Выживает сильнейший

Глава 2

О похоронах рассказала Хелена Дал, а остальное я узнал из газеты и от Майло.

Заметка о самоубийстве молодого полицейского заняла всего пять строк где-то на двадцать третьей полосе. Не было комментариев и в последующих выпусках. Нелепая и непонятная смерть не давала мне покоя, поэтому, когда через пару недель Майло позвонил и предложил встретиться с Хеленой, я сказал:

— Безусловно. Как ты думаешь, почему он так поступил?

— Понятия не имею. Может, Хелена как раз об этом и хочет поговорить. Алекс, Рик считает, что у тебя нет никаких обязательств перед нею, так что смотри сам. Хелена — медсестра в госпитале «Сидарс», раньше работала там же в отделении интенсивной терапии вместе с Риком. Ей просто не хочется иметь дело с психоаналитиками по вызову. Но имей в виду, что речь вовсе не идет о каком-нибудь близком друге.

— Полицейское управление провело свое расследование?

— По-видимому.

— О результатах ты ничего не слышал?

— Подобные дела делаются, как правило, тихо, да я и не вхож в те круги. Единственное, что говорят, так это то, что парень слыл странным. Спокойный, замкнутый, много читал.

— Читал, значит. Вот тебе и мотив.

— Смерть от самоанализа? — Майло хохотнул.

Я тоже рассмеялся. Но мысль такая у меня все же мелькнула.

Хелена Дал позвонила вечером, и мы договорились встретиться следующим утром у меня. Она явилась в точно назначенное время. Я увидел высокую привлекательную тридцатилетнюю блондинку с очень короткой стрижкой, в теннисных туфлях на босу ногу, одетую в джинсы и заправленную в них темно-синюю майку, открывавшую взору крепкие мускулистые руки. Загорелое, правильной овальной формы лицо, светло-голубые глаза и большой чувственный рот. Никаких украшений, даже обручального кольца нет. Энергично пожав мне руку, она попыталась улыбнуться и поблагодарила за то, что я нашел для нее время.

Мой новый дом строился с учетом того, что в нем же придется вести и прием пациентов, которых я провожу мимо японского садика и небольшого пруда с рыбками. Люди, как правило, останавливаются на минуту-другую, чтобы взглянуть на довольно редкие экземпляры и отпустить хоть какое-нибудь замечание, однако Хелена даже головы не повернула в их сторону.

В кабинете она села, выпрямив спину, и аккуратно сложила руки на коленях. Поскольку значительную часть моих пациентов составляют дети, в том числе и малолетние правонарушители, часть кабинета завалена всякими интересными штучками для игротерапии. Но игрушки тоже не привлекли ее внимания.

— Я впервые на подобном приеме, — заговорила Хелена низким грудным голосом, в котором слышалась известная властность. Эффективное подспорье для медсестры. — После развода я вообще ни с кем не разговариваю. Сама, если честно, не знаю, чего мне ждать от нашей беседы.

— Может, хоть что-то немного прояснится? — осторожно спросил я.

— Вы считаете это возможным?

— Всегда есть вероятность узнать нечто новое. Хотя на некоторые вопросы ответов просто не существует.

— Во всяком случае, вы говорите искренне. Ну что ж, в таком случае к делу?

— Если вы готовы…

— Не знаю к чему, но не тратить же время впустую. Вы… Основные моменты вам известны?

Я кивнул.

— Ничто не предвещало беды, доктор Делавэр. Он был таким…

На щеках Хелены я увидел слезы. А потом ее прорвало.

— Нолан был умным человеком, — сказала она, — действительно умным, блестящим. Никто бы не подумал, что он решит стать полицейским — я не хочу обидеть друга Рика, но согласитесь, когда мы говорим об интеллекте, то ведь не копа же приводить в качестве примера?

У Майло — ученая степень по филологии, но я промолчал.

— Значит, Нолан был интеллектуалом.

— Бесспорно.

— Что у него за образование?

— Два курса колледжа. Нортридж. Там его интересовала прежде всего психология.

— Но диплома он не получил.

