— Шарлотта, Мельхиор, я иду работать. Слушайтесь няню и ведите себя хорошо.
— Хорошо, мама. Пока.
Как обычно, утром я поговорила с детьми, обняла их, а затем встала и неохотно покинула комнату. Каждый раз, видя их милые детские улыбки, я сожалела, что не могла сделать то же самое с Вильфридом. И всё из-за моей свекрови.
Спустя два сезона после его рождения, когда больше не требовалось кормить его грудью, свекровь забрала у меня Вильфрида, чтобы растить его самой. С тех пор и до его церемонии крещения, я могла обнять старшего сына только за обедом.
— И всё же я рада, что наконец могу снова воспитывать его…
За это я должна поблагодарить Розмайн. Это она была причиной заключения в тюрьму свекрови, которая с первых дней моего брака жаловалась, что Сильвестр должен был взять первую жену из Аренсбаха, и постоянно притесняла меня. Кроме того, Розмайн создала множество тенденций, тут же ставших очень популярными, благодаря чему мне, после падения свекрови, удалось успешно привлечь на свою сторону многих дворянок.
Но более всего я благодарна Розмайн за то, что она спасла Вильфрида, который не получил образования, соответствующего сыну герцога, в результате чего оказался на грани лишения права на наследование. В моих глазах Розмайн не столько святая Эренфеста, сколько моя.
Я не могла поверить своим ушам, когда Сильвестр сообщил, что собирается удочерить дочь Карстеда. Про моего мужа нельзя было сказать, что он даже собственных детей воспитывает должным образом. Однако я сразу поняла незаурядные качества Розмайн, как только познакомилась с ней. Она была миловидной, обладала огромным количеством магической силы и поразительной быстротой мышления, могла придумывать новые тенденции, которые умело продвигала, и вдобавок обладала сострадательным сердцем. Кроме того, она была настолько слаба, что, казалось, стоит отвести от неё взгляд, как она окажется на грани смерти. Я считаю, что Сильвестр поступил очень мудро, решив защитить её на благо герцогства.
Сегодня мне предстоит отправиться на чаепитие с Георгиной, нашей гостьей из Аренсбаха. Сильвестр умолял меня присутствовать, говоря, что хочет, чтобы я была рядом. Я согласилась, но, честно говоря, была совершенно не в восторге от этого. Мне было неуютно рядом с ней из-за того, насколько она напоминала Веронику. Не говоря уже о…
— Меня очень беспокоит улыбка, которой госпожа Георгина одарила Вильфрида во время приветственного банкета в её честь. У меня плохое предчувствие.
— Возможно, Флоренция, ты и права. Я позабочусь о том, чтобы Вильфрид больше не встречался с моей сестрой. Достаточно, если он встретится с ней лишь во время проводов… Конечно же, к Розмайн это тоже относится.
Меня беспокоило то, как настороженно Сильвестр вёл себя с Георгиной, учитывая, насколько мягко он относился к другим своим родственникам, позволяя бывшему главе храма и моей свекрови делать всё, что заблагорассудится.
— Сильвестр, почему ты так опасаешься госпожи Георгины?
— Я не хочу, чтобы мои дети прошли через то же, что и я.
По словам Сильвестра, ему приходилось тяжело из-за строгого воспитания, которое требовалось ему, как кандидату в аубы, а когда было решено, что наследником станет именно он, всё время до своего отъезда Георгина постоянно издевалась над ним.
— Оглядываясь назад, я могу понять, что она, должно быть, чувствовала, когда у неё отняли будущее, ради которого она прикладывала столько усилий. Но с момента, когда я после церемонии крещения переехал в северное здание, и до момента, когда она вышла замуж за герцога Аренсбаха, Георгина не переставала изводить меня.
Хотя Сильвестр внешне сохранял спокойствие, но пережитые в детстве издевательства со стороны Георгины оставили на его сердце глубокие раны, которые так и не зажили.
Да, такой вот он человек… Большой ребёнок, выросший, зная лишь искажённую любовь матери, но никогда не получавший реальной помощи, когда он в ней действительно нуждался.
