Вспышка. Том 1, 2

Глава 3

Ник.

Ну, все. Чего дальше ждать? Надо выбираться отсюда.

Кажется, я оклемался, тело не знобило, значит, температуры нет.

Во-первых, решил я, нужно выбираться, в крупный город, например в Пермь, во-вторых, на машине, а в-третьих, надо забрать родителей, нельзя их оставлять здесь. Больше спасать мне было некого. Коллеги Петрович и Серый сошли с ума, каждый по-своему, они изменились. Маринка тоже изменилась и не в лучшую сторону. С Глебом пока вообще ничего не понятно. Он тоже изменился, но как-то по-другому.

Чтобы понять, что к этому привело, припомню последние события за прошедший день.

Я скинул плед, накинул на себя влажную еще куртку, выбрался из домика. Выйдя за калитку, осмотрелся. Улица была пуста.

Дождь стих, и я, накинув капюшон, смело двинулся по улице в город.

Пошел не по старой дороге, а перед фермой свернул на проселок, чтобы сократить путь до Солнечного.

Опустившаяся темнота стала тотальной, накрыв город черным одеялом.

Но теперь эта ночь была мне союзником.

Несколько человек попалось по пути. Я прятался перед каждым в капюшоне, но заметил, что в основном это были все те же безобидные зомби, бессмысленно бредущие с тупым прямым взглядом белых глаз.

На полупустом перекрестке одного такого сбила вылетевшая из поворота машина. Молодая женщина шла глядя перед собой и, не услышав даже сигнала, ступила прямо под колеса. Тело откинуло на несколько метров. Я остановился понаблюдать, натянув посильнее капюшон. Из легковушки выбежал явный звероид. Он, громко истерично завопил, что «эта тупая дура» помяла ему бампер. При этом подскочил к барахтающемуся в грязи, изуродованному телу, несколько раз пнул его, а потом как куль с картошкой оттащил за ногу на тротуар. Продолжая кричать, он прыгнул в свое пострадавшее авто и, взвизгнув покрышками по асфальту, умчался прочь.

В это время мимо проходили люди. Чаще абсолютно не обращая внимания на происшествие — это были зомби. Но были и те, кто выразил в довольно развязной форме свое недовольство, но не водителем, а как раз пострадавшим пешеходом.

— Ходят тут, шары задрав, — возмутился лысый мужчина в спортивном костюме. — И не видят, что машина едет! Им что, еще и дорогу уступать? Обнаглели!

При этом он озирался по сторонам с таким видом, что не дай Бог кто-то посмеет ему возразить. Но зомби даже и не слышали его, скосив глаза на пострадавшую, проходили мимо. Кто-то крестился.

Я старался подделаться под зомби, чтобы не привлекать к себе внимание. Так же вяло прошел мимо, тупо глядя себе под ноги. Но только прошел оживленный перекресток, снова припустил вниз по безлюдной одноэтажной улочке.

Я в этот момент почувствовал возвращение наблюдения.

Надо торопиться.

Еще только сегодня утром казалось, что жизнь вокруг шла своим чередом. Даже толком не помню, что я делал вчера вечером. Мы вроде куда-то сходили с Маринкой, в кино. Да, точно. Потом взяли винца, посидели, потом я сходил за коньяком, помню вечером звонил маме. Глебу звонил несколько раз, но все без ответа. А потом вообще, «абонент не отвечает или находится вне зоны действия сети».

И вот наступил этот понедельник, который, как известно, день тяжелый.

В моем случае, это не слышалось чем-то ироничным.

Ночь я спал плохо, какая-то муть все снилась, кошмары, поэтому с утра я кое-как соскреб себя с кровати, накормил кота, напился кофе и двинул в офис.

Маринка, естественно, еще спала, а что ей еще делать, когда ее мелкооптовая фирма в кризис самораспустилась, а найти работу в таком городке как Угорск, с населением в двадцать тысяч человек, практически нереально. Ну, пусть посидит пару недель, а потом идет устраиваться хоть продавцом-кассиром в ближайшую «Пятерочку» — я в этом смысле полностью поддерживаю идею равноправия полов, и содержать ее не собираюсь, мне бы кота прокормить.

Я с вечера взял у нее телефон Светки, подруги Глеба, чтобы через нее узнать, что с ним вообще такое, но в воскресенье дозвониться до нее не получилось. То ли она на дежурстве как раз была, то ли еще где, в общем, трубку так и не взяла.

