Путешествие по арабским странам

По следам финикийцев

Три тысячи лет назад в Тире жила царевна Дидона. Ее брат Пигмалион царствовал на Кипре. Он так полюбил статую женщины, им же изваянную из слоновой кости, что она ожила и стала его женой. Мужа своей сестры Дидоны он ненавидел и приказал убить его. Сама же Дидона спаслась, бежала с друзьями на финикийских кораблях в Северную Африку и заложила там Карфаген, ставший впоследствии могущественным городом. Но Карфаген вел войны и был стерт с лица земли.

Этот рассказ наполовину легенда.

«И послал царь Соломон, и взял из Тира Хирама, сына одной вдовы из колена Нефтли. Отец его, тирянин, был медник; он владел способностью, искусством и уменьем выделывать всякие вещи из меди. И пришел он к царю Соломону и производил у него всякие работы… И сделал Хирам умывальницы, и лопатки, и чаши. И кончил Хирам всю работу».

От Тира, большого торгового города финикийцев, где некогда находилась резиденция царей, осталась лишь бедная рыбацкая деревушка с — несколькими древними развалинами.

Это уже действительность.

К северу от Тира, на восточном побережье Средиземного моря, изобиловавшем апельсиновыми и банановы ми рощами, находился город Сидон, или Великий Сидон, как он назван в Библии. Когда-то город населяли ханаанцы, с которыми воевали сыны Израиля; когда-то ассирийцы изгнали жителей из Сидона и вновь заселили город; когда-то ему угрожали монголы; когда-то персы сожгли его, перебив сорок тысяч человек. Трудо любивые руки восстановили город, впоследствии его покорил Александр Македонский, и некоторое время им управлял сенат, как республикой, а потом город увидел римлян, арабов, крестоносцев…

Все завоеватели приходили со своими богами: древние египтяне — с Амоном, ассирийцы — с Бэлом, греки — с Зевсом, римляне — с Юпитером, арабы — с Аллахом, крестоносцы — с Христом. И каждый из богов благословлял победоносных грабителей и их потомство. В стране появилось разноплеменное население.

Рыцари-крестоносцы построили в Сидоне замок Сан-Луи; там некогда жил французский король, быть может отдыхал после плена в египетском Эль-Мансуре. А у самого берега моря, на скалистом островке, они воздвигли морскую крепость для Барбароссы, но император утонул в реке, так и не дойдя до нее.

И вот все, что в книгах всегда казалось древней легендой, стало для Петера явью, воплощенной в камне.

От Сидона, некогда могущественного портового города, сохранился лишь маленький рыболовецкий поселок Сайда.

По мосту Петер дошел до морской крепости. Крепость-гигант, сооружавшаяся крестоносцами на вечные времена, не выдержала все же натиска времени. Сохранившиеся огромные стены были укреплены уложенными поперек остатками колонн древнего римского храма — он, возможно, когда-то стоял на скале, подобно храму — финикийского бога Мелькарта.

Недалеко от моста, у самых домов, раскинулась огромная свалка; над ней жужжали мухи, и проходящие коровы, словно свиньи, обнюхивали отбросы и пожирали среди них все, что еще зеленело.

Дальше к северу, на побережье, находилась новая столица — Бейрут, а еще дальше — Библос. Его недра таили археологические сокровища, накапливавшиеся на протяжении более чем шести тысяч лет. Теперь только деревня Джебель осталась на месте прежнего Библоса, который считался одним из древнейших городов мира, хотя соседние города оспаривали у него эту честь.

С шоссе, проложенного через деревню, Петер спустился по узкому переулку на берег моря, вышел на небольшую площадь и по каменной лестнице поднялся к высоким стенам крепости. Эта крепость тоже была построена рыцарями-крестоносцами. По лестнице, ведущей к башне, еще можно было ходить. С высоты открывался вид на древний порт с разрушенной крепостной стеной, на церковь крестоносцев и на самую большую достопримечательность этого своеобразного места: на остатки древнего поселения Библос, где еще в каменном веке жили люди. Видны были открытые остатки шести валов, которые относились к разным историческим периодам, египетские обелиски и среди деревьев, словно в роще, шесть римских колонн, оставшихся от храма. Между каменными памятниками виднелись площадки; их значение можно было понять, лишь вступив на них.