— Возьми и отнеси в комнату, где будет проводиться чаепитие, — приказал Сильвестр слуге, указывая на ящик, а затем встал.
Когда я тоже встала, Сильвестр продолжил:
— Мне придётся говорить с сестрой о дяде и матери… Будет тяжело.
— Я знаю лишь часть обстоятельств, а потому, если вмешаюсь в ваши семейные дела, то могу лишь больше всё запутать. Поэтому тебе придётся объяснить ей всё самому. Я буду рядом. Пожалуйста, оставайся сильным, — сказала я и поцеловала Сильвестра в щёку, надеясь как можно сильнее поднять ему настроение.
В комнату, где будет проводиться чаепитие, мы направились рука об руку. Там мы сели рядом друг с другом, а Георгина — напротив. Чаепитие началось.
Сильвестр не хотел раскрывать Аренсбаху новые блюда Эренфеста, а потому сегодняшними сладостями к чаю были традиционные медовые пироги с ко́рде. Пропитанные мёдом ягоды ко́рде располагались между двумя слоями теста, и при разрезании такие пироги часто разваливались, из-за чего выглядели некрасиво. Дворяне использовали эту возможность, чтобы продемонстрировать, насколько умелы их слуги, прося красиво нарезать сладости, прежде чем подавать их. Кроме того, умение изящно съесть такой пирог считалось важным навыком для дворянки. Если бы чаепитие устраивала Розмайн, она бы дала указание поварам сделать их маленькими, на один укус, но эти были традиционного размера.
Сосредоточившись на движениях рук, я взяла столовые приборы и ловко разрезала пирог. Затем, чтобы продемонстрировать Георгине, что это безопасно, первой откусила кусочек. В последнее время я регулярно наслаждалась рецептами Розмайн, а потому сейчас испытала некоторую ностальгию.
— Сильвестр, я приехала, чтобы посетить могилу нашего дяди. Как долго ты собираешься заставлять меня ждать, прежде чем отвести туда? — отпив чаю, спросила Георгина, слегка нахмурившись и строго посмотрев на Сильвестра.
В поисках помощи Сильвестр бросил на меня взгляд, но затем сжал кулак и посмотрел в глаза Георгины.
— Наш дядя был казнён как преступник. Могилы нет, потому что граф Грешель, глава его дома, отказался забирать тело, сказав, что у него нет ничего общего с человеком, который несколько десятилетий назад присоединился к храму.
— Казнён? — переспросила Георгина.
Она была проинформирована письмом из храма, что Бёзеванс умер, но не знала подробностей. Во время собрания герцогов мы не распространялись о деталях произошедшего, поскольку не стоило предавать гласности, что один из членов нашей семьи дождался отсутствия ауба, чтобы создать проблемы.
Георгина сжала кулаки и холодно посмотрела на Сильвестра, требуя объяснений. Под её взглядом Сильвестр напрягся и стиснул зубы, но затем глубоко вздохнул и принял суровое выражение, достойное герцога.
— Он был виновен в подделке официальных документов. Не подчинившись моему приказу, он побудил нашу мать подделать разрешение, позволившее дворянину из другого герцогства попасть в город и вызвать беспорядки.
Я видела, как трясся кулак, лежавший на колене Сильвестра, и осторожно накрыла его ладонью. Когда Сильвестр разжал кулак, я переплела наши с ним пальцы и крепко сжала, мысленно говоря, что всё будет хорошо. После того, как я погладила тыльную сторону его ладони кончиками пальцев, напряжение Сильвестра немного отступило.
— Сестра, как первая жена герцога Аренсбаха, ты не можешь не знать, насколько тяжким преступлением является использование печати ауба, пока он отсутствует из-за собрания герцогов, — продолжил Сильвестр. — Надеюсь, ты поймёшь моё решение.
Георгина опустила глаза, тихо вздохнула, а затем медленно подняла голову.
— Несмотря на мою скорбь, я понимаю, что у тебя не было другого выбора, кроме как казнить его. Сильвестр, у тебя сохранились какие-либо его вещи?
