Урал грозный

ЖЕЛЕЗНЫЙ ПОТОК[35]

В один из последних дней декабря 1943 года я шел по извилистому, занесенному снегом проселку в прифронтовом районе Могилевщины. По пути догнал красноармейца-артиллериста, посланного на армейский артсклад с заявкой на снаряды.

Закурили. Разговорились о солдатском житье-бытье.

Проселок вел к тихому лесному полустанку, разбитому во время осенних боев. За ближней березовой рощицей прозвучал паровозный гудок. Мой спутник сразу как-то заволновался, насторожился, прислушался. Гудок прозвучал снова. Артиллерист, все более волнуясь, сказал:

— Нет, не ослышался. В самом деле вроде как паровоз свистит.

— Конечно, паровоз. Наверное, летучка пришла на базу.

— Да что вы? Да пойдемте скорее...

И, внезапно заторопившись, красноармеец впритруску побежал вперед, смешно переваливаясь по наметанным вьюгой сугробам.

Недоумевая, я прибавил шагу. За рощицей, у железнодорожной насыпи, маленький маневровый паровоз «овечка», фыркая паром, тащил по рельсам короткий состав товарных вагонов.

Мой попутчик стоял около насыпи и как зачарованный глядел на паровоз, на подпрыгивающие на стыках красные вагоны и, хлопая руками по бедрам, приговаривал:

— Поезд! Ей-богу, поезд! Нет, подумать только — настоящий поезд!

И во взгляде и в позе артиллериста было что-то живо напоминавшее мне картинку из школьной хрестоматии: по рельсам, распарусив белые облака пара, идет поезд, а у насыпи, возле переезда, группа крестьян оторопело смотрит на железное «чудо-юдо». Под этой картинкой была подпись: «До чего народ доходит — самовар по рельсам ходит».

Летучка уже давно скрылась за поворотом, а артиллерист, забыв про все окружающее, смотрел ей вслед, хлопал себя по бедрам и приговаривал:

— Вот, лихо! Вот, здорово! Настоящий паровоз!

Потом, заметив мой недоумевающий взгляд, застеснялся, как набедокуривший ребенок, и, волнуясь, сбивчиво заговорил:

— Уж вы меня извините, товарищ командир. Вы, чай, подумали — умом рехнулся мужик! А я и впрямь вроде рехнулся. Ведь я его, паровоз-то, больше двух лет не видел. Как разгрузили нас из эшелона в ноябре сорок первого, под Москвой, так и не видел больше. То в обороне сидели, то вперед шли. Где же его увидишь? Ежели и попадалась, часом, железная дорога, так там все скорежено, поломано, пожжено, взорвано. Ранен я не был. Командировок не имел. Леса да поля, блиндажи да землянки... Вроде как и совсем от обыкновенной жизни отвыкли.

Эту случайную встречу и мимолетный разговор живо вспомнил я, впервые попав, после тридцати трех месяцев скитаний по фронтовым, дорогам, в настоящий глубокий тыл страны — на Урал.

Подобно тому солдату-артиллеристу, я широко раскрытыми, удивленными глазами смотрел на не знающие затемнения окна городских домов и заводских цехов, на людей, которые никогда не слышали воющего звука сирены, возвещающей воздушную тревогу, на людей, знающих только по газетам да по рассказам приехавших с запада слова: «светомаскировка», «бомбоубежище», «щель».

Когда я попадал вечером в ярко освещенную комнату, ноги сами несли к незашторенному окну, а руки искали шнурок маскировочной шторки.

И окружающие смотрели на меня так, как я в далеком могилевском лесу смотрел на чудного артиллериста.

И поначалу мне казалось, что здесь все не так, как «там», что все здесь другое — и дома, не полосатые от камуфляжа, и люди не такие, и темп и тон жизни иные.

Но чем больше я вглядывался в жизнь людей глубокого тыла, тем яснее из-под «иной» внешности выступали черты того строгого и значительного, что называется военным бытом народа.

Стало видно, что тысячи невидимых, туго натянутых нитей связывают тыловые города и села и людей, здесь живших, с передним краем войны. Стало видно, что понятие «глубокий тыл» крайне относительно, что за две с лишним тысячи километров от переднего края наступления Красной Армии здесь, на стыке Европы и Азии, напряженно, уверенно бьется железное сердце гигантских мастерских войны, что и темпы и пульс жизни здесь одинаковы с темпами и пульсом жизни переднего края.

