Домик бабушки Джуда стоял вдалеке от дороги. Перед домом была площадка, выложенная белой плиткой, с мягкими креслами, а на стеклянном столике в тени деревьев располагалась клетка с канарейкой. Впрочем, канарейка была явно не в настроении и ютилась не на жердочке, а внизу, будто придавленная депрессией. Может, она была старой, как и ее хозяйка.
Седовласая бабушка сидела в одном из кресел и с трудом, опираясь на палочку, поднялась, чтобы приветствовать гостей.
– Здравствуйте. Ой, девочка, – сказала она скрипучим голосом. – А что это ты не одна?
Русская, только сейчас вспомнил Матвей. У Джуда же русская бабушка. Человеческая. Он скромно склонил голову. Ему показалось, что лучше быть как можно незаметнее, поэтому он не стал даже подавать голос.
– Это мой коллега, – торопливо объяснила Фотина. – Папа передал мне, что вы просили приехать как можно быстрее, а я его как раз везла, ну то есть не папу, а коллегу, и решила не откладывать, а заскочить поскорее.
– Это твой новый кавалер? – подозрительно спросила бабушка.
– Нет. Он женат, кстати. Это мой коллега.
– Ладно. Заходите.
Фотина толкнула калитку, увитую плющом, они вступили в тенистый двор. Бабушка снова села и замолчала. Фотина присела на краешек кресла, махнула Матвею рукой, чтобы он тоже не топтался, и напомнила:
– Вы хотели меня видеть?
Бабушка вздохнула.
– Я не рассчитывала, что… Но я подумала, что надо с тобой поговорить, девочка, пока я жива. Ты никогда не задавалась вопросом, почему Джуд рос в детском доме, хотя у него есть бабуля?
Фотина отвела глаза.
– Задавалась, – прошамкала бабушка. – Вижу. Так вот, я хотела тебя предупредить, вдруг я умру и не успею. Ни-ни, не начинай сейчас меня утешать и уговаривать, я из ума еще не выжила. Я так поняла, у вас с Джудом какие-то отношения. Любовь. Я не знаю. Любовь. Девочка, не надо этого делать.
Фотина приподнялась.
– Сядь, – сказала бабушка с категоричностью, напомнившей Матвею о тоне Джуда. – Сядь и слушай. Потом встанешь и уйдешь. Почему я не взяла внуков к себе?
– Ну… вам тяжело было бы потянуть троих малышей, мальчишек-сорванцов. И по деньгам, и все же возраст уже, наверное, был…
– Возраст сейчас солиднее, чем был. Я не могла его видеть.
Фотина недоуменно оглянулась на Матвея.
– Но вы с ним всегда так прекрасно общались. Он вас разве что на руках не носит. Мы же к вам с ним заезжали…
– Я знаю, что вы заезжали, я из ума не выжила, я помню. Я же даже разыскала твой номер телефона. Специально, чтобы тебе сказать, пока ты за него не выскочила.
– Скажите, – смирилась Фотина.
– Он убил моего сына.
Фотина побелела, так что Матвей приготовился ее ловить, если она лишится чувств. Впрочем, и у него было ощущение, будто ему врезали под дых.
– Он… убил…
– Своего отца, да. Он устроил поджог, в котором погиб его отец. Специально. Полицейские сказали, что пожар вспыхнул от непотушенной сигареты. Мой сын пил, конечно, но он не курил. Он не курил. Ты понимаешь меня?
Фотина откинулась на спинку кресла. Она еле дышала.
– А… зачем ему это?
Бабушка развела руками.
– Ну, во-первых, он был зол, что из-за алкоголизма отца ушла мать. Во-вторых… Быть сыном пьяницы, которого бросила жена, над которым все смеются, который валяется под забором в мокрых штанах, Джуду было не по душе. Другое дело – быть круглым сиротой. Все сочувствуют и стараются как-то угодить. А потом и талант проявился, и пошло-поехало.
– Почему вы сказали мне сейчас? – дрожа произнесла Фотина.
– Я узнала, что вы с ним крутите любовь. Нет, я знала, но… жалела тебя. А он сговорился с демонами…
– Но… он не сговорился с демонами! – запротестовала Фотина. – Они хотели, да, но он… он отказался! Это было при мне, сегодня, я видела собственными глазами!
Бабушка пожевала губами. Ее морщинистое лицо стало еще сумрачнее.
– Что ты видела, девочка? Что ты видела сегодня?
– Они завлекали его, соблазняли, обещали славу, и деньги, и… и женщин, и все что угодно, и он отказался, он отказался.
– Конечно, он отказался. При тебе. Он давно уже с ними спелся. Я это давно знаю. А сегодня, значит, тебе показали спектакль, от первого до последнего слова. Он это умеет. Он это хорошо умеет.
«Пиратский капитан», – подумал Матвей. Не случайно подсознание все время подсовывало ему именно эту ассоциацию. Пиратский капитан – жестокий, коварный, холодный обманщик. И ведь Матвею говорили, повторяли, твердили те, кто знает Джуда, что он совсем не такой, каким кажется. А Матвей, в своем тупейшем самомнении, вообразил, что он знаток человеческих душ и с первого же дня сумел увидеть то, чего не разглядели другие. Боже мой, как же глупо.
Разочарование было огромным и тяжелым, словно накатился бетонный шар и размазал Матвея по поверхности, и яркую картинку летней Греции превратил в сплошной слой застывшего серого бетона.
– Если он с ними спелся давно, так зачем ему теперь… – упавшим голосом проговорила Фотина.
– А теперь у него появилась прекрасная возможность перетащить на себя все управление, показав рядовым, что верхушка нейтралов всегда знала о демонах и уживалась с ними, пока не появился он, отважный герой. Ему же надо было продемонстрировать, какой он отважный герой? И он сделал это, и очень даже триумфально. Он карьерист, и в результате этого маневра он скоро подомнет под себя все.
Фотина только открывала рот, как выброшенная из воды рыбка.
– Где, говоришь, это все сегодня было? Спектакль для вас?
– На маяке.
– И вы туда прибыли вместе?
– Мы… отдельно приехали, он подоспел, как раз когда…
– Как раз когда он был нужен. Эффектно появился, да? Откуда он знал, где вы? Откуда он знал, что там будут демоны? Откуда он знал?
Бабушка погрозила кому-то тростью.
– И мать его понимала, что он подлец, и отец его это понимал. Самое подходящее имечко ему дали, «Иуда». Так что, сама видишь, девочка, – заключила она печально. – Держись от него подальше. Пока не поздно. Раскрой глаза. Это гибель. Это смерть. А теперь иди отсюда и подумай, подумай и беги от него.