77

— Если бы я мог выбирать, — он кончиком ботинка начертил круг на гравии, — то хотел бы встретить снова двух человек. Ты позволишь? — Он прокашлялся и почесал в затылке. — Двух человек, которых я хотел бы мимоходом коснуться в следующей жизни. Один из них мой учитель. Ватанабэ-сэнсэй. Я называл его просто — учитель. Когда мне было восемь, родителям взбрело в голову, что мне стоит брать уроки игры на фортепиано. Они надеялись разбудить во мне скрытый талант. Заправив мне рубашку в брюки, повязав на шею мучительно нелепый галстук — уже тогда я так одевался, — они отправили меня наверх к учителю, полные надежды, что я вернусь гением. Я говорю «наверх», потому что дом учителя стоял чуть в стороне от города, на холме. Приходилось подниматься по немощеной тропе через густой лес. Учитель жил над городом и его копотью вместе со своей женой, которая страдала заболеванием легких. Говорили, что чистый воздух пойдет ей на пользу. У них был большой дом. Когда ты ступал на его порог, казалось, он тебя вдыхает. В зависимости от времени суток солнце светило то в одно окно, то в другое. Дом учителя ежечасно был залит светом.

Но было еще кое-что. Слегка кисловатый запах. Как в больнице. До сих пор помню. Учитель смеялся: «Вот как пахнет, когда кто-то умирает. — Он указал на полуоткрытую дверь: — Моя жена, — оглушительный смех, — она при смерти».

Я оторопел.

«Время дорого, — продолжал он смеяться. — Ну, давай-ка посмотрим, что ты умеешь».

Я вяло забренчал гаммы. Учитель строго взглянул на мои пальцы.

«Это еще что? Ты играешь так, словно в тебе нет жизни! У мертвеца и того больше чувств!» Он вновь рассмеялся.

Какая черствость, подумал я. У него каменное сердце. Как он может смеяться, когда его жена лежит там? Говорит о чувствах, а у самого их ни грамма. Я подумал так с естественным, очевидным, само собой разумеющимся презрением.

Загрузка...