И я был бесконечно благодарен редакции за этот, непривычный для нас, фронтовых собкоров, маршрут командировки. Поездка на Урал давала возможность увидеть и почувствовать во всю силу и глубину природу того, что после наших сокрушительных ударов по немецко-фашистским поработителям западные союзники назвали «русским чудом».

Пассажирский поезд дальнего следования вырвался из сутолоки сортировочных и товарных станций Московского кольца. Набирая скорость, он мчится на восток.

До Урала еще далеко, но горячее дыхание всесоюзной кузницы оружия обдает вас. Им пропитан воздух вагона, в котором вы едете. Ваши соседи — инженеры, хозяйственники — говорят о руде, коксе, номерах стали, новой системе организации потока, о графике и плане. На какой бы станции или каком бы разъезде вы не выглянули в окно вагона, перед вами будут мелькать бесконечные вереницы товарных составов, груженных танками, самоходными пушками, самолетами всемирно прославленных типов.

Вы увидите новенькие, празднично поблескивающие свежей окраской орудия всех калибров — от легких, подвижных противотанковых пушек до мощных орудий артиллерии большой мощности. Рядом с платформами, загруженными артиллерийскими передками и снарядными ящиками, будут мелькать тщательно опломбированные вагоны с боеприпасами: минами, снарядами, авиабомбами. Проплывут массивные штабеля стального проката, балки, трубы, рельсы, тяжелые поковки, чушки чугуна, слитки алюминия. И сутки, и другие, и третьи будет плавно катиться на запад железный поток боевой мощи, рожденный в доменных и мартеновских печах, в неумолчном грохоте заготовительных, обрабатывающих и сборочных цехов уральских заводов.

Навстречу этому половодью стальной реки, такой же беспрерывный и густой движется другой поток. Тоже танки. Тоже самоходные пушки. Тоже орудия разных систем и калибров. Они мелькают за вагонными окнами как тени поверженного могущества германской военной машины, все эти «тигры», «пантеры», «фердинанды», пушки с фабричными марками «Крупп», «Шкода», «Шнейдер-Крезо». Их искореженные тела хранят еще под копотью знаки свастики и черно-белого креста.

Это победоносный фронт посылает заводам Урала свои боевые трофеи, тяжеловесный металлический лом, стальные отходы войны. В мартенах уральских сталелитейных заводов эти стальные ошметки будут очищены огнем и встанут на вооружение Красной Армии боевыми бортами и башнями танков, литыми стволами пушек.

Есть какое-то строгое соответствие между этими двумя потоками. Чем гуще поток с востока, тем гуще поток с запада. Ведь объем вражьих потерь на поле боя прямо пропорционален силе и размаху наступательного удара.

Вы выходите из вагона в одном из главных промышленных центров Урала, переезжаете из города в город, с завода на завод, попадаете к истокам стальной реки, устремленной к фронту. И на каждом шагу в любое время суток вы видите то, чего обстановка великой битвы потребовала от народа,— видите страну, превратившуюся в военный лагерь. Здесь все живое живет одной целью — дать фронту оружия сегодня больше, чем вчера, а завтра больше, чем сегодня. Об этом кричат кумачовые полотнища лозунгов на заводских дворах, многотиражки, цеховые боевые листки и «молнии». Об этом свидетельствуют беспрерывно стремящиеся вверх цифры показателей социалистического соревнования между заводами, цехами, пролетами, бригадами. Это овеществляется во все увеличивающемся числе единиц боевой техники и боеприпасов, сдаваемых военпредам.

Уральский старожил опытный инженер сказал мне:

— То, что сделано и делается здесь, можно назвать чудом. Но мы, люди работы, привыкли к точности и ясности во всем. Ядро «военно-промышленного чуда России» заложено в сердце работающего человека. В первый период войны люди работали так, как никогда не работали, потому что они не хотели быть побежденными. Сейчас они работают так, как не работали в первый период, потому что хотят скорее победить. Сводки Совинформбюро — вот тот дополнительный приток кислорода, который обеспечивает высокое горение человеческих сердец.

