Выживает сильнейший

Глава 33

Салли Брэнч с чисто научным любопытством рассматривала извлеченное из створок раковины розовое тело моллюска.

Для своего возраста — тридцать один год — у нее был на редкость юный, задорный голос. Густые волнистые каштановые волосы, широкое, усыпанное веснушками простое лицо, карие глаза и ошеломляющая фигура, безукоризненные пропорции которой подчеркивало вязаное черное платье. На спинку стула небрежно брошен белый лабораторный халат.

— Общительным Малькольм никогда не был, но после знакомства с ней стал вообще затворником, — сообщила нам Салли.

— Когда вы виделись с ним в последний раз? — спросил Майло.

— За несколько дней до смерти, мы вместе обедали в нашем кафетерии. — Брэнч едва заметно порозовела. — Я увидела его за столиком и подсела. Малькольм выглядел погруженным в собственные мысли, но никак не подавленным.

— Мысли о чем?

— О работе, полагаю.

— Проблемы в исследованиях?

— Совсем наоборот. — Салли улыбнулась. — Ему же всегда все удавалось. Но каждый день подбрасывает новые загадки — такова специфика.

— То есть нужно быть ученым, чтобы понять это? — улыбнулся и Майло.

— Не мне судить. — Она отправила моллюска в рот.

— Значит, он никогда не делился с окружающими своими проблемами? — спросил я.

— Да, но мне-то было видно.

— Вы расстались по-дружески?

— А такое вообще бывает? — На этот раз ее улыбка вышла деланной. — Он перестал звонить, я хотела узнать почему, он ничего не объяснял, а потом я увидела их вместе. Я пережила это — все считала, что он опомнится и придет в себя. Послушайте, мне ясно, что в ваших глазах я сейчас всего лишь мучимая ревностью женщина, но поймите — самоубийство абсолютно не вяжется с его натурой, оно лишено всякой логики. Ведь Малькольм был на взлете, у него никогда не пропадал интерес к делу. К тому же он любил себя. Вот уж кто действительно любил себя, так это он.

— Высокая самооценка?

— Никакого высокомерия, просто он был умен и сознавал это. Частенько шутливо бросал, что покушается на Нобелевскую премию, но я знала: это были не пустые слова.

— Что конкретно являлось предметом его исследований?

— Проницаемость клеток. Перемещение ионов и химических соединений возрастающей сложности через мембрану без разрушения клетки. Уровень был скорее теоретическим, исследования велись на клетках мышей. Но практический потенциал эксперимента переоценить невозможно.

— Доставка в клетку лекарственных препаратов? — вставил я.

— Совершенно верно. Особенно тех, которые способствуют, так сказать, ремонту клеток. Малькольм изучал механизм действия препаратов, стимулирующих рост тканей у ожоговых больных. Он сравнивал это с игрой в детскую железную дорогу на клеточном уровне.

— Ремонт клеток — это реставрация поврежденных и дефектных хромосом?

— Да! Я подбросила Малькольму эту идею, но он ответил, что предпочитает медикаментозное лечение, что врожденные дефекты не залудишь, как прохудившуюся кастрюлю.

— Почему?

— Малькольм был, — Салли опустила голову в тарелку, — немного… консервативным. Детерминистом — он верил, что некоторые вещи должны оставаться сами по себе.

— Ожоги, значит, лечить можно, а наследственные болезни нет?

— Что-то в этом роде. Не хочу, чтобы вы решили, будто он был лишен чувства сострадания. Нет, Малькольм был добрым. Но люди исключительного ума тоже иногда имеют свой пунктик.

— Что же это за пунктик?

— Снобизм.

Майло положил в рот кусочек пропитанного чесночным соусом хлеба.

— Если он не совершал самоубийства, что в таком случае могло произойти, доктор Брэнч?

— Его убили. Детектив Коннор говорила о ране на лбу от падения, но разве не могло случиться так, что кто-то подошел к Малькольму сзади, ударил головой о стол и сделал затем инъекцию хлорида калия?