— Все его вещи здесь. Можешь взять всё, что хочешь.
— Да, позволь мне забрать их.
Как оказалось, в ящике, который Сильвестр поручил нести слуге, находились вещи бывшего главы храма.
— Внутри также находятся письма, которые ты ему отправляла. Они хранились в храме. На днях Фердинанд доставил мне их.
— Ох, ты их читал? Как неловко, — ответила Георгина, смущённо улыбнувшись.
Затем она аккуратно достала из ящика коробку с письмами и богато украшенную чернильницу.
— Подумать только, дядя использовал её до самого конца, — прошептала она.
Судя по её замечанию, можно было с уверенностью сказать, что Георгина подарила бывшему главе храма эту чернильницу перед тем как выйти замуж. Наблюдая за тем, как она, ностальгически прищурившись, смотрела на чернильницу и нежно касалась связки писем, я подумала, что она выглядит очень любящей женщиной. Её улыбка выглядела настолько нежной, что сложно было поверить, что та неприятная улыбка, которой она одарила Вильфрида, и та холодная, с которой она слушала объяснение Сильвестра, тоже принадлежали ей.
Я встречалась с бывшим главой храма только в дни церемоний, но, несмотря на то, что Бёзеванс даже не был дворянином, он, как и Вероника, читал мне долгие лекции об «обязанностях жены», что мне совершенно не нравилось. Кроме того, после казни его собственная семья отвергла его останки, поскольку не считала, что он имеет отношения к их дому. Узнав, что есть человек, который вспоминает о нём с любовью, я почувствовала некоторое облегчение.
— Значит, дядя подговорил мать совершить преступление? Где она сейчас? Мне показалось странным, что она не присутствовала во время приветственного банкета, но я не могла спросить о ней там.
— Мать заключена в тюрьму за то же преступление. Сейчас она находится в Белой башне, в лесу.
— Я бы хотела увидеть её.
От её просьбы Сильвестр нахмурился и покачал головой. Чтобы предотвратить побег и убийство, к тем, кто был осуждён за измену герцогу, не допускали посетителей.
— Она преступник, виновный в измене. Я не могу позволить тебе навестить её.
— Я не прошу позволить мне с ней встретиться и поговорить. Я просто хочу увидеть, как живёт моя мать. Ты же понимаешь, что я остаюсь её дочерью, а потому просто хочу взглянуть на неё, чтобы убедиться, что она в порядке. Разве, будь ты на моём месте, ты бы не обратился ко мне с такой же просьбой? — спросила Георгина, пристально посмотрев на Сильвестра тёмно-зелёными глазами. — Я первая жена ауба Аренсбаха. Даже если она моя мать, я не стала бы помогать преступнице сбежать или просить о смягчении наказания.
— Я готов позволить тебе увидеть её, но только если ты наденешь браслеты, запечатывающие штап.
Браслеты, запечатывающие штап, были магическими инструментами, которые надевали на совершивших преступления дворян, и, как следует из названия, они блокировали использование штапа, в результате чего становилось совершенно невозможно использовать магию. Сильвестр попытался неявно отказать Георгине, дав понять, что ей, если она хочет встретиться с матерью, придётся подвергнуться тем же ограничениям, что и преступникам, но на это Георгина лишь холодно улыбнулась и протянула красивые запястья.
— Хорошо, я не возражаю.
С горьким лицом Сильвестр закрепил браслеты на запястьях Георгины. Мне показалось, в тот момент он вспомнил, как надевал их на собственную мать.
Мы отвели Георгину в Белую башню, находящуюся в глубине дворянского леса. Та возвышалась над лесом и предназначалась для содержания дворян, виновных в измене герцогу. Войдя в Белую башню, мы направились к самой дальней двери. Если не считать решётки на входе, комната была такой же, как и в дворянском особняке. Я увидела сидящую свекровь с такими же запечатывающими штап браслетами на руках, как сейчас на Георгине.
Вероника, отреагировав на звук открывающейся двери, резко поднялась и бросилась к решётке.
— Георгина!