Утро выдалось зябкое, небо затянуто плотным серым одеялом, моросит мелкий, как пыль, дождь. Я накинул капюшон, спрятал руки в карманы и влился в поток таких же скрюченных бедолаг, ручейками стекающихся в полноводную реку работяг. Людская река лилась в одном русле — спустившись с проспекта к набережной пруда, вдоль него плывем через узкий коридор дамбы, огибающей плавно пруд, а сразу же на другой стороне канала за длинным бетонным забором раскинулись корпуса некогда огромного градообразующего металлургического завода. Наверное, полстраны и еще несколько лояльных нам стран с востока мы снабжали столовыми приборами из нержавеющей стали, а также десятки предприятий военно-промышленного комплекса биметаллическими заготовками гильз для патронов популярного калибра. На заре демократического развития и закате военных заказов был открыт цех по производству монет. Сейчас, спустя двадцать лет, все это понемногу заглохло. И часть цехов и административных зданий завод сдал под офисы и прочие непрофильные заведения.

Вот и наша контора находится на территории завода, куда я через проходную влился в общий поток бухгалтеров, слесарей, секретарш и прочих оставшихся металлургов.

Офис у нас небольшой, состоит из двух смежных кабинетов: один занимают бухгалтерша Алевтина Анатольевна, дама солидная, но неопрятная, и директор Пал Палыч, хмурый, лысый, который вечно отсутствует, но появляется всегда неожиданно. Второй кабинет поменьше и тут со мной ютятся еще двое, не считая Глеба: завхоз Петрович и младший менеджер Серый. Веселые они ребята, не соскучишься! Каждый день они чуть ли не дерутся. Петрович — седой, усатый, военный пенсионер, старой закалки, еще видимо сталинской, потому что никакие перемены в стране его словно и не касаются. Он до сих пор считает коммунизм — реальным будущим России, и всячески наставляет всех, кто попадется под руку в духе коммунизма. Попадается ему в основном Серый — студент-заочник, худой, картавый, с толстыми линзами на глазах — типичнейший современный тинэйджер, этакий подросток-переросток.

И вот Петрович, всегда твердый в своих убеждениях как скала, и Серый, верткий, красноречивый и, как сейчас принято среди выросшего после перестройки поколения, — самоуверенный и упрямый, — постоянно спорят обо всем, начиная от правильного питания до переустройства общества и будущем Человечества.

Я же у них, в отсутствии в офисе Глеба, часто выступаю в роли рефери, хорошо что и полномочиями для этого наделен — все-таки старший менеджер по продажам, почти заместитель директора. Хотя, по правде говоря, у меня от них часто просто голова пухнет. Споры-то в основном выеденного яйца не стоят. В редкие дни, когда в офисе бывает Глеб — эти двое себя так не ведут: Глеб по-мужски быстро ставит обоих на место, не любит он пустой болтовни и споров. И аргументы у него все налицо: сто девяносто сантиметров роста помноженные на сто десять килограмм мускулатуры и служба по контракту в недавнем прошлом там, от чего нас Бог миловал.

В этот же понедельник, стоило мне выйти из лифта на этаже офиса, как я сразу услышал их спор.

О, Господи, подумал я тогда, только не сегодня.

Но в этом был и плюс: значит, шефа в конторе тоже нет.

Открыл дверь, и тут передо мной оба красавца в позах баранов на мосту.

— Ну вот скажи ты мне, Никита, — накидывается с порога раскрасневшийся и вспотевший Петрович, чуть не сбив меня с ног, — жена должна слушать мужа своего?

— Опять вы с утра пораньше, — уклонился я, обходя его по безопасной дуге.

— Нет, ты просто ответь! — настаивает на своем Петрович.

— Ну, наверное должна, — отвечаю и протискиваюсь к своему столу у окна. Новая тема сегодня, что ее спровоцировало, интересно?

— Вот! — удовлетворенный поддержкой, Петрович обращается к расплывшемуся в снисходительной улыбочке за своим столом Серому, — понял, что старший менеджер говорит?

Серый, игнорируя его торжествующий вид, поправляет очки и тоже обращается ко мне, картавя от возбуждения сильнее, чем обычно.

— Ладно! Никита, а вот тепегь ты мне скажи: у нас женщины и мужчины гавны в своих пгавах?