Почва у моря была влажная и вязкая, кое-где темнели лужи и пробивались пучки травы и кустики чертополоха. Кругом валялись глиняные черепки. Гид, сопровождавший Петера, поднял с илистой земли череп. Его лицевая часть сохранилась хорошо, но в затылке, ка. к в разбитой вазе, не хватало куска.

— В музей отправили только самые лучшие экземпляры, — пояснил гид.

В одном из древних гробов, наполовину заполненном дождевой или грунтовой водой, лежал человеческий скелет. Гроб имел форму большого яйца, вылепленного из глины. Теперь его словно разрезали по длине. Одна половина находилась в земле, от другой сохранились, видимо, только черепки, разбросанные вокруг. Скелет лежал в гробу, как эмбрион в утробе матери, но скорчившись еще больше. Вокруг было много других гробов и частей скелетов — здесь находилось древнейшее из обнаруженных поселений. Мертвецов хоронили под домом в герметически закрытых гробах из глины. От домов тоже сохранились кое-какие остатки стен.

На протяжении более чем шести тысяч лет тут находилось поселение людей. Если вечность можно не только вообразить себе, но и ощутить, то именно здесь. Египетские пирамиды — величественные памятники прошлого, но благодаря своей монументальности, они кажутся творениями не людей, а титанов. Нужно сделать над собой усилие, чтобы вспомнить, что над ними трудились теплые человеческие руки. Здесь же, перед глиняными могилами Библиса, как бы встречаются, минуя тысячелетия, давно ушедшие люди и ныне живущие. На плодородном берегу светлого Средиземного моря сохранились зримые и осязаемые следы быта древних людей.

Недалеко от римского храма, от которого осталось только шесть колонн редкой красоты и изящества, находился еще более древний храм богини Библоса — Ваалат. Даже фараоны, в том числе Хеопс, по имени которого названа самая большая пирамида Гизе, посылали ей дары из Фив, тогдашней столицы Египта. Храм упоминается в памятниках, относящихся к XXXII веку до нашей эры. Фараон Аменемхет III, который, согласно легенде, заложил Эль-Файюм в XXIX веке до нашей эры, поддерживал связь с царем Библоса, который временами достигал наибольшего могущества среди всех городов Восточного Средиземноморья. Отсюда древние египтяне получали лес для строительства судов. Финикийцы и различные завоеватели безжалостно валили деревья, и вершины гор оголились, а когда римляне приказали прекратить уничтожение леса, было уже поздно.

То и дело на глаза попадались каменные орудия: маленький пресс для маслин, полый каменный цилиндр толщиной с телеграфный столб, о котором кто-то сказал, что с его помощью утрамбовывали плоские крыши. Но стороны его имели разный диаметр, а это позволяло предполагать, что в древности им, по-видимому, пользовались в качестве катка для молотьбы.

Петер спустился к высеченным в земле финикийским гробницам, рассмотрел раскопанные большие белые саркофаги и римский амфитеатр. Последний вызвал у него восхищение. На полу амфитеатра из разноцветной мозаики было выложено изображение бога В1ина Бахуса.

На протяжении тысячелетий здесь жили люди; они строили, работали, хоронили умерших. Несколько южнее, на берегу моря, среди скал, находилось нечто вроде Пантеона, в котором покоились полководцы, огнем и мечом покорившие Библос.

На скальных плитах высечены имена честолюбивых напей и военачальников, а вот имена легионеров бесследно канули в вечность, и где их прах — неизвестно.

На прибрежных скалах высечено имя вавилонского царя Навуходоносора. Он победил фараона Нехо, разрушил Иерусалим и отправил иудеев в Вавилон, в изгнание. Его мемориальную плиту заглушила буйная растительность. Зато имя его соперника Нехо занесено на скрижали истории: он возобновил — строительство первого Суэцкого канала.