Несмотря на то, что свекровь находилась в тюрьме, она по-прежнему оставалась матерью герцога, а потому обращались с ней хорошо. Её одежда и волосы были в порядке.
— Георгина, ты должна образумить Сильвестра! Скажи ему, чтобы он меня выпустил! Фердинанд манипулирует им! Прошу, Георгина, помоги мне! — взмолилась свекровь.
Георгина молча слушала отчаянные мольбы матери. Как и обещала Сильвестру, она не сказала ни слова. Наконец, она повернулась к матери спиной и произнесла:
— Сильвестр, этого достаточно.
Сильвестр молча кивнул и пошёл прочь, а я и Георгина последовали за ним.
— Георгина! Георгина! — продолжала звать свекровь.
Спустя несколько шагов Георгина остановилась и оглянулась. Когда мы встретились глазами, она с улыбкой сказала:
— Я просто рада, что смогла увидеть мать. Флоренция, прошу меня простить, что вы оказались втянутой в это.
— Не беспокойтесь. Я понимаю, что вы волновались за неё.
Затем Георгина медленно перевела взгляд на мать, продолжающую звать её, и улыбнулась чуть иначе. Эта улыбка вовсе не походила на улыбку дочери, волнующейся о матери. Увидев эту сцену, я почувствовала, как у меня по спине пробежал холодок.
— Эльвира, я очень признательна, что ты пришла.
Сегодня мне предстояло чаепитие с Эльвирой, которой доверили роль матери Розмайн. Я в большом долгу перед ней за ту поддержку, что она оказывала мне с тех пор, как я стала женой Сильвестра. Будучи родом из Фрёбельтака, я мало что знала об Эренфесте, выходя замуж. Эльвира подробно рассказала обо всём, что мне было необходимо знать, приняла в свою фракцию и всецело поддерживала меня. Честно говоря, я находила Эльвиру более надёжной, чем Сильвестра. Но я не могла ему этого сказать, иначе он начал бы ревновать.
Как только слуги приготовили чай и сладости, я отослала их и протянула Эльвире блокирующий звук магический инструмент. Я молча отпила чая, взяла сладость, а затем предложила угощение Эльвире, которая тоже сделала глоток.
— Полагаю, ты позвала меня, чтобы поговорить о госпоже Георгине? — сказала Эльвира, поставив чашку и чуть улыбнувшись.
— Всё так. Эльвира, полагаю, в отношении её ты осведомлена лучше меня. Не могла бы ты поделиться со мной информацией? Прости, что всегда так полагаюсь на тебя.
— Всё в порядке. В конце концов, наша фракция для того и нужна, чтобы помогать друг другу… В любом случае, должна сказать, что госпожа Георгина довольно активна во время своего пребывания здесь. Вчера она посетила чаепитие, организованное бывшей фракцией госпожи Вероники, — сказала она, изящно вздохнув.
Во вздохе Эльвиры чувствовалось, что она была как впечатлена, так и раздражена действиями Георгины. Фракция Вероники, моей свекрови, после её ареста была не очень активной, но визит Георгины внезапно оживил её.
— Большинство дворян в её фракции связаны с Аренсбахом, верно? Кажется, все они отчаянно пытаются укрепить связи с госпожой Георгиной. Если она намеревается усилить своё влияние в Эренфесте, то её решение встретиться со старыми друзьями кажется очевидным, — предположила я.
После ареста моей свекрови связь между Эренфестом и Аренсбахом значительно ослабла. Вполне возможно, что Георгина, ставшая первой женой ауба Аренсбаха, решила укрепить связи с домами, которые поддерживали её мать.
— Похоже, что на вчерашнем чаепитии виконтесса Дальдольф многое рассказала ей, — сообщила Эльвира. — Я беспокоюсь о Розмайн.
— Виконтесса Дальдольф? Это, случайно, не мать рыцаря, казнённого около двух лет назад за неподчинение приказу?
— Верно. Она мать того глупого рыцаря, который, несмотря на то, что был назначен охранять Розмайн, бывшую в то время священницей-ученицей, ослушался приказа господина Фердинанда и устроил хаос. Он ранил Розмайн штапом, что привело к буйному росту магического дерева.
