Золотой характер

В. Холод ЗЛАЯ ШУТКА

Уже с самого утра многое предвещало, что день будет сумасшедшим, что закройщикам ателье мод № 3 предстоит настоящая запарка. Парадная дверь ателье еще не открывалась, а в приемную уже просочилось столько людей, что и повернуться негде было. Глядя на это столпотворение, заведующий — Феодосии Карпович Дрозд, элегантный, чисто выбритый мужчина, привыкший всем делать одолжения, — не мог не подумать с тоской и тревогой: «Как будут реагировать на это заказчики, которые попадут сюда после открытия?». Вместе с этим он счел за лучшее заблаговременно укрыться в своем небольшом кабинетике, куда обыкновенным смертным преграждала путь традиционная табличка: «Посторонним вход воспрещен!»

Пока заказчики, нетерпеливо поглядывая на часы, ожидали открытия ателье, закройщики перебрасывались репликами.

— Жена сказала: если меня сегодня не разорвут на части, проживу еще сто лет. Но я не верю, что доживу даже до серебряной свадьбы, — жаловался Семен Гаврилович Могилевский, невысокий пожилой мужчина, с неторопливыми, расчетливыми движениями. Он был самым модным дамским закройщиком, знал себе цену, и поэтому брезгливая улыбка никогда не сходила с его одутловатого лица.

— Вот именно, — согласился с ним закройщик Зябкин, тоже немолодой человек, но в отличие от Могилевского высокий и худой, одетый весьма неряшливо. Неряшливость-то и отпугивала заказчиков, хотя шил он не хуже своего приятеля.

— Клялся же — ни одного заказа на предпраздничный день. И все-таки не мог устоять против соблазна, — продолжал Семен Гаврилович. — Все вот это, — недвусмысленно потер он палец о палец.

— Известное дело, — согласился Зябкин и негромко хихикнул, сверкнув золотым зубом. — А вот у некоторых, — кивнул он в сторону закройщика Платочкина, — и в страду не страда.

Кузьма Михайлович Платочкин, или просто Кузя, как называли его свои, был самым молодым мастером. Он еще не научился священнодействовать метром, мелом и ножницами, а главное, с первого взгляда угадывать вкусы заказчиц, и ему доверяли лишь второстепенную работу. Его клиенток можно было по пальцам перечесть, и все-таки он бегал и суетился больше всех. При этом руки у него были непременно перепачканы мелом, волосы растрепаны, а модный галстук сбит на бок.

Кузя понял насмешку, покраснел и растерянно пробормотал:

— А что, и мне сегодня придется помотаться. Вот пальто закончил и два костюма доделываю.

Закройщики расхохотались.

— Дает парень! Ну и остряк-самоучка. Ай да Кузя!

Потом Зябкин подмигнул товарищам и спросил серьезно:

— Пальто, говоришь! Это дело. Значит, перепадет детишкам на молочишко. Тогда с тебя магарыч, дружище.

— Можно и магарыч, — храбро ответил Кузя, хотя денег у него пока не было.

— А если она не придет? — недоверчиво спросил Могилевский.

— Придет, — уверенно заявил Платочкин. — Быстрее, чем ваши фифы-фафы.

— Ну что ж, ловим тебя, Кузьма Михайлович, на слове, — торжественно провозгласил Семен Гаврилович. — Сегодня после работы идем ужинать. Коньячок за тобой.

— Согласен, — уже с меньшей уверенностью ответил Кузя.

Платочкин с нетерпением ожидал свою заказчицу. Он то и дело заглядывал в приемную, в который раз проверял, хорошо ли пришиты пуговицы, и наконец дождался. Заметив клиентку, он, однако, не поспешил ей навстречу, а, наоборот, быстро скрылся в кулуарах мастерской. Когда же приемщица позвала его, он, подражая своим старшим коллегам, помедлил немного и лишь после этого вышел в приемную. Взяв из рук заказчицы квитанцию, он пожевал губами и спросил так, словно заказов у него было не меньше, чем пальто в театральной гардеробной в день премьеры:

— Пальто?

— Ну да, пальто, — ответила женщина, удивленно вскинув брови.

— Коричневое?

— Ну да, коричневое.

— Дамское?