— Ему было трудно… доводить начатое до конца. А возможно, что из чувства протеста — родители просто помешались на нашем образовании. Думаю, ему вполне могли осточертеть лекции. Я же на три года старше, и когда Нолан решил бросить учебу, я уже давно работала. Но никто не предполагал, что он уйдет в полицию. Замечу лишь, что в политическом смысле идеалы его становились все более консервативными, закон, так сказать, и порядок. И все же… с другой стороны, брату всегда была интересна… мразь.

— Мразь?

— Оборотная сторона вещей, всякие детективные штучки. Ребенком он обожал фильмы ужасов, особенно когда крутили самую жуть. Постарше, уже в школе, отрастил волосы, стал поклонником тяжелого рока, самого что ни на есть «хэви метал», таскал пять серег в ухе. Родители были уверены, что он записался в сатанисты или чего похуже.

— В самом деле?

— Кто знает? Вы же понимаете — родители…

— Они устраивали ему скандалы?

— Нет, это было не в их стиле. Старались не конфликтовать.

— Терпимость?

— Скорее, неуверенность в собственных силах. Нолан всегда делал что хотел… — она не закончила фразу.

— Где вы росли?

— В Вудленд-Хиллз. Отец был инженером в компании «Локхид», умер пять лет назад. Мать считалась патронажной сестрой, но никогда не работала. Ее тоже уже нет — сердечный приступ, пережила отца на год. Она не заботилась о своем здоровье. Умерла в шестьдесят, и наверное, ей повезло — хоть не узнала, что выкинул Нолан.

Руки Хелены задрожали.

— А другие родственники?

— Никого, только он и я. Жениться он так и не женился, я развелась, детей нет. Бывший муж — врач. — Она улыбнулась. — По специальности Гэри — пульмонолог. В целом неплохой парень, но ему втемяшилось в голову стать фермером, вот он и отправился в Северную Каролину.

— А вам сельская жизнь не по нутру?

— Нет. Да хоть бы и была. Все равно он не позвал меня с собой. — Она уставилась в доски пола.

— Значит, все свалилось исключительно на ваши плечи?

— Угу. Казалось, сойду с ума. А, ладно… В общем, довольно скоро Нолан превратился в обычного подростка — девчонки, спорт, занятия в школе, машина и прочее.

— Его по-прежнему влекло к оборотной стороне?

— Нет, наверное. Не знаю, с чего я об этом вспомнила. Почему, по-вашему, Нолан выбрал именно такой способ?

— Из табельного оружия?

— Я имела в виду — почему в баре, перед людьми? Как будто ему хотелось весь мир послать к чертовой матери.

— Этого тоже нельзя исключать.

— Как-то слишком уж по-актерски.

— В нем не было театральности?

— Трудно сказать. Он производил впечатление на окружающих — красивый, рослый. Таких парней замечают. Играл ли он на этом? Может, мальчишкой, и то самую малость. А взрослым? Видите ли, доктор, мы с Ноланом давно уже потеряли связь. Да и раньше-то никогда не были особо близки друг другу. А сейчас… — Опять слезы. — В детстве он обожал быть в центре внимания. Зато позже абсолютно ни с кем не хотел иметь дела, жил в своем собственном замкнутом мирке.

— Характер?

— Скорее, это связано с семьей. — Хелена отвела взгляд в сторону, потерла ладонями колени. — Когда мы с братом ходили в школу, отца лечили от депрессии шокотерапией. Нам ничего не говорили о том, что происходит, мы знали только, что на несколько дней ему нужно лечь в больницу. Мать рассказала обо всем лишь после его смерти.

— Сколько всего было курсов лечения?

— Три или четыре, не помню. Домой отец возвращался изнуренным, у него появились проблемы с памятью, как у тех, кто перенес сотрясение мозга. Врачи говорили, что их приборы и аппаратура намного совершеннее, чем раньше, но я убеждена, это именно электрошок разрушил его мозг. Отец медленно угасал. Он раньше срока вышел на пенсию, сидел дома, читал и слушал Моцарта.

— Метод электрошоковой терапии назначается лишь в тяжелых случаях депрессии.

