Золотой характер

Мих. Владимов ЕГО ПОРТРЕТ

Случилось это за день до отчетно-выборного профсоюзного собрания. Председатель месткома Гуков вызвал к себе в кабинет редактора стенгазеты Пантюхина и хмуро спросил:

— Газету готовишь? А ну-ка, покажи.

— Видите ли, она еще не готова. Только заголовок нарисован.

— А критика в номере будет?

— Будет.

— И на профсоюзные темы?

— Нет, — замялся Пантюхин. — Пока этот вопрос мы еще не решили…

Гуков крупными шагами пересек по диагонали кабинет.

— Это нужно подправить. Бери карандаш!

Пантюхин взял, не понимая, к чему он клонит.

— Рисуй на меня карикатуру!

Пантюхин часто-часто заморгал глазами. Карикатуру на Гукова! Ведь он даже малейшее критическое замечание расценивал как мину, подложенную под его авторитет. Как-то в газете проскочила колкая строчка в адрес месткома — такой закатил скандал! Как же так?

— Давай, рисуй, говорю!

— Но позвольте, товарищ Пуков…

— Позволяю! — председатель месткома сделал широкий жест. — Позволяю! И чтоб она была на самом более или менее видном месте.

— Хорошо, но зачем?

Гуков презрительно хмыкнул, дивясь его недогадливости:

— Разве ты на прошлом собрании не был?

— Был.

— А выступления слышал?

— Слышал.

— Так скажи, за что меня критиковали?

— Вас? Мм… — редактор напряженно морщил лоб, стараясь припомнить. — За многое…

— А в основном?

— За то, что вы, так сказать, не в ладах с критикой…

— Вот! — Гуков поднял указательный палец. — Гнусный поклеп! И я докажу, что это не так! Пусть все увидят! Рисуй!

Хотя рука Пантюхина машинально держала карандаш наготове, рисовать карикатуру на Гукова она все-таки не поднималась.

— Боюсь, не получится. Понимаете, надо изобразить, чтоб вы были похожи и чтобы было смешно…

— Смешно? Это не обязательно! Главное, чтоб похож!

Отступать было некуда. Глубоко вздохнув, Пантюхин принялся рисовать. Из-под его карандаша быстро возникли очертания трибуны, графина с водой…

— Так, так, — довольно причмокивал языком Гуков. — Ну, а где же я?

Еще несколько штрихов — и у трибуны появилась крупная, с солидным брюшком фигура Жукова.

Председатель месткома недовольно засопел:

— Послушай, дружок! Разве я настолько толст?

— Но это же карикатура! — объяснил редактор. — Допускается преувеличение…

— Нет, уж ты изображай меня натурально! Я вешу не более девяноста килограммов, а тут все сто двадцать. Надо убрать излишества.

Пантюхин подчинился.

Увидев графическое изображение своего далеко не античного профиля, Гуков возмутился:

— Это же не мой нос! Это ручка от круглой печати! И к чему тут угрюмость? Я — человек общительный.

— Позвольте, — взмолился Пантюхин.

— Не поз-зволяю!

Пантюхин стер резинкой сначала угрюмость с лица Гукова, а затем и самое лицо и стал воссоздавать его заново. Увы, и о новом варианте оригинал сказал:

— Это не я. У меня более цветущий вид.

Снова замелькала резинка. Лицо Гукова пополнело, на щеках появились ямочки.

— Ямочки убери! — поморщился Гуков. — Несолидно.

Резкое движение — грифель сломался. Протертая резинкой бумага не выдержала — на месте головы образовалась дыра.

— Не могу! — в отчаянии отложил карандаш редактор.

— Не можешь? Так бы сразу и сказал. А еще берется!

Достав из кармана пухлый бумажник, набитый разноцветными пригласительными билетами и удостоверениями, председатель месткома извлек свою фотокарточку почти в полный рост и положил перед Пантюхиным.

— Налепи, и дело с концом!

Кандидатуру Гукова в состав месткома на собрании единодушно отвели. За что? За то, что «велел поместить в стенгазете свой собственный портрет».