— Равны, — соглашаюсь быстро, включая компьютер.

Тем временем Серый продолжает разглагольствовать.

— Значит, не может муж командовать своей женой, так же как и детьми, допустим?

— Получается так, — не думая, соглашаюсь я.

Серый многозначительно разводит руки в стороны, показывая Петровичу, что его теория разбита в пух и прах. Покрывшийся пятнами Петрович подскакивает к моему столу вплотную.

— Как же так, Никита? — пыхтит чуть ли не в лицо. — Кто-то же должен управлять семьей, быть главным, решать конфликты в семье! Кто, если не муж?! Это же закон природы! Самец главный всегда!

Но Серый опять вставляет.

— Это может быть и жена!

— Что? — закипает Петрович, — жена? Самец?! Да женщина вообще не человек!

— Вот как! — не унимается Серый, — а кто же по-твоему? Бесплатное пгиложение? Или как там у вас: кугица-наседка, что ли?

Петрович немного озадачился, сморщил лоб, заиграл желваками.

— Конечно, — говорит он, — не курица, это перебор, тем более это, как ты там назвал, но… она… она, — Петрович не может никак подобрать нужное слово, — она хранительница домашнего очага, воспитательница детей и… и…

— И? — передразнивает его Серый, — ты еще Библию вспомни, стагый коммунист!

— Что? — взрывается Петрович. С лица его мигом сходит краска, — ты святое не тронь! — кулаки сжимаются, тело подается вперед, — я имею в виду не Библию, а мое коммунистическое… это, как его…

— Начало что ли? — поддразнивает его Серый, ухмыляясь. Петрович чешет затылок. — Или конец?

Пока до Петровича доходят его слова, я решил остановить их утреннюю словесную разминку.

— Так, все! Брэк! Хорош вам уже петушиться на сегодня! Пора работать начинать! Серый за комп, Петрович на склад. Сегодня наверняка шеф перед праздниками появиться.

Серый утыкается в свой комп, а Петрович выходит, кинув напоследок:

— Мы еще с тобой договохим, умник!

И, заметив, как меняется в лице Сергей, довольно улыбается: смог-таки ответить этому выскочке-недоучке!

Серый вскакивает, но кричит уже в закрытую дверь:

— А дгазниться не честно, понял!

Он сел за свой стол, набычился, уставившись в пустой экран.

— Ну что, получил? — сказал я, усмехнувшись. — Похоже один-ноль в пользу Петровича.

— Так не честно, — повторил Серый. — Ты же видел: я по-умному, словами… а он?

— Но сегодня мяч на твоей стороне, а? Я удивляюсь, как у вас до драки каждое утро не доходит.

Серый откинулся в кресле, развел руки в стороны, улыбнулся:

— Не пгеувеличивай, Никитос! Ты же понимаешь, что мы с Петговичем спогим по-дгужески, так сказать. Я же его, стагого пегдуна, по-своему люблю.

— Заметно.

— Да ну! — машет рукой Серый. — Он же в душе добгяк, — задумчиво чешет затылок. — Ну, может где-то очень глубоко.

— Это уж точно, очень глубоко, — вздохнул я, погружаясь в Сеть.

И в этот момент меня будто накрыло. На экране вместо окон сайтов поставщиков возникли фотографические образы Ольги — ее лицо с ироничной ухмылкой в день нашей встречи, серьезные большие глаза, когда она работала над курсовой, сонные и опухшие наутро после нашего турпохода… кстати, в последний день нашей совместной жизни. Той, другой жизни.

Я помотал головой, сбрасывая с себя эти воспоминания. И с чего я вдруг именно сейчас вспомнил? Это как-то связано с моим кошмаром, Глебом, упавшим камнем? Почему я все это связываю в одну линию?

— Никита! — кричит Сергей.

— Что? — спросил я, выйдя из транса. — Ты что-то спросил?

Сергей откинулся в кресле, развел руки в стороны:

— Я говорю шеф звонил, ты что не слышишь меня?

— Ну и что? — отвечаю я, встаю, чтобы кофе из кофемашины. Чувствовал, что не мешало бы еще взбодриться. Кофе поможет, наверное, выключить эти воспоминания из прошлой, другой жизни и как-то включиться в эту.

— Как что? — сказал Серый, подавшись вперед. — Мне Алевтина сказала, что сегодня зарплату дадут!

