Выживает сильнейший

Глава 13

Вошел Майло с огромным белым пакетом, жуя потухшую сигару.

— Письма с угрозами. Только за этот год, — сказал он с террасы.

— А что они делают со старыми?

— Понятия не имею. Это то, что дал мне Кармели. Точнее, его секретарша. К кабинету меня не подпустили. Пойду сяду на телефон.

— Пока ничего?

— На автоответчике ждет куча сообщений. Хукс начал разработку Монтеса, но в данный момент парень выглядит чистым. Абсолютно. На всякий случай я проверил списки. Ноль. Ну, пока. — Он хлопнул меня по плечу и повернулся к двери.

— Майло, ты ничего не слышал о скандалах в Управлении? Меня особенно интересует Голливуд и Вест-сайд.

— Нет. В чем дело? — Он замер у порога.

— Не могу сказать.

— О, Дал. Думаешь, сыграл роль какой-нибудь грязный слух? А ты слышал?

Я покачал головой.

— Возможно, я делаю из мухи слона, но его врач намекнул мне, что не стоит задавать слишком много вопросов.

— Почему?

— Он сослался на конфиденциальность.

— Гм-м-м, нет, что-то не припоминаю. Будь это нечто значительное, то, при всей моей непопулярности там, я все же был бы в курсе.

— Ясно. Спасибо.

— Привет.

Я высыпал содержимое пакета на стол. К каждому письму был прикреплен голубой квадратик с датой получения.

Пятьдесят четыре послания, последнему три недели, первое отправлено одиннадцать месяцев назад.

Большинство были краткими и конкретными. Анонимными.

Классифицировать их можно было так:

1. Израильтяне — это евреи, то есть враги, потому что все евреи являются частью капиталистического заговора банкиров, масонов и Трехсторонней комиссии, цель которого — установить мировое господство.

2. Израильтяне — это евреи, а все евреи являются частью заговора коммунистов, большевиков и космополитов, цель которого — установить мировое господство.

3. Израильтяне — враги, потому что они колонизаторы и узурпаторы, которые похищают землю у арабов и продолжают угнетать палестинцев.

Кучи орфографических ошибок и такой рваный, безграмотный почерк, какого мне давно не приходилось видеть.

Последняя, третья группа — Израиль против арабов — отличалась совершенным отсутствием грамматики и на редкость неуклюжими фразами, из чего я заключил, что авторы некоторых писем явно были иностранцами.

В пяти письмах из этой группы упоминалось об убийстве палестинских детей. Их я отложил в сторону.

Но нигде не встретилось обещаний мести или открытых угроз в адрес консульских сотрудников и их детей. Ни слова о DVLL.

Я занялся марками на конвертах. Все письма были отправлены из Калифорнии. Двадцать девять из округа Лос-Анджелес, восемнадцать из Оринджа, шесть из Вентуры и одно из Санта-Барбары. Из пяти, где говорилось о детях, четыре оказались местными, одно — из Оринджа.

Еще раз прочел их все. Фонтан расистской ненависти никак не связывался в моих ассоциациях со смертью Айрит.

Открылась дверь, вошла Робин, за нею плелся Спайк.

— Письма благодарных пациентов, — ответил я, заметив удивленный взгляд, брошенный на гору бумаг.

Склонившись, Робин пробежала глазами пару строк.

— Мерзость. Их получал отец девочки?

— Консульство. — Я начал сгребать конверты.

— Я тебе помешала?

— Нет, я уже закончил. Ужинаем?

— Об этом я и собиралась спросить.

— Могу приготовить.

— Хочешь сам?

— Приятно чувствовать себя полезным, если ты не будешь против чего-нибудь простенького. Как насчет бараньих ребрышек, что в морозилке? С кукурузой на пару? Есть салат, вино и мороженое — что тебе еще нужно, девочка?

— Вино и все остальное? Мое детское сердечко рвется из груди от нетерпения.

Занявшись грилем, я расслабился.

Ужинали на улице, неторопливо и спокойно, и через час отправились в спальню. В половине восьмого Робин поднялась и пошла в душ, а я продолжал валяться на простынях. Через несколько минут позвонила Хелена.