Один из прославленных стахановцев Урала токарь П. Спехов объяснил то же самое проще:

— У меня брат на войне — Герой Советского Союза Спехов. Может быть, слыхали о таком? Хорошо дерется братишка. Ну, сами понимаете, разве я могу его подвести? Нам здесь трудно, а им там и подавно. Вот я и тянусь, как могу, чтобы от брата не отстать, чтобы ему, как с войны вернется, было не совестно руку протянуть, в глаза взглянуть...

В одном из залов Уральского геологического музея висит на стене огромная, многоцветная, как мозаичное панно, геологическая карта Урала. Если внимательно вглядеться в краски этой карты, отметки и пояснительные надписи, станет ясно, почему этот, а не какой-нибудь другой край страны стал местом свершения «индустриального чуда России» в нынешней великой войне.

Уральский хребет — одна из старейших горных цепей мира. Огромные богатства земных недр, скрытые от людей гигантскими массивами «молодых» горных хребтов Кавказа, Памира, Тянь-Шаня, здесь обнажены упрямой работой веков, миллионы лет разрушавших горные громады льдами, водой, ветрами.

Почти все элементы периодической системы Менделеева нанесены на геологическую карту Урала — от гигантских залежей каменных солей и железняка до редчайших, драгоценнейших металлов. Недаром крепнущее Московское государство еще в XVI веке обратило свои взоры на эти «дикие места». От примитивных строгановских солеварен, через железоделательное предпринимательство Демидовых, Яковлевых, старателей, золотопромышленников XVIII — XIX веков, к современным индустриальным гигантам Магнитогорска, Свердловска, Тагила, Перми и других промышленных центров Северного Урала идет одна из главных дорог индустриального развития нашей родины. Больше столетия Урал был главным поставщиком железа для военных и хозяйственных потребностей страны Развитие южной металлургии на время остановило промышленное развитие Урала, отбросило его на положение старомодной, глуховатой провинции.

Но далеко видящий вперед ум партии большевиков на рубеже первой пятилетки предопределил великое будущее этого небывало богатого края, расположенного в самом центре страны. Создание могучего Урало-Кузнецкого комплекса, при одновременном гигантском росте металлообрабатывающей, машино- и станкостроительной промышленности и огромном размахе разведки и освоения природных богатств, предопределили готовность Урала стать кузницей оружия в годы Отечественной войны.

Гигантская тяжесть легла на плечи промышленного Урала. Вместе с молодыми промышленными районами востока этот седой богатырь должен был возместить все потери, понесенные промышленностью Союза в ходе первого года войны. Война потушила домны и мартены, сорвала с фундаментов станки заводов юга и центра. Машины-беженцы потянулись на восток бесконечной вереницей эшелонов, сопровождаемые исполинской армией рабочих, инженеров, служащих. Домны, мартены, прокатные станы Урала приняли на себя огромную дополнительную нагрузку выплавки и проката. Сотни заводов запада осели на уральских землях, обстраиваясь цехами, барачными городками, электро- и теплоцентралями. Бетонщики и арматурщики, землекопы и монтажники, слесари и станочники, конструкторы и геологи — знатный бурильщик Илларион Янкин и маститый академик геолог Ферсман — все они, объединенные организаторским гением большевистской партии, совершили великий трудовой подвиг.

Прикоснувшись к биению живого пульса промышленного Урала, слушая рассказы о сказочном возникновении в глухой тайге гигантских заводов, о работе в пургу и пятидесятиградусные морозы, наблюдая поток танков и «самоходок», сходящих с конвейеров на испытательные заводские танкодромы и полигоны, вы «весомо, грубо, зримо» ощущаете величие героического подвига советского тыла.

Над гигантской картой Урала стоит дата 1943 года. Но директор Геологического музея, заметив взгляд посетителя, обращенный к этой карте, говорит:

— Эта карта уже устарела. Составители не могут успеть за геологоразведочными партиями. Война торопит геологов. Чтобы быть правдивой, нашей карте надо быть живой, как дерево, растущее за окном...

То же самое можно сказать и о картах размещения заводов, электростанций, рудников,— составители их не могут угнаться за строителями. Каждый новый день приносит изменения. Возникают новые заводы. На заводских площадках вступают в строй новые цехи. Новые домны и мартены выдают первые плавки. И всему этому задает темп и направление война, ее сложное и грозное хозяйство.