— Нет, мужское, — ехидно заметила заказчица. — Читаете же по написанному!

Платочкин вспомнил как-то услышанное от Могилевского: «Посетитель, он обхождение любит. На этом строится вся наша экономическая политика. Раздражать посетителя — это все равно, что грабить самого себя». Он сделал вид, что не заметил колкости, и дружески улыбнулся.

— Да я шучу. С наступающим праздником вас, товарищ Рябова.

— Другое дело, — сразу смягчилась настроенная по-праздничному женщина. — И вас тоже. Значит, готово?

— А как же! Сию минуточку, — показал Кузя жестом на кабину и побежал, забыв про солидность, за пальто.

Портной протянул обновку Рябовой, но та остановила его, мило улыбаясь:

— Теперь и я вижу, что у вас запарка. Это не мое. Вы перепутали.

Если бы в этот момент разверзлась земля и Кузя полетел на ее противоположный конец, катастрофа не произвела бы на него такого ужасного впечатления.

— То есть? — с трудом выдавил он из себя.

— Перепутали, говорю. Материал похожий, цвет тоже, а пальто не мое. У меня демисезонное, а это зимнее. Видите — воротник зимний. Какая-то драная кошка. Безвкусица, между прочим.

Не говоря больше ни слова, Платочкин забрал вещь и ушел. В мастерской несколько минут он тупо вертел в руках заказ, щупал воротник. «Или я спятил, или она… Она!» — наконец решил он и возвратился в примерочную.

— Изволите шутить, мадам. Я проверил по квитанции, пожалуйста.

Озадаченная неожиданным поворотом дела заказчица пощупала материал, посмотрела подкладку, пуговицы. По ее лицу разлилась нездоровая бледность, она повалилась на стул и заголосила на всю кабину:

— Погубил, бракодел несчастный! Мамочка родная! И руки не поотсыхали. В чем теперь…

— Зачем вы так… Бывает. Может, пошутил кто, — пролепетал Платочкин.

Его слова лишь подлили масла в огонь.

— Что, пошутили? Вы слышите — пошутили! Я научу тебя, как шутить.

И она двинулась на дрожащего парня. Но уже подоспела подмога.

— Что случилось, гражданочка? — загородив собою Кузю, спросил заведующий.

— Он еще спрашивает, что! Разве не видите, — выхватила она пальто у мастера и сунула его Дрозду. — Бракоделы несчастные!

— Да не кричите, пожалуйста, гражданка. Мы не частная лавочка, а солидное учреждение. Мы все уладим. Успокойтесь.

Дрозде поддержал Могилевский. Осмотрев пальто, он стал успокаивать Рябову.

— Плевое дело. Можно исправить. Вы про Могилевского слышали? Так это я. И сам Могилевский дает вам слово, что все исправим. В два счета.

Общими усилиями заказчица была укрощена. Обнадеженная, она наконец, покинула ателье. Но для Платочкина испытания на этом не окончились. Закройщики сами устроили ему выволочку.

— Таких портачей свет не видывал, — первым набросился на Кузю Зябкин. — Надо быть форменным идиотом, чтобы к демисезонному пальто присобачить зимний воротник. Да еще, наверное, и чужой. Хотел бы я посмотреть на тебя, если бы тебе пришили меховые манжеты к брюкам.

— Пойдут теперь по городу анекдоты про ателье, — поддержал мастера заведующий. — Правильно она кричала: руки поотрывать мало.

Кузя молчал.

— Да где ты выдрал этот воротник, — не унимался Зябкин. — Не из дому же принес. Может, кому-нибудь из нас заказ испортил?

— Не может, а точно, — ответил за виновника происшествия Могилевский.

Кузя молчал, изредка вытирая галстуком потный лоб. Когда же Зябкин ехидно промычал что-то насчет магарыча, он отвернулся от всех, чтобы не показать своей слабости. Увидев, что парень окончательно расстроился, Семен Гаврилович взял его под защиту:

— Ладно, дело-то действительно пустяковое. Отпорет эту ерунду, пришьет другую. Бывало и у нас такое. У тебя остались куски?

— Остались, — пробормотал Платочкин.

— Значит, порядочек. А магарыч — это дело такое, ну, как прогноз погоды, что ли. Надейся на вёдро, а зонтик бери.