Скала, расположенная на этом перекрестке истории, от подножия до самой вершины покрыта надписями и изображениями. Древнейшие из них относятся к XIII веку до нашей эры и изображают фараона Рамзеса II, приносящего пленника в жертву великому богу Амону. Одетый в галльский плащ, здесь проходит со своими легионами римский цезарь Марк Аврелий Каракалла; он приказал убить своего брата, делившего с ним трон, а пять лет спустя сам был убит. Наряду с египтянами, греками, римлянами, вавилонянами и арабами ассирийцы оставили здесь не менее шести каменных плит. Героям древности упорно навязывали свое общество деятели нового времени: плагиаторы, подражатели, эпигоны. Наполеон III, который в 1860 году под предлогом защиты христианства оккупировал сирийское побережье, отважился даже срубить древнейшую надпись с египетской каменной плиты и начертать на ней свое имя. Участники двух мировых войн — французские и английские генералы, чьи следы не сохранились в истории, — пытались здесь украсить свои шлемы каменными лаврами. Каждый генерал приказал высечь на камне, что он наконец принес этой стране свободу.

— Свобода эта неизменно сводилась к древнему римскому девизу: «Разделяй и властвуй», — заметил спутник Петера, ливанский торговец, хорошо знавший историю родной страны. Он происходил из арабской семьи христианского вероисповедания, но осуждал тех, кто злоупотребляет религией в политических целях.

Они уселись на террасе гостиницы у моря, наслаждаясь лучами декабрьского солнца. Дул прохладный ветер, но в закрытом со всех сторон уголке террасы было тепло, как в летний день в Европе. На маленьком пляже возле гостиницы даже расположился на лежаке человек, одетый только в купальные трусики, явно иностранец.

Петер взглянул на залив, где юноши удили рыбу, стоя босиком на обломках прибрежных скал. Белая не на волн омывала их ноги. На горизонте в небо вздымались вершины гор, покрытые шапками снега.

— Вас интересует этот девиз: «Разделяй и властвуй»? — спросил араб.

— Очень.

— Когда Наполеон Третий приказал вырубить на скале свое имя, в здешних горах жило немного христиан, их-то он якобы и хотел защитить. Христианскому населению была предоставлена ограниченная автономия Тогда же и Бейрут получил подарки: американский университет из США и католический иезуитский универом тет из Франции. Но это были дары данайцев. Вы ведь знаете рассказ о Троянском коне?

— У нас это выражение тоже распространено, — сказал Петер.

— Арабская интеллигенция начала учиться в Бейруте. Арабских университетов не было, школ мало. Кто хотел учиться, шел к протестантам или к католикам, во всяком случае к христианам. — Он бросил на Петера вопросительный взгляд и поспешил добавить: — Не поймите меня превратно. Я сам христианин, но я араб. Иностранные университеты старались, чтобы их студенты стали не только христианами, но и иностранцами. Постепенно в стране образовалась интеллигенция, воспитанная иностранцами и в интересах иностранцев.

— Вы можете привести примеры?

— К сожалению, да. Положение изменилось только и последнее десятилетие, когда Арабская Академия изящных искусств была преобразована в университет. Но если бы вы знали, к каким только средствам не прибегали другие университеты, чтобы переманить преподавателей из арабского университета и парализовать его деятельность.

— А сколько христиан сейчас в Ливане? — спросил Петер.

— Примерно половина населения — христиане.

— Остальные исповедуют ислам?

Араб покачал головой:

— Все значительно сложнее. Трудно получить точные данные. Некоторые источники утверждают, например, будто из ста ливанцев шестьдесят — христиане.

— Католики?

— Сложнее, много сложнее, — ответил он и маленькими глотками допил свой кофе. — Здесь живет примерно четыреста тысяч маронитов — членов сирийской секты, примкнувшей к римско-католической церкви, около era шестидесяти тысяч греко-православных и девяносто тысяч армяно-григориан. Последние бежали сюда после первой мировой войны, спасаясь от турок, учинивших резню среди армян. Четыре пятых армяно-григориан не говорят по-арабски. До тысяча девятьсот сорок шестого года дети учили в школах французский язык, и лишь после ухода французов был введен арабский.

— Это все религиозные и национальные группировки?

Араб покачал головой:

— Есть еще греко-католики. Их мало, но они очень богаты. В их числе нынешний министр финансов. Потом армяно-католики — около десяти тысяч человек, ассирийцы-православные и наконец протестанты. Протестантство, между прочим, принесено американцами, которые в тысяча восемьсот шестидесятом году прислали первых миссионеров.

Он засмеялся.