Еще до войны на Урале на базе богатых залежей бокситов зарождалась алюминиевая промышленность. Ей были заданы свои, определенные строем мирной экономики темпы развития. Но война временно лишила страну волховского и запорожского алюминия. Резкое сокращение выпуска «летающего металла» могло поставить авиационную промышленность перед катастрофой. Урал принял на себя всю тяжесть борьбы за алюминий и вышел победителем. Люди нашли нужные запасы сырья, оборудования, электроэнергию. Промышленность стала получать алюминий в тех количествах, какие были продиктованы экономикой войны.

Без марганца нет стали. До войны составы с марганцем приходили на уральские заводы издалека — из Закавказья и Никополя. Война лишила страну на многие месяцы никопольского марганца, усложнила доставку руды из Чиатур. И случилось это тогда, когда от выпуска каждого десятка новых танков, новых орудий, от каждого лишнего ящика снарядов зависел ход войны, подошедший к точке великого перелома.

Люди Урала знали, что без марганца нет стали, без стали нет орудий, снарядов, нет победы. И знали они, что марганец с запада не привезут. Надо было находить выход на месте. И геологоразведочные партии устремились на север и на границе мертвых, приполярных тундр нашли громадные залежи нужной руды. Ново-открытые залежи марганца устранили трудности с выплавкой стали. Завтра, в послевоенные дни, они освободят тысячи вагонов от ненужных тысячекилометровых пробегов Урал — Никополь, Урал — Чиатуры, намного удешевляя продукцию сталелитейных заводов.

Люди находили выход из самых, казалось бы, безвыходных положений. Работники одного из предприятий Наркомцветмета в результате упорного труда инженеров и рабочих освоили производство радиаторных трубок таких профилей и такой толщины, которые до войны казались неосуществимыми. Нехватка импортного сырья толкала инженеров на поиски новой технологии и новых материалов, геологов — на поиски дефицитных минералов, передовиков-стахановцев — на поиски новых приемов работы.

Здесь, на Урале, особенно ясно дает себя чувствовать мудрая историческая дальновидность нашей партии, положенная в основание предвоенных пятилеток.

...Потрясенный новизной виденного и слышанного, приехавший с фронта человек поздно ночью заснул на койке в гостинице для приезжающих при заводе, расположенном в одной из котловин Среднего Урала.

Приезжему снились обычные в эти годы сны — поля, развороченные взрывами, зарева над испепеленными войной городами, люди, огрубевшие лицом и нервами в бесконечном окопном сидении.

На исходе ночи приезжий проснулся. Каркасное здание гостиницы вздрагивало от гула недалекой канонады. Дробно позвякивали стекла в оконных рамах. Сквозь орудийные выстрелы изредка доносился приглушенный скрежет танковых траков. Все небо за окнами было охвачено красно-багровым заревом.

И в какие-то доли секунды, когда стала проходить сонная оторопь, приезжий разглядел на койках слева и справа укутанные одеялами фигуры своих соседей по общежитию. Они спали сном праведников, мирно посапывая под грозный аккомпанемент орудийных выстрелов.

Приезжий протер глаза, прислушался, спросил себя: «Где же все это происходит?»

И вспомнил, что вчера он был на танкодроме, где круглосуточно обкатывают новые танки, на полигоне, где круглосуточно испытывают орудия, на металлургическом заводе, где круглосуточно из домен выливаются в огромные чаши-ковши потоки добела расплавленного чугуна, а рядом из коксовых печей рвутся огненные языки пламени.

И этот гром орудий, рев танковых моторов, багровое свечение низких облаков, вызвавшее в памяти то, что стало бытом, повседневностью на западе, за тысячи километров от здешних лесистых кряжей, с предельной ясностью утвердило в сознании неразрывную слитность этого близкого с тем далеким. Стало до поразительной очевидности ясно, что этот город, затерянный в древних горах Урала, есть одна из стоянок того великого вооруженного лагеря, имя которому Союз Советских Социалистических Республик.

О людях Урала, об их славных подвигах и хочу я рассказать их воюющим на фронте братьям.

1944