Он помолчал немного и улыбнулся Кузе.

— Впрочем, менять программу не будем. Ужинать все равно пойдем. Беру расходы на горючее на себя. В счет будущих Кузиных. Меня там ожидает одна, если не ошибаюсь, из таких, что умеют благодарить.

— Спасибо, Семен Гаврилович, — сказал Кузя. — Да я и сам не отказываюсь, я могу достать…

— Нет уж, — прервал его Могилевский. — Трудовые деньги пропивать нельзя. Даровые еще туда-сюда, и то не все. Вот так. А теперь за дело. Там клиентки уже бунтуют. — И шепотом добавил Зябкину: — Молодежь должна уважать традиции. Понял?

Могилевского в приемной действительно уже заждалась молодая миловидная брюнетка в котиковой шубке и модной ярко-желтой косынке. Она настойчиво доказывала приемщице, что спешит.

— Пожалуйста, — пригласил ее в кабину Семен Гаврилович, подавая костюм из шерстяной ткани.

Пока она примеряла жакет, закройщик ходил вокруг, поправлял складочки и бормотал недвусмысленно:

— Работка что надо. В этом костюмчике в гости хоть к самому министру. Лишь бы швы, хе-хе, не полопались.

Заказчица не обращала никакого внимания на его заклинания.

— Очень хорошо. Не зря мне хвалили вас. Спасибо, — сказала она, окончив примерку.

— За такую работенку и тремя «спасибо» не отделаетесь, хе-хе, — засмеялся Могилевский. Но увидев, что на порозовевшее лицо клиентки набежала пучка, он поспешно добавил: — Пожалуйста, расплачивайтесь, а я заверну костюмчик.

— Носите на здоровьечко, — протянул Семен Гаврилович сверток, когда заказчица вернулась в кабину. — Вы не стесняйтесь, мы люди не гордые.

Женщина вспыхнула, еще более яркий румянец разлился по ее лицу. Она сунула в руку мастера хрустящий конверт, выразительно показав ему глазами на входящего клиента.

— Будьте здоровеньки! Всегда к вашим услугам, — пропел ей вслед Семен Гаврилович, поспешно пряча конверт в карман.

Проходя мимо Зябкина и Кузи, он заговорщицки подмигнул им и сказал, похлопывая по карману:

— Порядочек!

После работы приятели, прихватив с собой своего заведующего, отправились в ресторан. Официант быстро принял заказ от хорошо знакомых и щедро дающих на чай посетителей. Командовавший парадом на правах угощающего Могилевский сказал Платочкину:

— Вот так надо жить, друг Кузя. Подход нужен в каждом деле, а в нашем тем более. Но не огорчайся. Все приходит со временем и с этим, — показал он на седину, пробивавшуюся на висках.

— Это понятно, — без энтузиазма ответил Кузя. — Непонятно, как я такую глупость упорол. Думаю, думаю и ни до чего додуматься не могу. Опозорился, вас опозорил.

— Ну, вешать нос на тремпель нечего. Подшутили над тобой ребята — и баста, — засмеялся Могилевский. — Такая уж у нас традиция. Только не вздумай обижаться. Договорились? И не рассказывать другим мастерам о шутке и чаевых. У нас своя компания, у них — своя.

Кузя вспыхнул, помолчал, а потом робко спросил, показывая на роскошно сервированный стол:

— Это вы все за счет той, в котиковом?

— Может, и не только той. Впрочем, посмотрим на ее дары.

Семен Гаврилович достал из кармана конвертик. На лице у него появилось выражение, какое бывает у рыболова, подсекшего крупную рыбу. Он решительно достал из конверта бумажку. На ней торопливым, но разборчивым женским почерком было написано несколько слов.

— Чертовщина какая-то или глупая шутка, — промычал Семен Гаврилович и сунул бумажку Кузе. — Прочитай-ка, брат, без очков не разберу. «Брать чаевые нехорошо. Пережиток. Привет!» — дрожащим голосом прочитал Платочкин.

Все так и ахнули. Сами того не желая, приятели почтили минутой скорбного молчания еще живой пережиток прошлого.

Рисунок К. Ротова.

ОКОЛОторговая точка