— Вы кого-нибудь подозреваете?

— Безусловно. Зину. Не могу только понять, зачем ей это.

— Она женщина крупная?

— Вовсе нет. Худенькая, как креветка. Но если подкрасться сзади… — Салли водила вилкой по тарелке. — Я подозреваю ее совсем не потому, что она отняла у меня Малькольма. Зина — маленькая злобная ведьма. Знаете, это очень подходит к ее облику. Пока она работала в лаборатории, то всюду расхаживала с довольно-таки странным чтивом: журнальчики с фотографиями, где изображены пронзенные острыми предметами тела, очерки о серийных убийствах, напичканные жестокостями комиксы. Однажды я заметила, как она передала что-то Малькольму в коридоре. Когда я позже подошла к нему, он показал мне снимок мужчины, у которого язык и половой член были проткнуты тонкой металлической проволокой. Мне сделалось тошно.

— А какова была его реакция? — спросил я.

— Он сказал: «Удивительная штука, Салли». Как будто поразился глупости того, кто мог такое проделать.

— А отвращения он не испытывал?

— Должен был. Проявил ли он его? Нет, Малькольм крайне редко позволял себе проявлять свои чувства. — Она положила вилку на стол. — Мне трудно вести этот разговор. Малькольм представляется в нем каким-то странным типом, а он им не был. Отличным от других — да, из-за своего интеллекта. Выделялся даже из наших ученых.

— Зина Ламберт была в лаборатории клерком, — сказал я. — На кого непосредственно она работала?

— Она занималась хозяйственными вопросами, следила за работой уборщиков.

— Не самый интеллектуальный труд, — заметил Майло.

— Я была не в состоянии постичь это. — Салли пожала плечами. — Что Малькольм нашел в ней? Может, хорошего слушателя? Может, я слишком допекала его — у нас постоянно происходили мелкие споры. Иногда и более принципиальные — я не стесняюсь своих либеральных взглядов, а Малькольму вечно не хватало терпения… Мы спорили с утра до вечера, но мне казалось, что ему это нравится.

— По-вашему, Зина могла быть более уступчивой? — поинтересовался я.

— Ну уж нет. Она и уступчивость несовместимы. В лаборатории ее все считали самоуверенной и дерзкой. Разговаривала с профессионалами так, будто была им ровней. — Салли отодвинула от себя тарелку. — Вы можете обвинить в снобизме и меня, но это факт: конторская крыса Зина вела себя как доктор наук. Вмешивалась в разговоры, не представляя даже сути того, что слышала, но с каким видом! Уже это достаточно характеризует ее потуги казаться интеллектуалкой. И все же что-то в ней очаровало Малькольма, — ресницы Салли дрогнули.

— Она привлекательна?

— Мужчина мог бы назвать Зину хорошенькой. В некотором смысле. Фигура у нее действительно неплоха. Встретите — сами увидите.

— Где ее можно отыскать?

— Малькольм говорил, что она работает в книжном магазине, который называется «Спазм». Интересное заведение, как он отзывался о нем.

— Опять проволока в неподходящих местах? — хмыкнул Майло.

— Может быть. Звучит-то как — «Спазм».

— Из лаборатории Зину уволили?

— Малькольм сказал, что она ушла сама.

— Почему, как, по-вашему?

— Понятия не имею. Меня мало интересует ее рабочая биография. Я рада, что она ушла, и это все. У меня была надежда, что если Зина уберется из лаборатории, то мы с Малькольмом опять сможем быть вместе.

— Она присутствовала на похоронах?

— Не было никаких похорон. Родители настояли на том, чтобы тело Малькольма отправили к ним, и кремировали его. Опять-таки, вы считаете мое мнение предвзятым, но от правды не уйти: она вцепилась в него своими когтями, и его не стало. Без всякой разумной причины.

— Детектив Коннор упоминала о каком-то клубе интеллектуалов, куда Зина его привела, — невзначай бросил я.

