Выживает сильнейший

Глава 35

Сквозь щель меж штор гостиной Даниэл смотрел, как двое, сев в машину, отъехали от дома.

Скептик и пессимист.

На это и можно будет сослаться.

В течение всего разговора он сохранял на лице предупредительно-вежливое выражение. Впитывал в себя информацию, почти никакой не давая взамен.

Понял ли это Делавэр?

Он держал себя вполне доброжелательно, но, имея дело с психоаналитиком, ни в чем нельзя быть уверенным.

Еще один разговор. Сколько их приходилось вести на протяжении многих лет, испытывая в конце одно и то же ощущение безысходности.

Как и Стерджис, Даниэл предпочитал работать в одиночку.

Как и Стерджису, удавалось ему это очень редко.

Приходится натягивать маску дружелюбия и лояльности, горя, как и Стерджис, желанием послать всех к черту.

Убитые дети…

Нечасто ему случалось проявлять свои чувства, даже при Лауре он старался избегать этого.

Дауда и его жену он оплакивал дважды, оба раза в темном и прохладном углу маленькой, похожей на пещеру пустой синагоги, что неподалеку от рынка Махане Иегуда. Пустой, так как он выбирал такое время, когда между утренней shaharit и послеобеденной minhah в храме никого не было.

Прочитывал несколько псалмов и возвращался вечером домой, к Лауре и детям, стерев с лица всякие следы переживаний и боли.

К чему ранить еще и их?

Возмездие не найдет вифлеемских палачей.

Во всяком случае, в этом мире.

А теперь это. Айрит и другие. Плюс, наверное, еще слепой. Да есть ли предел человеческой мерзости?

Куда приведет ниточка от «Меты»? Скорее всего, опять в тупик.

Человек рыщет по пустынным пескам, роет скважины, надеясь на фонтан нефти…

Похоже, у них со Стерджисом весьма близкие позиции: эй, парни, давайте-ка сколотим объединенную группу! Такие создаются, когда в жилых кварталах гремит взрыв или тайный агент получает удар ножом в переулках Старого города.

Вот сидят они со Стерджисом друг против друга — каждый сомневаясь в своем собеседнике. А между ними — Делавэр, этот… как бы его назвать… посредник.

Стерджис недовольно бормочет. Этакий медведь, увалень с дурными манерами. Но голова соображает.

А ведь сначала Зев Кармели был о нем другого мнения.

Как и большинство дипломатов, Кармели не умел прощать. Вынужденный постоянно играть в сдержанность и вежливость, по сути своей Зев являлся законченным, убежденным мизантропом.

Даниэл хорошо помнит его звонок.

— Догадайся, кого они мне подсунули, Шарави. Гомосексуалиста.

Сидя в задней комнате посольства в Нью-Йорке, Даниэл молча слушал по телефону жалобы Кармели на «идиотов из Лос-Анджелеса».

— Гомосексуалиста, — повторил он. — Мне плевать, с кем он трахается, но иметь дело с изгоем? Как же он сможет работать? Я просил лучшего детектива, и вот кого они мне дали.

— Думаешь, от тебя отмахнулись?

— А что думаешь ты? Ну и город, Шарави. Кругом сплошные кланы, и все ненавидят друг друга. Как в Бейруте.

Или Иерусалиме, подумал Даниэл.

— Может, он действительно лучший, Зев. Стоит сначала хотя бы посмотреть на него.

Молчание.

— И это говоришь ты? Носишь ермолку и готов оправдать даже такое?

— Если у него лучшие показатели и достаточный опыт, то выбор правилен.

— Я поражаюсь, Шарави.

— Чему?

— Подобной терпимости. Для ортодокса уж больно нетипично.

Даниэл не ответил.

— Ладно, — сказал Кармели. — Я звоню вот зачем: приедешь сюда, посмотришь сам все как следует. Если решишь, чтобы он остался, так и будет. Но ответственность полностью на тебе.

В трубке послышались гудки.

Бедный Зев.

Давным-давно они оба были студентами университета. Двадцатипятилетний Даниэл с тремя годами военной службы, и Зев, моложе и неопытнее — он оказался одним из немногих умников, чьи высокие баллы и семейные связи позволили избежать тягот армейской жизни. Уже тогда Зев проявлял серьезность своих намерений и изрядное честолюбие. С ним можно было разговаривать, даже спорить. Но не больше.

Потерять дочь.

Но Даниэл и сам — отец.

Зеву можно простить все.

Доев в одиночестве сандвич, напоминавший по вкусу сухие опилки, Даниэл позвонил в Нью-Йорк знакомому адвокату, который половиной своего дохода был обязан посольству, и попросил его без ненужного шума навести справки о «Мете» и его коллеге Фэрли Санджере, авторе статьи о том, что ущербные люди — не люди.

Два последующих часа, проведенных у компьютера, не дали ничего, кроме тупой, тянущей боли в руке. Лучезапястный сустав. Хирург в полицейском госпитале предупреждал: «Вы можете потерять обе руки. Будьте бережнее к себе, не перенапрягайтесь».

Совет специалиста. Даниэл едва подавил желание расхохотаться и вышел из кабинета, пытаясь представить себя безруким.

В восемь вечера он отправился в кошерный магазин на Пико-стрит запастись продовольствием — в ермолке, чтобы не выделяться из толпы покупателей. Услышав традиционный шалом от женщины у кассы, Шарави сразу почувствовал себя лучше, почти как дома.

По возвращении, около десяти, он позвонил в Иерусалим Лауре.

— Я так ждала твоего звонка, милый. С детьми поговоришь?

Сердце заныло.