— Я освободилась, но вам нет нужды беспокоить себя.

Я прошел в душ, чтобы предупредить Робин.

— Ну что ж, — ответила она, — список добрых дел здесь на сегодня ты выполнил. Давай.

Сикомор-стрит оказалась приятной тенистой улицей чуть западнее Хэнкок-парка, застроенной дорогими особняками еще в 20-х. Дом, в котором жил Нолан, был того же разряда, но попроще: шероховатая белая штукатурка, никаких архитектурных излишеств, узкие, как бойницы, окна. Кустики юкки на запущенном зеленом газоне перед фасадом. — Я опередил Хелену на пару минут.

— Простите, что опоздала, перед уходом пришлось заполнить кое-какие формы. Надеюсь, ждете не очень долго?

— Таксист только что отъехал.

— Нолан жил на первом этаже. — Она помахала ключом.

Мы подошли к двери. На косяке белела визитная карточка.

— Следователь Дюшосуар, — прочла Хелена. — Что ж, спасибо и на этом. Он даже не предложил мне оставить заявление.

Открыв дверь, она включила свет, и мы вошли в гостиную с тяжелыми бархатными, расшитыми золотом шторами, которым было не меньше лет, чем самому дому. Потолок с дубовыми балками и белоснежные стены делали комнату уютной, но в пыльном воздухе пахло потом, а обстановка вокруг после вторжения грабителей напоминала поле битвы: опрокинутая мебель, сломанные ножки стульев, вспоротая кушетка с торчащими пружинами. На зеленом ковре осколки разбитой керамической лампы. Стены кое-где в темных прямоугольниках, говоривших о том, что совсем недавно там, должно быть, висели картины.

В небольшой кухне распахнутые настежь шкафчики с выдвинутыми опустошенными ящиками; треснувший пластиковый стол лежал на боку, в беспорядке валялись складные стулья. Собранная Ноланом скромная коллекция глиняных безделушек разбросана по линолеуму. Посуды, как и говорила Хелена, никакой.

Стоявший в слишком просторной для него нише небольшой древний холодильник, приобретенный, наверное, у старьевщика, оказался абсолютно пуст. Видимо, Нолан окончательно избрал для себя образ жизни одинокого и закоренелого холостяка. Когда-то он был хорошо знаком и мне.

— Они ворвались сюда через кухонную дверь. — Хелена указала на невысокое крыльцо, рядом с которым стоял бак для мусора.

В маленьком окошке задней двери торчали острые зубья осколков стекла. Сунуть руку и открыть примитивный замок — плевое дело.

— Запоры можно было бы поставить ненадежнее, — заметил я.

— Нолан всегда гордился тем, что сам умеет о себе позаботиться. Видимо, не считал это необходимым. — С подавленным видом она подняла разбитый кувшин, горестным взглядом обводя квартиру, где жил ее брат.

По длинному и узкому коридору мы прошли мимо крошечной, выложенной зеленой плиткой ванной комнаты: голые полочки аптечного шкафчика, на полу валялись старые зубные щетки, тюбик с пастой, полотенце. В душевой кабинке сухо.

— Похоже, они и лекарства прибрали, — заметил я.

— Если они там были. Нолан никогда не болел. Ни разу не выпил даже таблетки аспирина. Во всяком случае, когда жил дома.

Две спальни. В первой, наглухо задернутой шторами, было пусто. Нолан спал во второй, на королевских размеров матрасе, занимавшем почти всю комнату. Содержимое ящиков невысокого шкафа для одежды, отодвинутого от стены, раскидано по полу: рубашки, белье, носки. У изножья матраса — алюминиевая подставка под телевизор, сам ящик исчез. Из угла антенны торчали заячьи уши. Черное покрывало с постели сорвано, простыни в пятнах пота, в головах — мятые подушки. Сероватая окружность на стене указывала место, где висели часы.

И все.

— Чего я не могу понять, — негромко проговорила Хелена, — так это, куда пропали все книги. Уж их-то у Нолана всегда хватало. Он жить не мог без чтения. Как вы думаете, книги тоже грабители унесли?