— В связи с этим мне вспомнилась забавная история, — сказал он. — Чтобы завербовать последователей, миссионеры раздавали муку и благодаря этому пользовались большой популярностью. Через некоторое время они решили, что вера и сама достаточно насыщает и выдачу муки можно прекратить. В то время возник каламбур, еще и поныне имеющий хождение в народе: «Вместе с мукой и протестантской муке конец».

Смеясь, Петер сказал:

— Американцы впоследствии усовершенствовали свои методы. Сегодня, поставляя муку, они требуют солдат.

— Или нефть!

— Ну, нефть они берут, не давая взамен муки, — возразил Петер, — иначе арабы были бы самым сытым народом в мире.

— Это верно.

— А среди мусульман тоже есть различные напраиления?

— Несмотря на множество течений, большим, все христиан подчиняются Ватикану. Мусульмане же распадаются на суннитов — приверженцев пророка Мухаммеда, шиитов — приверженцев халифа Али[60], брата Мухаммеда, и исмаилитов, склонных к мистицизму. На юге есть еще друзы — они придерживаются тайного ритуала, а на севере — алавиты.

— Я спросил у одного друза о ритуале, — заметил Петер.

— Друз вам никогда ничего не скажет.

— Возможно. Но даже то, что он рассказал, было достаточно интересно. Судя по его словам, друзы — как бы протестанты среди мусульман. У них даже нет молельных домов. Между прочим, им разрешается иметь только одну жену, и в случае развода они не имеют права вторично вступить в брак.

На бульваре вблизи набережной десятилетняя девочка в длинном черном с белым платье танцевала под однотонный аккомпанемент инструмента, похожего на мандолину, на котором играл ее отец. Прохожие почти не обращали на нее внимания.

— Вы говорите, что религиозная разобщенность используется в политических целях? — спросил Петер.

Араб кивнул.

— Президент страны должен быть маронитом, премьер-министр — суннитом, председатель парламента-шиитом, а заместители премьер-министра и председателя парламента — греко-православными.

— Сложная математика!

— Так разрушается национальное единство. Страна — я теперь имею в виду Ливан — искусственно раздробляется, хотя сама она — только балка в сирийском доме. Вот посмотрите, — он начал считать на пальцах — от Сирии французы сначала отделили Ливан, который никогда не существовал в качестве самостоятельного государства, затем — область друзов, потом — Халеб, потом — Дамаск и, наконец, на севере — секту алавитов. Что я вам говорил? «Разделяй и властвуй».

— А на юге Сирии, — добавил Петер, — англичане отрезали себе от арабского пирога Иорданию, так?

— Еще дальше к югу англичане отхватили себе от него еще один жирный кусок — Израиль.

— Американцы дали приправу к нему.

— В Ираке опять англичане, — сказал араб, — в Саудовской Аравии — американцы, и нефть, наше черное золото, течет в английские и американские цистерны. Некоторые короли, президенты и вассалы участвуют в прибылях, а в народе возбуждают религиозные распри по принципу: «Разделяй и властвуй».

Под напором свежего ветра о берег, пенясь, бились волны Средиземного моря.

— Все, что вы говорили, — сказал Петер, — кажется мне весьма интересным, но…

— Что же «но»?

— Неужели многочисленные влияния не имели никаких положительных последствий?

— Имели, конечно. Иногда они облегчали проникновение прогрессивных идей. У нас есть передовые, политически активные рабочие и крестьяне и значительный слой интеллигенции.

— Это другая проблема. Империалисты, сказали вы, раскололи вашу страну. Возникла республика Ливан наряду с Сирийской республикой. Так ведь?

— Да, — подтвердил араб. — Я же сказал: «Разделяй и властвуй». Ведь те же империалисты поступили точно так же с Германией, и на ее территории теперь существуют два государства.

— Да, но между ними есть принципиальное различие. А ваши два арабских государства признают друг друга?

— Естественно.

— Почему вы считаете это естественным?

— А потому, что делить им нечего, одно от другого они не зависят и хотят жить в дружбе.

— Правительства тоже?

— Да, поскольку народ может влиять на них.

— Мне бы хотелось иметь возможность сказать то же о западногерманском правительстве, — заявил Петер. — А что думают в Ливане и Сирии о воссоединении?

— Мне кажется, что границы, созданные в результате политики «разделяй и властвуй», падут, как только не станет империалистов.