Я назвал его Галстуком

105

— В каком-то смысле он упорно работал до последнего. Если ты меня понимаешь. Он не особенно любил свою работу. Ему нравилась в ней только рутина и удовлетворение, которое он получал, двигаясь по колее. Отлаженность. Даже когда в остальном все шло не так гладко. Попытки поддерживать эту отлаженность наперекор действительности и были тяжелейшей его работой. Я только недавно это поняла. — Кёко надела галстук себе на шею. — Но я поступаю так же, как он. Видишь пепельницу? Гору окурков? У меня не хватает духу выбросить их. Там лежит раскрытая газета. Он читал и перечитывал ее в своем пузыре. Перелистывал вперед и назад. Я не в силах убрать ее. Упаковка сэмбэй[18] на тумбочке. Давно уже не хрустящие. Бутылка пива, которым он их запивал. Выдохлось. В раковине в ванной я нашла его седой волос. Я храню его. Зубная щетка с погнутыми щетинками. Полотенце. Бритва. Все осталось на своих местах. Он передал мне все, что имел при себе. Наручные часы. Ботинки. Портфель. В нем записка: «Мы живем только раз, почему же умираем так часто?» Не хватало только галстука. Я все перерыла в его поисках. Это и называют скорбью. И, я думаю, именно из-за скорби он старался быть человеком, у которого все под контролем. Сохраняя привычный уклад, он скорбел о том, что упустил, — о нашем сыне, о не-проявленной любви к нему. То, что не сделано, порой приносит больше страданий, чем то, что сделано. Если бы я растормошила его. Если бы сразу после звонка в компанию сказала: «Я с тобой не из-за нашей повседневности, а из-за тебя». И еще кое-что: если бы ты не принял решение приехать сюда, если бы не реализовал свое решение, я бы и завтра искала его галстук, и завтра бы думала, что совсем не знала его. Спасибо тебе. — Кёко взяла мою ладонь и сжала ее. — Спасибо, что встретился на его пути.