— Начитанные воры. Может быть, Хелена. А ценные экземпляры у Нолана были?

— Вы имеете в виду коллекционные? Не знаю. Просто помню его комнату дома — все стены в книжных полках.

— А здесь вы у него впервые?

— Да. — Это прозвучало как признание. — Была у него одно время квартирка в Вэлли, там я его пару раз навещала. Но после того как Нолан пришел в полицию, он переехал, и…

Поправив зачем-то покрывало на кровати, она пожала плечами.

— А не мог ваш брат отдать кому-нибудь все книги?

— С чего это вдруг?

— Иногда люди, принявшие решение уйти из жизни, раздают друзьям и знакомым свои вещи. Отрезают для себя, так сказать, пути отхода назад.

— О…

Глаза ее заволокла дымка, и я понял, о чем она сейчас думает: мне он не дал ничего.

— Но могла быть и другая причина, Хелена. Вы говорили, Нолан менял свои взгляды внезапно. Если книги имели отношение к политике, к тому, во что он уже перестал верить, то почему бы ему их просто не выбросить?

— Ладно. Лучше пойти и проверить машину.

Садику за домом уделялось больше внимания, чем фасаду: абрикосовые, персиковые и лимонные деревца наполняли цветущим ароматом воздух. Гараж был рассчитан на две машины. Хелена толкнула левую дверь, нашарила на стене выключатель.

Покрытый тонким слоем пыли красный «фиеро» стоял на полуспущенных шинах. Было видно, что за руль давно никто не садился.

Я подошел к водительской дверце. Металл вокруг замка в глубоких царапинах; стекло покрыто трещинами, но целое.

— Они пытались ее вскрыть, Хелена. Но что-то их испугало, или же не хватило времени.

— Сегодня же распоряжусь, чтобы автомобиль отбуксировали. — Она вздохнула.

Остальную часть гаража занимал деревянный верстак, полки с банками краски и засохшими кистями; к стене прислонен велосипед, без одного колеса. На полу — спущенный баскетбольный мяч и несколько картонных коробок. Ящик для инструментов пуст.

— Значит, их тоже забрали, — уронила Хелена. — Нолану купили набор еще в школе, тогда у него был период творчества — увлекся резьбой по дереву и выпросил у родителей подарок. Обошелся он недешево. Но интерес к резьбе у брата быстро пропал… Может, в коробках книги?

Она склонилась проверить. Верхняя из коробок оставалась незапечатанной.

— Пусто. Даром тратим… Ого! Взгляните-ка сюда!

Она приподняла вторую коробку, оказавшуюся, судя по ее напрягшимся рукам, довольно увесистой.

— Ленту не сорвали. — Ключом от дома Хелена безуспешно попыталась взрезать широкую полосу скотча. Я достал из кармана армейский нож.

Внутри оказалось несколько больших, затянутых в ледерин альбомов. На верхнем была тисненная золотом надпись: «Фотографии». С расширившимися от удивления глазами Хелена раскрыла альбом и принялась быстро перелистывать страницы.

На различном фоне одно и то же семейство: дородная мать, невзрачный отец и двое симпатичных белокурых детишек. Позади виднелись деревья, или морская синь, или чертово колесо в парке, или просто голубое небо. На всех снимках Хелена не старше двенадцати. Интересно, потом семейной жизни пришел конец?

— Домашние альбомы. Они всегда были у матери. После ее смерти я обыскалась их, не подозревая, что они у брата. — Хелена перевернула очередную страницу. — Отец и мать… такие молодые. Как это все… — Она альбом захлопнула. — Потом как-нибудь досмотрю.

Хелена отнесла коробку в свой «мустанг», поставила на переднее сипенье и захлопнула дверцу.

— Во всяком случае, хоть что-то я нашла. Благодарю вас, доктор.

— Не за что.

— Машиной я займусь завтра. — Она поднесла к груди руку, пальцы слегка подрагивали. — Забрал альбомы, не сказав ни слова. Почему? Почему он мне ничего не сказал?