все это козни интриганов и заговорщиков. Тогда он приказал восстановить маяк, уже наполовину снесенный. Но этого сделать не удалось. Рефлектор разбился на тысячи кусков. Развалины маяка остались стоять безмолвными свидетелями людской хитрости и алчности и только в XIV веке по время землетрясения рухнули в море.

Обо всем этом думал Петер, пока, глядя из открытого окна на сверкающий залив, рассеянно ел свой завтрак. Потом он отправился пройтись по берегу. Дул прохладный ветерок, казавшийся особенно свежим пос-аг каирской жары. На парапете сидели и стояли дети и подростки, наблюдавшие за босоногими рыболовами, которые удили рыбу с прибрежных камней. Был нерабочий день. У края тротуара, прислонившись спиной к стене, сидела молодая мать и кормила бананом двухлетнего сына. Разносчик предлагал с лотка арахис. Несколько женщин и девочек, стоя по щиколотку в воде, мыли себе ноги, руки, лицо. Повсюду расхаживали мужчины, болтали, смеялись, некоторые что-то серьезно доказывали своим собеседникам и даже спорили.

Был нерабочий день…

На полуостров Фарос вела широкая дорога. Справа, у берега, — рыбацкие лодки, слева — широкая толстая стена набережной, наклонно спускающаяся к морю и защищенная у подножия от набегавших волн тяжелыми каменными плитами. Петер взобрался на стену. В конце мыса виднелось несколько зданий, стояли автомобили, около них возились люди, вход в последнее здание преграждали ворота, одним словом, ничего примечательного Петер не заметил. В последний раз следы маяка здесь искали в конце прошлого века немцы, но ничего не нашли. Прошлое кануло в вечность. Оно жило еще лишь в нескольких рукописных фрагментах, в рассказах и легендах да, может быть, в богатом воображении иностранцев, которые приезжали сюда, предавались мечтам о прошлом и снова уезжали. А море шумело, повторяя свой древний скорбный напев, или, плескаясь, рассказывало о былых красавицах Александрии и знаменитейшей из них — Клеопатре.

Петер отправился к одному из немногих архитектурных памятников периода греко-римского господства, который начался с Александра в 332 году до нашей эры и закончился в 641 году с приходом арабов, — к колонне Помпея. Вырубленная из одного куска красного гранита, она возвышается на двадцать пять метров над холмом, на котором стоит. С двух сторон колонну охраняют сфинксы из красного гранита. Это самое большое в мире сооружение такого рода. Невдалеке отсюда когда-то находился храм Сераписа, разновидности египетского бога — быка Аписа, державшего между рогами солнечный диск. Когда примерно через четверть века после сооружения колонны, ошибочно приписываемой Помпею[43], римский император Константин объявил государственной религией христианство и христиане сожгли храм Сераписа, колонна уцелела. На протяжении тысячелетий сохранилось под землей и помещение знаменитой Александрийской библиотеки, хотя свитки сгорели. Ее коридоры имели в ширину около метра, высота их равнялась росту человека и лишь кое-где приходилось нагибаться. В стенах коридоров, теперь освещенных электричеством, сохранились отверстия, куда вставлялись факелы. Черные пятна были, очевидно, следами копоти. По обеим сторонам коридоров, от пола до самого потолка, в каменных или твердых земляных стенах были вырублены полки. Там некогда размещались некоторые из бесценных свитков древней Александрии. Еще большее богатство, видимо около пятисот тысяч рукописей, содержала библиотека, основанная Птолемеем I. Согласно летописям, часть свитков погибла в огне во время завоевания Александрии Цезарем, часть была сожжена первыми христианами, остальными распорядился арабский полководец. Если верить преданию, он повелел:

«Если эти книги подтверждают Коран — они ни к чему, уничтожьте их. Если они противоречат Корану — их учение нам не нужно, сожгите их».