— Наверное, только я ничего не замечала. Он всегда был человеком спокойным, застенчивым и ласковым.

— А как складывались его отношения с сыном?

— Ничего примечательного. Даже когда Нолану дарили подарки, это всегда было что-то типично мужское. Игрушечные машины, роликовые доски, спортивные игры. Отец полагал, что лучший способ восстановить силы — это… — тут она улыбнулась, — почитать книгу или послушать Моцарта.

— Были между ними конфликты?

— У отца ни с кем не было конфликтов.

— Как Нолан реагировал на смерть отца?

— На похоронах он плакал. Позже мы с матерью неоднократно пытались успокоить его, утешить, но он вечно замыкался в себе. — На мгновение Хелена смолкла. — Мне очень не хотелось устраивать Нолану пышные похороны, как это принято в полицейском управлении, — с салютом и прочей показухой. Да там никто со мной и не спорил. Похоже, все они даже обрадовались, что можно спихнуть с себя лишние хлопоты. Я кремировала тело. По завещанию, все свое имущество брат оставил мне, как и имущество родителей. Я пережила их всех.

— Что вы можете сказать о вашей матери? — Требовалось отвлечь ее от тяжелых мыслей.

— О, по сравнению с отцом она была куда более открытым человеком. Бодрая, веселая, оптимистичная натура. Наверное, поэтому сердце и не выдержало — все переживания она хранила в себе. — Руки Хелены вновь беспокойно задвигались. — Не хочу, чтобы у вас сложилось неправильное мнение о нашей семье. Мы жили самой нормальной жизнью. И Нолан тоже — ходил на вечеринки, бегал за девушками. Был обычным парнем, только чуть умнее сверстников. Учиться на «отлично» у него получалось без всякого труда.

— Чем он занимался после того, как бросил колледж?

— Валял дурака, сменил несколько рабочих мест. А потом вдруг позвонил мне и заявил, что окончил полицейскую академию. После смерти матери до этого самого дня я о нем ничего и не слышала.

— Когда же это было?

— Года полтора назад. Сказал, что учеба в академии оказалась для него примитивной шуткой, закончил ее лучшим в своей группе, а вообще звонит мне лишь предупредить, чтобы я не удивлялась, если увижу его за рулем патрульной машины.

— Он был сразу же направлен в Голливуд?

— Нет. Сначала нес службу в Вест-сайде. Поэтому и решил, что я встречу его на улице, возле госпиталя, где работаю. Он мог бы даже появиться у меня в реанимации — вместе с жертвой нападения.

Если увижу его за рулем машины. Все, что я до сих пор услышал от Хелены, походило не на историю семьи, а на воспоминания о встречах со случайными людьми. Глядя на горестное выражение ее лица, я подумал, что не мешает несколько сбавить темп.

— И все-таки, что ваш брат делал до своего прихода в Управление полиции Лос-Анджелеса?

— Был строительным рабочим, ремонтировал автомобили, ловил рыбу неподалеку от Санта-Барбары. Я помню, как мать хвасталась рыбиной, которую брат принес ей как-то в подарок. Палтусом. Она очень любила копченого палтуса, вот Нолан и постарался.

— Вы знаете что-нибудь о его взаимоотношениях с женщинами?

— В колледже у него были подружки, а потом — не знаю. Можно мне походить по комнате?

— Конечно.

Хелена поднялась, неуверенно сделала несколько шагов.

— Нолану все давалось без каких-либо усилий. Может, он так и хотел — пройти по жизни, выбирая самые легкие пути. Может, в этом-то и загвоздка. Он просто не был готов к проблемам, которые не умел решить сразу, одним махом.

— Как вы думаете, что это за проблемы?

— Понятия не имею. Так, вспомнила мелочи учебы. Когда я загибалась над задачами по алгебре, он мог танцующей походкой войти в комнату, посмотреть мне через плечо и тут же выдать правильный ответ. В то время ему было лет одиннадцать, если не ошибаюсь, а вот поди ж ты. — Напротив стеллажа с книгами Хелена остановилась. — Когда Рик Силверман назвал мне ваше имя, а затем рассказал о своем друге, у нас зашел разговор о полиции. По мнению Рика, это полувоенная организация. Но Нолану всегда хотелось выделиться из толпы. Что в таком случае привлекло его в столь конформистскую среду?

