Стояла поздняя осень. Мокрый снег падал большими хлопьями и тут же таял. Мутные ручьи текли по улицам. Низкое серое небо нависло над маленькими домиками.
К вечеру поднялся сильный ветер. Он бушевал всю ночь и яростно носился вдоль узких улиц.
Иося спал. Твёрдый стол казался ему самой мягкой кроватью. Трудно было только повернуться на бок, словно исчезала на миг мягкая постель и становилась твёрдой, как пол. Но стоило повернуться на бок, поправить под головой ветхое пальтишко, положить руку под щёку - и снова одолевал глубокий сон.
Только вот сбоку что-то мешает… Может быть, дует от окна… Слышно, как ветер воет и вывеска скрипит, бьётся по ветру…
Иося подогнул под себя ноги, улёгся поудобнее. Вот так хорошо. Ещё совсем темно, и спать можно долго-долго…
Нет, ветер положительно не даёт покоя. Но почему он дует именно в левый бок?
Нет! Это уже не ветер. Кто-то кричит над самым ухом:
- Вставай! Будет спать! Стол нужен хозяину.
Иося поднялся, сел. Трудно понять, где он. Почему кровать такая высокая? Это же стол. Наверное, он на вокзале. Теперь Иося как будто понял. Оттого будят, что скоро поезд придёт.
- Вставай! Вставай! - повторял тот же скрипучий голос. - Скоро все подмастерья соберутся. Пол подмети. Воды принеси. Печку затопи. Лампы зажги. И вставай наконец… Хозяину надо кроить на столе.
Иося соскочил со стола. Всё ясно: он у хозяина, в Поневеже, в полутёмной мастерской. Едва можно различить два длинных стола с такими же длинными скамейками. В конце мастерской колышется пёстрая, в больших цветах, грязная занавеска. За ней маленькая комнатка хозяев. Скрипучий голос, точно несмазанная швейная машина, - это сама хозяйка, пани Ядвига Липницкая. В грязном капоте, растрёпанная, она уже шмыгает по всем углам мастерской. Её длинный, острый нос, точно клюв хищной птицы, несётся впереди.
- Что ты так медленно поворачиваешься? - кричит она Иосе. - Скорей подметай.
Иося шлёпает в своих старых, развалившихся башмаках. Левая подмётка упрямо загибается. Веник в руках быстро шуршит вслед за башмаками. Обрезки материи гонятся друг за дружкой по полу, скатываются в большой ком.
Сквозь мутное окно едва виднеется посветлевшее небо. А в дверь уже стучат.
- Отопри, - говорит хозяйка, - и не запирай.
- Здравствуйте!
В мастерскую входит, сильно хромая, маленькая Ёнта. Голова у неё повязана чёрным платком. Тёмная клетчатая жакетка немного ниже худой талии. Порванная юбка вытянулась сзади хвостом. Рваные ботинки заколоты шпильками. Ёнта дует на покрасневшие от холода руки, стараясь согреть их.
Дверь опять скрипит, визжит.
- Здравствуйте, здравствуйте! - здороваются сразу, в один голос, несколько человек.
- Брр… Какой холод! - Высокий Хаим остановился посреди комнаты, ещё глубже надвинул на лоб старую, порыжевшую меховую шапку и запахнул ветхое пальто.
- Да, кончились хорошие дни для бедняка! - Чёрная Берута кутается в большой платок. - И в мастерской немногим теплее, чем на улице. - Берута дышит на руки, и сильный пар вырывается изо рта.
Тени дрогнули на стене. Пламя в лампе замигало, выпрямилось, осветило лица, посиневшие от холода, с воспалёнными глазами. Ветер и дождь ворвались в комнату.
Хозяин, пан Липницкий, высокий, худой, в вязаной кацавейке и узких брюках, занялся кройкой на том самом столе, на котором спал Иося. Хозяин берёт в руки мел, проводит по материи толстые меловые линии и кроит по ним большими ножницами. При этом он кривит рот, и длинные светлые усы двигаются из стороны в сторону.
Но вот пан Липницкий скроил всё, что нужно на сегодняшний день. Все заняли свои места: кто уселся на столе со своей работой, кто остался на длинной скамье.
Хозяйка зовёт мужа завтракать. Из маленькой комнатки доносится позвякивание ложек о стаканы.
За окнами слабо занимался день, осенний и унылый.