Недалеко от колонны и подземной библиотеки находились катакомбы. Странное ощущение охватывало того, кто спускался в погребальные камеры, вырытые на глубине четырех этажей (нижний из них затоплен водой). Вдоль стен тянулись ниши с урнами для пепла кремированных, саркофаги, в которых лежали набальзамированные мумии (на многих гробницах виднелись изображения умерших). Колонны, скульптуры богов Гота и Аписа и богини Изиды, кладбище, рассчитанное, по-видимому, на века, причем это был не фамильный склеп, а место погребения не связанных родством состоятельных граждан Александрии, — все это говорит о преобладании египетского влияния, хотя кое в чем сказывается и влияние Рима.

Тела умерших спускали по наклонной шахте. Винтовая лестница с сотней ступеней служила только для живых. Для них же предназначался выложенный камнем зал с большим прямоугольным каменным столом и каменными скамьями вокруг него. Здесь происходили номинальные торжества.

Поднявшись из царства прошлого и мертвых к свету и жизни, Петер в задумчивости брел по оживленным улицам, ничего не замечая вокруг, пока не встретил похоронную процессию, вид которой вернул его к действительности: четверо мужчин в светлых галабиях несли на плечах гроб, покрытый пестрым, в красных тонах, вышитым покрывалом; за гробом шли мужчины в светлых одеждах, женщины в черном, дети и девочки-подростки с красными лентами и в красных платках, а вокруг бурлил поток уличного движения — автомобилей трамваев, автобусов, тачек, повозок, запряженных ослами…

По законам мусульманской религии умерший должен быть похоронен в течение одних суток.

Миновав бывший королевский дворец, ныне музей Рас-ат-тин, Петер вернулся на Корниш. Здесь толпилось, много народу: была «неделя музеев», когда вход в них бесплатный. Прелестные дети с любопытством поглядывали на иностранца. Их жизнерадостные лица и яркие одежды резко выделялись на фоне строгих и холодных линий дворца. Дисгармонировали с дворцом и возвышавшиеся над ним минареты мечетей.

По набережной Корниш Петер поехал на восток За широким заливом Восточной гавани к берегу как бы льнуло множество мелких бухт. В одном месте виднелся пляж с несколькими киосками, в другом — с легкими бунгало. В эти последние дни октября купальщиков было мало. По другую сторону шоссе стояли современные белые дома. Дома были новыми, но море светилось так же, как тысячи лет назад.

Примерно в двадцати километрах от центра города находился Эль-Мунтаза — еще один дворец бывшего короля с небольшими безвкусными храмами, стоящими в огромном парке сказочной красоты, который, наверно, казался раем детям, приехавшим сюда в день отдыха. Мужчины и женщины отдыхали лежа на траве. На фоне зелени пестрели цветы — темно-красные, бледно-розовые, синие, как море.

В пальмовой роще Петер впервые увидел, как собирают финики. В корзине лежали розовые овальные плоды размером в большой палец. Гроздья еще не снятых фиников, подобно зонтикам, свисали с коричневого ствола пальмы из-под больших зеленых листьев. Рядом на веревочной петле сидел мужчина и садовым ножом срубал зонтики. Веревка была связана узлом так, что образовывала две петли: большая охватывала ствол, меньшая — бедра мужчины. Так он висел на высоте тридцати метров, смуглокожий, в белой короткой рубахе и в белых шароварах, упираясь в ствол дерева босыми ногами. Срубленные грозди он спускал вниз на длинной веревке, а последние две маленькие зажал под мышкой левой руки. Держа в правой руке садовый нож с длинной рукояткой и коротким лезвием, сборщик начал спускаться по стволу, не пользуясь никаким другим приспособлением, кроме своей веревки. Упираясь ногами в чешуйчатую кору дерева, он выпрямлялся в своей петле и на секунду принимал почти вертикальное положение. Большая петля в это мгновение оказывалась ненатянутой, он быстрым рывком сбрасывал ее на метр ниже и снова откидывал свое тело в меньшую петлю. Этот спуск метр за метром требовал виртуозной ловкости, но феллах проделывал все движения легко и просто, почти автоматически.