Согласно сведениям, полученным Эльвирой от союзника из числа низших дворян, виконтесса распускала о Розмайн злонамеренные слухи.
— Ты знаешь, что виконтесса Дальдольф была довольно близка с бывшим главой храма, который распространял слухи про простолюдинку, ставшую священницей-ученицей? — спросила Эльвира.
— Да, кажется, я припоминаю, что виконтесса Дальдольф примкнула к фракции госпожи Вероники и часто просила бывшего главу храма помочь её сыну, который присоединился к храму. Всё же бывший глава храма был единственным братом госпожи Вероники от той же матери, — ответила я.
Эльвира нахмурилась, явно о чём-то беспокоясь.
— Если бы всё ограничивалось тем, что рыцарь нарушил приказ, нам не стоило бы слишком беспокоиться, так как он явно сам был виноват, — сказала она, опустив глаза. — Но ты ведь помнишь, что Розмайн связана со смертью не только сына виконтессы Дальдольф, но и бывшего главы храма. Несмотря на то, что ауб Эренфеста категорически опровергает все слухи о том, что Розмайн — простолюдинка, нет никакого способа скрыть её причастность к смерти бывшего главы храма. Я даже представить не могу, что почувствует госпожа Георгина, узнав об этом, и как она поступит.
Вспомнив, как выглядела Георгина, когда держала в руках вещи бывшего главы храма, я не удержалась от вздоха. Я ощущала тревогу, что те эмоции, которые Георгина таила в себе, выльются на Розмайн.
— Эльвира, не могла бы ты рассказать кое о чём… Хотя я и посещала дворянскую академию, пока там ещё училась госпожа Георгина, но когда дело касается людей из Эренфеста, то я помню лишь свою невестку, Констанцию. С твоей точки зрения, что за человек госпожа Георгина?
В дворянской академии проводились встречи, на которых присутствовали кандидаты в аубы, так что я должна была несколько раз пересекаться с Георгиной, вот только я почти ничего о ней не помнила. Возможно, потому, что старшие и младшие ученики обычно держались отдельно, или потому, что я запомнила только Констанцию, которая, вступив в романтические отношения с моим старшим братом, окружила любовью и меня.
— Она была гордой и трудолюбивой. Однако, возможно, из-за того, что она дочь госпожи Вероники, Георгина не проявляла никакого милосердия к тем, кого считала своими врагами. По этой причине она, не зная жалости, издевалась над лордом Сильвестром, пусть он тогда и был совсем ребёнком, надеясь лишить его права на наследование. Конечно, такое поведение не редкость среди братьев и сестёр, которые борются за место ауба, и всё же… — Эльвира замолчала, опустив плечи. — Госпожа Георгина лишилась возможности стать следующим аубом, проиграв совсем юному лорду Сильвестру лишь из-за пола, что, в свою очередь, привело к тому, что её помолвка оказалась разорвана, и ей пришлось отправиться в Аренсбах, чтобы стать третьей женой герцога. Я могу только догадываться, насколько это должно быть унизительно, и понимаю её чувства. Но та ненависть, которую она обрушила на ребёнка, только что прошедшего церемонию крещения, была чрезмерной. Моему дорогому мужу Карстеду было тяжело противодействовать ей.
— Всё так. Обычно в качестве ауба стараются выбирать мужчин, — ответила я.
Чтобы ребёнок родился с приемлемым количеством магической силы, нужно чтобы у матери её было в достатке. Поэтому женщинам следовало воздерживаться от использования магической силы во время беременности. Таким образом, герцог мог жениться на любой женщине, какой захочет, при условии, что она обладает соизмеримым количеством магической силы, в то время как герцогиня была вынуждена выбирать мужа лишь из кандидатов в аубы.
— Как бы это не выглядело со стороны, но традиции и обстоятельства никоим образом не ослабят тех чувств, которые испытывает госпожа Георгина. Я считаю, что мы должны быть очень осторожными, чтобы суметь защитить господина Вильфрида, который так сильно похож на лорда Сильвестра, и Розмайн, которая причастна к казни бывшего главы храма, — предупредила Эльвира.