— Зарплату? — спросил я, повернувшись к нему, пока кофемашина ароматно булькала мне в чашку. — Это с чего такой праздник?

— Ну, здрасте! — рассмеялся Серый. — Завтра же праздник: День победы! Выходной!

Точно, подумал я. С этими странными делами и страшными снами, я совсем выключился из реальной жизни. Ну, праздник, ну, выходной и что? — подумалось мне. Для меня и Глеба это что меняет? Связано это как-то?

— Черт! — крикнул я.

— Что?! — испугался Серый.

Дымящийся кофе в чашку налился, машина плюнула напоследок две капли и замолкла. Я взял чашку, прошел к своему столу, сел, уставившись в экран.

— Ничего, — ответил я. И решил, что мои теории заговоров заходят уже слишком далеко. Все эти видения, сны… Но, с другой стороны, мне никак не дает покоя этот камень. И те черные глаза тетки в приемном отделении… Или показалось? Я сейчас, спустя время, в этом не уверен.

Так, — сказал я себе, — надо позвонить Светке и все узнать! Срочно! И как-то с ней договориться и попасть к Глебу! И…

Тут дверь распахивается, и появляется шеф.

— Привет, тунеядцы! — воскликнул он с порога, улыбаясь, как обычно, на все тридцать два зуба. — Где моя ненаглядная? На месте?

Он всегда так спрашивал об этой серой мыши, бухгалтерше Алевтине, каждый раз. Давно уже не смешно, но мы с Серым все равно засмеялись, а Серый даже застучал по столу ладошкой с приговором: «ненаглядная!», мол, шеф рассмешил. Но шеф указал на него указательным пальцем и серьезно произнес:

— Не переигрывай, Сергей. Этого я не люблю.

Серый тут же сменил маску, выразив саму покорность, поднял руки.

— Пгошу пгощения, Пал Палыч, без задней мысли! Я думал это шутка!

Шеф глянул на него уничтожающе, а потом опять обнажил свои тридцать два:

— Ха! Попался! Это и была шутка! — перевел улыбчивый взгляд на меня. — Так она здесь?

— Здесь, Пал Палыч, — ответил я. — С утра шебуршит чего-то там.

— Это хорошо! — он подмигнул и двинулся к двери. — Сегодня зарплату переведем, радуйтесь!

— Так мы гадуемся, господин дигектог! — воскликнул Серый, театрально привстал и поклонился. — Каждый газ гадуемся и пгямо…

— Так! — опять нахмурился шеф и ткнул в него пальцем. — Серый! Я сказал: не переигрывай! А то накажу.

— Все, все! — поднял снова руки Серый, сел и изобразил жест «закрыл рот на замок».

Петрович откровенно ухмылялся, когда шеф скрылся за дверью, а я сказал:

— Нарвешься ты когда-нибудь, Серый.

— Не нагвусь, Никита, — сказал он вполне серьезно. — Я непгикасаемый, ты газве не знал?

Я знал, что он сынок одного из шишек завода, но до каких пределов действует его иммунитет, интересно?

— Ну, слышал так… не помню от кого, — сказал я.

— Ничего он мне не сделает, понял?

— Ну-ну, давай, проверь! — сказал Петрович.

Он махнул на него рукой, мол, да пофиг.

А я погрузился в работу, накопилось. Старался не думать о Глебе, Ольге.

Но в обед меня накрыло. Прямо за столом.

Столовая у нас на третьем этаже главного корпуса. Чтобы туда добраться, нужно пройти из нашего корпуса через воздушный переход, пройти по шумным коридорам цеха готовой продукции, влиться общий поток немногочисленных рабочих, все равно обедающих по часам. Быстро накидали на подносы тарелки с блюдами самого простого комплексного обеда, оплатили и заняли первый попавшийся свободный столик. Петровича с нами не было в этот раз — у него как раз пришла машина с товаром на склад, — сидели вдвоем с Серым. Болтали о том, о сем, все больше по работе. Серый какой-то анекдот рассказал про вдову, мы смеемся, переводим разговор на женщин. И только я хочу ему тоже рассказать какой-то анекдот про еврея, который на нашего шефа похож, как на глаза мне опускаются черные шторы и… я отключаюсь.

Перед глазами возникает видение.