— «Мета». Клуб для тех, кто считает «Менсу» прибежищем простаков. Малькольм отправился на одно из заседаний вместе с Зиной и вступил в члены клуба. Сказал, что был в восторге, несмотря на посредственную еду и дешевое вино. По мне, это кучка неудачников, собирающихся для того чтобы утешать друг друга комплиментами.

— Что же Малькольму могло там понравиться?

— Он говорил, ему приятно общаться с людьми, у которых мозги устроены так же, как у него. Не знаю, насколько эти умники разборчивы — ведь Зина тоже числилась членом клуба! — Салли провела рукой по пышным волосам. — Я была бы рада, если бы все же кто-то занялся этим делом. Стоило родителям Малькольма настоять, и расследование началось бы раньше, но они не захотели ворошить прошлое.

— Как-то необычно для родителей, — заметил Майло. — Они всегда отказываются поверить в самоубийство.

— Вы не знаете его родителей. Оба — профессора физики в Принстоне. Дадли и Анабелла Понсико. Он занимается механикой, она — элементарными частицами. Гении. Сестра Малькольма ведет исследования по физической химии в Массачусетском технологическом институте, а брат — математик в Мичигане. В семье трагедия, а они ни слова. Все заняты расчетами.

— Вы видели их?

— Один раз, на прошлогоднее Рождество. Приезжало все семейство, и мы в полном молчании отобедали с ними в гостинице. После смерти Малькольма я разговаривала с отцом, он сказал, что пусть все остается как есть, поскольку его сын всегда был человеком настроения.

— Человеком настроения, — повторил я.

— Чудаком. Англичанин, чего вы хотите. Может быть, прошло слишком мало времени, и им тошно было думать о каких-либо интригах. Это я, наверное, оказалась не слишком чувствительной.

Дело Понсико я прочитал сегодня утром. Петра Коннор говорила с обоими родителями по телефону. И отец и мать были убиты горем, но сказали лишь, что Малькольм никогда не совершал поспешных поступков, хотя очень зависел от перепадов настроения и в пятнадцатилетнем возрасте прошел годичный курс психотерапии, чтобы избавиться от депрессии и нормально спать по ночам.

С Салли он этим не поделился.

— Кто-нибудь еще в вашей лаборатории является членом «Меты»? — спросил Майло.

— Не знаю. А что?

— Вы подозреваете Зину, и нам хотелось бы узнать о ней побольше.

— Я рассказала вам все. Не желаете взглянуть на фотографию Малькольма?

Не дожидаясь ответа, Салли вынула из сумочки цветной снимок, на котором она стояла рядом с рыжеволосым молодым человеком среди кустов роз. Короткое белое платье без рукавов, широкополая соломенная шляпа, солнечные очки. Правая рука покоится на его талии. Понсико — высокий, узкоплечий и чуть полноватый. Курчавые волосы начали заметно редеть, небольшая бородка — как у Линкольна, без усов. Одет он был в красную спортивную майку и коричневые брюки с той небрежностью, которая говорила об отсутствии привычки часто смотреть в зеркало. Салли в объектив улыбалась, Малькольм хранил невозмутимость.

— Это когда мы с ним ходили в хантингтонскую библиотеку посмотреть на коллекцию научной переписки Томаса Джефферсона.

— А буквы DVLL на экране его компьютера, — Майло вернул ей снимок, — вам ни о чем не говорят?

— Наверное, какая-нибудь дьявольщина, которую вывела на дисплей она. Зина просто обожает такие вещи.

— Увлекается сатанизмом?

— Меня бы это не удивило — украла его у меня, вовлекла черт знает во что, а в результате — смерть. Я не страдаю паранойей, господа, однако факты и сами по себе достаточно красноречивы. Спросите любого, кто меня знает — вам скажут, что я человек уравновешенный, рациональный и заслуживающий доверия. В этом, по-видимому, и заключалась проблема — я была слишком рациональной. Мне бы заорать, устроить скандал, когда она стала прибирать Малькольма к рукам, может, он и понял бы, что я по отношению к нему испытывала. Дай я волю чувствам, может, он был бы сейчас жив.