Затем она продолжила, сказав, что если Георгина увидит у человека хоть какие-либо слабости, то сразу нацелится на них. О свекрови я всегда думала точно также. Вероятно, их с Георгиной характеры весьма похожи.
— Нам следует быть начеку, чтобы госпожа Георгина не использовала против нас свою власть первой жены ауба Аренсбаха… — продолжила Эльвира.
— Верно. Это мудрое решение, — согласилась я.
Когда Георгина была третьей женой, она ни разу не посещала с визитом родной Эренфест, но стоило ей получить власть, как она сразу же навестила нас. Независимо от того, насколько больши́м герцогством был Аренсбах и насколько высокое положение занимал, третья жена герцога, не вовлечённая в политику, имела статус ниже, чем у ауба Эренфеста. По словам Эльвиры, Георгина вернулась именно потому, что теперь стала первой женой, а это значило, что она имела достаточно власти, чтобы Сильвестру пришлось преклонять перед ней колено. В моей памяти сразу вспыхнула картина, как дрожал кулак Сильвестра, когда ему пришлось говорить с Георгиной лицом к лицу.
— Я тоже должна оставаться сильной… — пробормотала я.
Георгина пробыла в Эренфесте неделю, и наконец пришла пора ей вернуться в Аренсбах. Чтобы проводить её, мы все выстроились в очередь, в том числе Розмайн и Вильфрид, а затем стали произносить долгие прощальные слова.
— Я должна поблагодарить вас за то, что пригласили меня, — сказала Георгина.
— Госпожа Георгина, я счастлива, если визит сюда смог принести покой вашему сердцу, — ответила я.
Должна сказать, что всё время её пребывания в Эренфесте я не теряла бдительности, а потому мне стало немного легче при мысли о том, что она наконец уедет. И, словно решив воспользоваться тем кратким моментом, когда я немного расслабилась, Вильфрид с улыбкой бросился к Георгине.
— Тётя, в этот раз нам почти не удалось поговорить, а потому я надеюсь, что в следующий мы сможем провести больше времени вместе!
Он выпрыгнул из моего слепого пятна и двигался так быстро, что у меня не было никакой возможности его остановить.
От этого предложения губы Георгины слегка изогнулись.
— Вот как. Значит, Вильфрид, ты хотел поговорить со мной побольше. В таком случае… не вернуться ли мне в следующем году, примерно в это же время?
— Да, пожалуйста! Я с нетерпением буду ждать вашего возвращения!
«Вильфрид, нет! Почему ты это сказал?!» — мысленно закричала я, когда мой сын произнёс то, что говорить не следовало. Мне ужасно хотелось ущипнуть Вильфрида за щёки, но сейчас я просто не могла этого сделать.
Крепко сцепив руки, я кое-как сумела сохранить улыбку на лице. Георгина посмотрела на меня и, изящно наклонив голову, спросила:
— Вы не возражаете, если я приму приглашение Вильфрида?
В таком месте я не могла ответить, что возражаю и что её визит был бы неприятным, а потому могла дать лишь один ответ:
— Конечно нет. Мы будем рады увидеть вас снова.
«Вильфрид… глупый мальчишка!» — мысленно ругала его я.
Как только карета Георгины скрылась из виду, я обернулась и увидела, что Фердинанд, избавившийся от наигранной тёплой улыбки, хмурил брови, смотря на Вильфрида. Затем он передал Розмайн нечто вроде веера из белой бумаги.
— Сделай это, Розмайн, — холодно сказал Фердинанд.
Розмайн кивнула и, взяв веер, с приятным треском обрушила его на голову моего глупого сына.
— Брат Вильфрид, ты полный идиот! Есть то, что можно, и то, что ни в коем случае нельзя говорить! Научись читать настроение!
Мысленно я зааплодировала ей, поскольку она высказала именно то, что мне самой хотелось сказать Вильфриду.
Ради будущего Эренфеста, возможно, мне пора серьёзно задуматься о том, чтобы Вильфрид и Розмайн поженились…