За Эль-Мунтазой, на самом северном мысе в районе Александрии, подобно стреле разделяющем два залива, находится предместье Александрии — Абукир. Здесь высаживались французские и английские завоеватели, но куда важнее то, что в древности, когда в залив еще впадал один из рукавов Нила, на этом месте находился город Канопус. Здесь археологи обнаружили развалины зданий, каменные плиты и старинный каменный бассейн, в который вели семь ступенек. Многие утверждали, что здесь была купальня Клеопатры, но какое это имеет значение? Важно, что эти каменные памятники свидетельствуют о далеких временах, оживающих для нас благодаря трудам Плутарха, драмам Шекспира и комедии великого насмешника Бернарда Шоу.

При виде рыболовов в Восточной гавани кто с улыбкой не вспомнит рассказанный Плутархом исторический анекдот о том, как Антоний удил рыбу в Александрийкой гавани, ничего не мог поймать и рассердился, потому что рядом с ним стояла Клеопатра. Тогда он тайком приказал своим слугам нырнуть и насадить на крючок заранее выловленную рыбу. Они проделали это несколько раз, и Клеопатра восхищалась умением Антония удить рыбу. Но дома она рассказала своим людям, как в самом деле удил Антоний, и пригласила их на следующий день полюбоваться этим зрелищем. Назавтра утром многие из ее подданных отправились на лодках смотреть, как будет рыбачить властелин города. Антоний забросил удочку. Немедленно Клеопатра приказала одному из слуг опередить ныряльщиков Антония и прицепить к его удочке соленую рыбу. Ничего не подозревавший Антоний вытащил удочку — и все смеялись над ним.

А кто, стоя перед предполагаемой купальней Клеопатры, не вспомнит рассказ о первой ее встрече с Антонием? Он написал ей несколько писем, друзья его коже писали ей, но она не показывалась. Наконец она села в лодку с парусами из пурпура и с золотым ложем. Серебряные весла двигались в такт звукам флейт, скрипок и других музыкальных инструментов. Она везла драгоценные подарки, сокровища, подобавшие такому высокому дому и богатому королевству, как Египет. Но больше всего она верила в самое себя, в свое очарование, в обаяние своей совершенной красоты и грации. Она возлежала под балдахином из золотой парчи в костюме Венеры. Красивые мальчики, изображавшие купидонов, с двух сторон обвевали ее веерами. У руля и у снастей стояли женщины, одетые нимфами и грациями. Тончайший запах прекрасных благовоний распространялся вокруг лодки и достигал берега, на котором собрались толпы народа. Некоторые следовали за лодкой вдоль берега, другие бежали ей навстречу, и в конце концов Антоний остался один на своем троне среди базарной площади, где он обычно принимал посетителей. Пронесся слух, будто прибыла богиня красоты Венера, дабы на благо всей Азии затеять игру с Бахусом, богом вина. Когда лодка причалила к берегу, Антоний послал Клеопатре приглашение отужинать с ним, но Клеопатра приказала ответить, чтобы он сам пожаловал к ней на ужин. Он пришел. Так началась одна из самых прекрасных трагических и великих романтических историй, какие знают человечество и литература.

Кто, наконец, спустившись в катакомбы этого города, не вспомнит о могильном склепе Клеопатры у моря, где она заперлась, когда Цезарь Октавиан победил Антония?! Кто не вспомнит предание о том, как она и две ее приближенные цепями втянули смертельно раненого, окровавленного Антония в склеп, где он, умирая, пил вино? Кто не вспомнит о самой Клеопатре? После смерти Антония она искупалась, облачилась в царские одежды, надела диадему и роскошно пообедала. Затем она опустила руку в корзину с инжиром, где скрывалась ядовитая змея. Так вслед за Антонием умерла и Клеопатра.