— Скажем, ему наскучило привлекать к себе внимание.

Она опять уселась.

— Не знаю, вполне вероятно, что меня привело к вам чувство вины за утраченную связь с братом. Но ведь он сам никогда не стремился к сближению.

— Даже если бы вы и были ближе, предотвратить случившееся все равно оказалось бы невозможно.

— Вы хотите сказать, что любая попытка остановить самоубийцу — пустая трата времени?

— Очень важно хотя бы постараться помочь человеку. После этого многим уже никогда не придет в голову мысль испытать судьбу еще раз. Но если принято твердое решение по собственной воле уйти из жизни, в конце концов так и произойдет.

— Я не знаю, какое решение принял Нолан. Я вообще его не знаю!

Хелена разразилась рыданиями. Когда они начали стихать, я протянул ей салфетку.

— Ненавижу слезы, — проговорила она, успокаиваясь. — Только не могу сдержаться.

Я промолчал, и после краткой паузы Хелена продолжила:

— Меня можно считать его палачом. После смерти матери юрист, заправлявший родительской недвижимостью, сказал, что каждый из нас должен написать по завещанию. Недвижимость — это слишком громко сказано. Домишко с кучей барахла. Мы с братом отдали его внаем, поделили деньги, а когда после развода я попросила у Нолана разрешения жить там и отсылать половину арендной платы ему, он отказался от денег. Заявил, что не нуждается в них, вообще ни в чем не нуждается. Может, это стало первым предзнаменованием?

Я не успел ответить, как Хелена вновь поднялась:

— Сколько у нас еще времени?

— Двадцать минут.

— Вы не обидитесь, если я уйду раньше?

Машину, коричневый «мустанг», она оставила не доезжая до дома, там, где дорога, широкой змеей спускаясь с Беверли-Глен, делает крутой поворот. В раскаленной утренней дымке плыл освежающий аромат хвои, поднимавшийся от росших в овраге неподалеку сосен.

— Спасибо вам. — Хелена открыла дверцу автомобиля.

— Захотите приехать еще раз?

Она села за руль и опустила боковое стекло. Машина вылизана до блеска и абсолютно пуста, если не считать двух белых медицинских халатов на вешалке у задней дверцы.

— Можно мне связаться с вами чуть позже? Я не помню своего графика дежурств.

Ария «не беспокойтесь, я сам вам позвоню», только исполненная в нарушение всех традиций не врачом, а его пациентом.

— Конечно.

— Еще раз спасибо, доктор Делавэр.

Машина сорвалась с места, а я направился в дом, размышляя над скудной информацией, поступившей в мое распоряжение.

Нолан слишком умен — для полисмена. Но, в конце концов, не один он среди них такой умный. Остальное же: тренированное тело, мужественность, стремление доминировать, интерес к темной стороне жизни — все это отлично вписывается в полицейский стереотип. Несколько лет шатаний, прежде чем осесть на постоянной государственной должности, гарантирующей неплохую пенсию. Отдающие правизной политические взгляды — вот об этом хорошо бы узнать поподробнее.

По словам сестры, одно время в семье имели место довольно серьезные психологические проблемы. Заметим, что брат Хелены среди своих коллег слыл парнем «со странностями».

Подобная оценка могла, по сути, способствовать закреплению чувства отчужденности, выросшего из специфики самой работы.

Сдается, что Нолан всю свою жизнь только тем и занимался, что отчуждал, отгораживал себя от мира.

Поэтому, как бы ни поражена была его родная сестра, ничего удивительного ее информация не содержит.

Равно как и ничего такого, что могло бы пролить хоть какой-то свет на причину, заставившую Нолана сунуть в рот дуло собственного револьвера.

И не похоже, что в ближайшее время мне удастся приблизиться к решению этой загадки. Поспешность, с какой Хелена распрощалась, свидетельствовала: визит ее был первым и последним.