Ольга, такая как я ее помнил, идет домой. Время позднее. Опять, наверное, задержалась на работе. Все такая же, думаю я, глядя на нее словно с высоты и чуть сзади, как дух. Такой же пружинистый спортивный шаг, легкая, жизнерадостная, только глаза чуть припухшие, видимо недосыпает. Ох, угробит ее эта работа!

Я слышу какой-то голос. Через секунду узнаю — это голос Ольги, в руке телефон, она с кем-то разговаривает. Она хочет поскорее вернуться домой, ее ждет приболевшая мать, Маргарита Марковна. Опять захандрила от перемены погоды, не иначе. И никакая йога, которой она рьяно увлекается, ей не помогает. Ольга понимает, что это скорее психологическое, нежели физиологическое, потому решила не заходить в аптеку, как ее просила мать, вывалив огромный список лекарств, а идти поскорее домой. Устала, да и поздно уже. Она поднимает руку с часами, я вижу время — 22.35.

Мой взгляд покидает ее, перемещаясь в темный подъезд ее дома. Поднимаюсь по лестничным маршам, вижу номера квартир: 27, 28…. Узнаю эти лестницы, так как сам жил здесь не так давно. Между первым и вторым этажами возле почтовых ящиков стоят два парня, курят. По виду старшеклассники. Слышу их разговор.

— Ну че, Банан, может, свалим уже отсюда? Чего впустую топтаться…

— Глохни, — отвечает грубый, прокуренный голос, — время еще есть.

— Я уже замерз! Целый час торчим, а толку…

— Не стони! Достал уже! — прерывает его Банан. — Еще десять минут и пойдем. А замерз — поотжимайся!

— Ты че, гонишь что ли! Щас! Я еще не отжимался!

— Ну тогда стой и не бухти! — грохочет Банан, бросает окурок на пол, топчет и смачно сплевывает.

Второй тяжело вздыхает, достает еще одну сигарету и прикуривает от окурка предыдущей.

Быстрым и незаметным в темноте движением Банан выбивает сигарету у него изо рта.

— Хорош смолить! — говорит он шепотом, — Кажется кто-то идет!

Глухо хлопнула входная дверь. Мой взгляд перемещается вниз по лестнице. Из темноты проявляется силуэт, мерно и не спеша отстукивая по ступеням каблучками.

Ольга!

«Ты не должна сюда идти! Не ходи сюда! Нет!» — кричу я. Но духов никто никогда не слышит. Ольга продолжает подниматься. Слышу ее уставший голос: «Опять света нет, да что ж такое…»

Банан вжимается в темную стену, сливается с ней. Второй обхватывает руками трясущиеся колени.

«Нет, нет — твержу я, — не ходи туда, не ходи!..»

Еще несколько шагов и Ольга поднимается на площадку. Из темноты выныривает рука, зажимает ей рот, горло леденит что-то холодное. Хриплый голос в затылок шепчет:

— Тихо, девочка. Давай сюда сумочку и не дергайся, а то глотку перережу.

Ольга нервно сглатывает, глаза округляются. Тот же голос прикрикивает:

— Бери сумку, тормоз! Че стоишь?

Мелькает еще одна тень. Ольга не видит лиц. Только дыхание — нервное, с перегаром. Сумочка срывается с ее плеча, исчезает в темноте.

— У нее перстень! Золотой! — каркает другой голос.

— Снимай! — шипит за спиной.

Ольга мотает головой. Подарок любимой бабушки, семейная реликвия…

— Снимай, Хомяк! Быстрее!

За руку хватают, пытаются стянуть. Перстень сидит крепко. По щекам у Ольги текут слезы.

— Нет, нет — шепчет она, — только не перстень.

Но ее не слышат. Грязная потная рука плотнее вжимается в лицо.

Палец больно дергают. Но Ольга плачет не от этой боли.

— Не слезает, — говорит тонкий, запыхавшийся голосок.

— Снимай, сука! Быстро! — хрипит ей в самое ухо. В нос ударяет тошнотворный запах гнилых зубов.

— Нет, — мотает она головой.

— Ах, так! Ну-ка дай ей как следует, Хомяк!

Через секунду обжигающая боль в животе ломает ее пополам. Дыхание спирает, дышать через нос становится труднее. Сзади ее крепко держат, не давая упасть. Грязные пальцы перемещаются и зажимают ей еще и нос.

— Че стоишь как столб?! Дай ей еще раз! — слышит она как из тумана.

