Стиратель

Глава 3

Машина медленно подкатила к красивому двухэтажному дому, в котором, по-видимому, было всего четыре квартиры – по две на каждом этаже. Балясины перил на открытых лестницах увивали лозы винограда. На первой площадке лежала, подвернув лапки под себя, бело-черная кошка. Фотина привычно загнала автомобиль во двор и махнула рукой:

– Прошу.

Матвей выбрался из машины. Кошки уже не было. Фотина прошла вперед, гость последовал за ней.

Стоило им подняться на второй этаж, как одна из дверей распахнулась. Из квартиры доносился младенческий плач. Выглянула девочка лет двадцати, растрепанная и изможденная. На светлом сарафане виднелись мокрые пятна. Она подарила Матвею слабую улыбку и оживленно затараторила по-гречески. Матвей оперся о перила, высматривая кошку.

Фотина легко коснулась его плеча.

– М-м… Матвей. Моей соседке нужна помощь. Я бы не хотела оставлять вас одного. Зайдите на минутку, пожалуйста.

– Да, конечно.

– Она только что родила, вот буквально три дня назад, живет она одна, и у нее проблемы с молоком. Оно не выходит из груди. Ребенок постоянно плачет. Не может сосать. Людей я не могу лечить… так, как нейтралов, но я врач, по крайней мере, я что-то посоветую…

Войдя, они сразу попали в комнату. Прямо посередине стояла очаровательная колыбелька, увитая розовыми лентами, она напомнила Матвею о фотографиях Анны Геддес. Из этой люльки, похожей на безе, и доносился безутешный рев. Пахло молоком, детскими присыпками и маслами. Трогательную картину дополняли пачки подгузников и одноразовых пеленок, бутылочки с сосками, стопки выглаженного белья и висящая под потолком бумажная гирлянда с какой-то надписью. Наверное, это молодую маму поздравляли с рождением малышки.

Девушка что-то сказала Матвею по-гречески. Он развел руками.

– Подождите немного, – устало попросила его Фотина. – Мы сейчас разберемся. Я быстро.

– Да я никуда не тороплюсь.

Ему было хорошо и спокойно на душе, он не чувствовал себя так с того момента, как Ассо скрылась от него на дне моря.

– Она говорит, что вы можете пройти и куда-нибудь сесть пока, ей неудобно держать вас у двери. Посидите тихо.

– Конечно.

Он сделал пару шагов и присел на низкий табурет. Фотина с растерянной родильницей отошли к окну. Матвей опустил веки, вдыхая смесь приятных ароматов. Наверное, если все будет хорошо, у них с Ассо тоже родится ребенок. И у него все равно будет семья, даже когда Ассо уйдет к своим насовсем.

Послышался какой-то треск, и Матвей открыл глаза. Колыбелька пошатнулась, и малышка встала на ноги. Она смотрела на него с веселой улыбкой. А потом помахала ему рукой. Плач при этом не прекращался. Матвей оцепенел. Горло сжал спазм.

– Э-э-э, – выдавил он через силу.

Фотина обернулась к нему.

– Что вам?

– Фотина, у меня галлюцинации.

– Какие еще галлюцинации? Вы можете подождать буквально пару минут, или вам необходимо немедленно и безотрывно…

Он махнул рукой в сторону колыбельки, но там ничего такого уже не было. Одна только кроватка с розовыми лентами. И детский плач.

– Что-то с ребенком? – насторожившись, уточнила Фотина.

– Вы же сказали, что ей всего три дня. Что она родилась три дня назад. Мне почудилось, что она встала на ножки и посмотрела на меня.

Девушка что-то спросила, Фотина ласково обняла ее за плечи.

– Галлюцинации, – повторила она задумчиво, потом торопливо подошла к Матвею и положила руку ему на лоб.

Он вновь ощутил порыв свежего ветра, и из глаз брызнули слезы.

– Это не галлюцинации, – вынесла вердикт Фотина.

Она приблизилась к колыбельке и заглянула внутрь. На ее лице появилась теплая улыбка. Потом пропала.

Юная мама обеспокоенно заговорила. Фотина отвечала односложно. После повернулась к Матвею.

– Очень четко еще раз опишите мне все, что вы видели.

– Да я… Ребенок встал на ноги и мне улыбнулся. Нет, вначале я услышал какой-то скрип или треск, я открыл глаза и увидел, что ребенок поднялся и смотрит на меня с улыбкой. А потом еще помахал мне рукой. Младенцы, конечно, так не…

– Секунду.

Фотина зажмурилась, как будто ей больно.

– Младенцы так не делают, – упрямо продолжил Матвей. – Чисто физически. Значит, у меня галлюцинации. Других объяснений быть не может. Скорпионизм…

– Немного помолчите. Я вам не Джуд! Я училась на врача! И эти бабушкины сказки… эти древности фольклорные, я их не помню!

Матвей послушно замолчал, но встал и тоже подошел к колыбельке, взглядом спросив разрешения матери. Сама она кинулась к ребенку, взяла его на руки и прижала к груди. Младенец надрывался от рева и весь покраснел. Девушка приспустила с плеча лямку сарафана и попробовала его покормить. Грудь была идеальным шаром, налитым, как резиновый мяч, с синими жилками, просвечивающими сквозь кожу.

– Ее просто надо расцедить, – сказал Матвей Фотине. – Надо позвать какую-нибудь опытную бабушку с сильными руками, чтобы промассировать, если застой. Понятно же, что младенец не может…

Все происходящее было так естественно, что ни Матвей, ни утомленная родильница не нашли ничего неприличного в том, что он, чужой мужчина, смотрит на ее обнаженную грудь.

Фотина дернулась.

– Да. В этом вы правы, – ответила она вежливо. Затем стала говорить с юной мамой.

– В общем, я дала ей советы, – обратилась к нему Фотина. – Она позвонит такой бабушке. Но с тем, что вы видели, тоже надо что-то делать, и быстро.

– Может, мне лечь где-то в пустой темной комнате и лежать до завтра, чтобы никого не тревожить?

– Да вы-то можете отлеживаться, бог с вами, а с ребенком что делать?

Матвей вновь взглянул на малышку. Личико у нее было отекшим, как это бывает у новорожденных, глаза походили на щелочки. Она пыталась пристроиться к груди, но никак не могла ухватить сосок. С правой ножки свалился белый носочек. Матвей автоматически поднял его и положил на край колыбельки.

– А что с ребенком? – спросил он.

Фотина постучала пальцем себе по лбу, показывая, какого она мнения об его умственных способностях. Он с ней не спорил.

– Я не могу сказать это слово вслух, потому что оно греческое, а я не хочу ее пугать. Но есть такие духи, которые охотятся на новорожденных. И на только что родивших женщин. В сказках есть, в легендах. В жизни я о таком не слышала, конечно. Уж сто лет ничего подобного…

– Сто лет, – перебил Матвей.

У него упало сердце.