Ударяют сильнее, даже тот, кто стоит сзади не может ее удержать. Они валятся на пол. По горлу скользит холодное лезвие. Сознание покидает ее. Но грубые руки снова поднимают обмякшее тело, больно дергают за палец. Все уплывает вокруг, теряется в мрачной темноте подъезда.

— Все-о-о-о! Ссня-а-а-ал! — проносятся длинные, далекие, затухающие слова.

— Бе-е-ежжи-и-и-им! — и ее отпускают.

Тело слабнет, чужие руки ее отпускают, она ударяется головой о ступени. Удар слабый и мягкий, словно на подушку. Руки плавно поднимаются к горлу, через пальцы вытекает что-то горячее и липкое. Через минуту становится тепло и сонно.

Ольга закрывает глаза. Теперь хорошо…

Теперь все…

— Нет!!! — кричу я и открываю глаза.

У Серого из рук выпадает вилка и со звоном скачет по полу. На нас удивленно смотрят с других столиков, кто-то усмехается, кто-то хмурится.

— Эй, Никита! Ты чего это? — спрашивает испуганный Сергей громким шепотом, наклонившись ко мне.

— Что? — переспрашиваю я, приходя в себя, — что это было?

— Я не знаю, — говорит Сергей, улыбаясь по сторонам, мол у нас все в порядке, не обращайте внимания. — Сидим, газговагиваем, а ты вдгуг — газ, и будто заснул. Я только хотел тебя за гуку взять, а ты как заогешь: нет! Нет! Я испугался так, что даже вилка у меня из гук вылетела!

Что он несет? Неужели все это привиделось мне за одну секунду? Ольга… Подростки в подъезде… Сумочка…

Дальше я забыл. Что же было дальше? Что случилось?

Сергей что-то говорит, размахивает руками. А я пытаюсь вспомнить только что виденное.

Ольга… Какие-то дети… Темный подъезд…

Видение ускользает так же быстро, как и появилось.

Серый трясет меня за плечо.

— Пошли, Никита.

— Да? — я смотрю на него невидящим взглядом, говорю автоматически. — Пошли.

Мы взяли подносы с пустыми тарелками, поставил их на стол у входа, вышли в коридор. Я все делал автоматически, не думая. Мысли только про Ольгу.

Что-то не так. Что-то со мной происходит неправильное. Может, это какие-то знаки, о которых я не догадываюсь? Но что они мне говорят?

Надо сходить к врачу, это точно…

— Это точно, — говорит Сергей

— Что? — переспрашиваю я.

— Ну, ты сказал, что нужно к вгачу сходить. Я думаю, что было бы неплохо тебе показаться. Ничего личного!

— Я что это вслух сказал?

Серый посмотрел на меня, как на припадочного.

— Ну… так-то да.

— Блин.

— Да ты не волнуйся так! Если надо, я могу посодействовать, у меня есть связи, если что!

— Ну, спасибо, дружище.

— Да не за что!

У меня у самого есть так-то знакомые в больнице, подумал я. Точно! — осенило меня в тот же миг. Светка! Надо же ей позвонить!

— Серый ты иди, я тебя догоню. Звонок срочный.

— Да, конечно, — махнул Сергей и пошел по коридору дальше.

И тут у меня заиграл в кармане телефон, поднимаю к глазам: Светка.

— Никита? — уточняет она.

— Да. Света, привет, я это…

— Никита, — голос ее изменился: потух, осип. — Тебе надо срочно приехать. Вы же друзья с Глебом?

— Конечно. А что случилось? Ты что-то знаешь? Меня просто к нему не пустили…

— Срочно приезжай, пожалуйста, — сказала она плачущим голосом.

— Подожди, объясни!

Она всхлипывала в трубку. Я с трудом разбирал ее слова.

— Ему очень плохо, Никита! Я не знаю, что делать! Врачи не знают! Приезжай, пожалуйста!

— Да, конечно! Я приеду! Но… как? Как мне попасть? Меня…

— Я сегодня дежурю в ночь. После шести приедешь и набери меня, я тебя встречу. Хорошо?

— Хорошо, жди! Я буду обязательно!

В трубке послышались всхлипы и какое-то шептание. Я пытался еще что-то кричать, но ответа не получил. Нужно ехать. Это на самом деле что-то серьезное. И это точно связано с этим чертовым камнем — тут я не сомневался ни на секунду.